– Можно мне снова попасть к Денису Александровичу? Я у вас утром была, а потом меня его водитель домой отвез… – еле отдышавшись, обратилась она к дежурному.

– На вас пропуск заказан?

– Нет! Да! То есть да, но… – запуталась Лиза.

– Ну так да или нет?

– Позвоните секретарю и скажите, что приехала Чердынцева. Что произошло недоразумение…

Девушка неуверенно посмотрела на Лизу, но номер набрала.

– К вам тут Чердынцева. Денис Александрович в курсе? Да? Хорошо. – Девушка повесила трубку и бросила Лизе: – Поднимайтесь.

Скоростной лифт превратился в медлительную черепаху, так, во всяком случае, показалось Лизе. Она больше всего боялась, что этот самый Денис Александрович уедет куда-нибудь по делам и недоразумение с долларами «повиснет в воздухе». «Ведь никто не поверит, что пакет раскрыла только спустя пару часов. Никто не поверит, что не пересчитала такую сумму и вообще не заглянула, что там лежит! Никто не поверит, что можно быть такой доверчивой и беспечной. А значит, все будут считать, что я присвоила эти деньги, воспользовалась недопониманием шефа и секретаря!» – думала Лиза и считала этажи. Наконец она добежала до приемной, распахнула дверь и выпалила на ухо сосредоточенной секретарше:

– Там денег больше, чем положено! Вы ошиблись! Понимаете, вы доллары положили! – Лиза перешла на шепот. Подставлять эту милую растрепанную девушку она совершенно не хотела.

– Вы о чем? – спросила секретарь, поправила очки на носу-кнопке и на мгновение приобрела удивительное сходство со знаменитым Кроликом из мультфильма о Винни Пухе.

– О пакете! Я была у вас сегодня утром. Помните? Вы мне еще пакет давали с подарком от фирмы. А на дне деньги были.

– А, да, – согласилась секретарь, – а в чем дело? Я где-то ошиблась? Там не хватает купюр? Извините, у нас такого не бывает.

– Нет. – Лиза взяла себя в руки и, стараясь говорить внятно, повторила: – Сегодня утром вы должны были мне дать сто тысяч.

– Да, – кивнула секретарь.

– Рублей. А вы положили – доллары! Теперь понимаете? – Лиза во все глаза смотрела на спокойную, как каменное изваяние, барышню в очках.

– Вас я понимаю, но…

В этот момент открылась дверь кабинета и появился Денис Александрович.

– Что так шумно? Даже через двери слышно… – спросил он и, увидев Лизу, воскликнул: – Вы еще здесь?! Простите, я не в том смысле…

– Не извиняйтесь, я только что приехала… второй раз. – Лиза беспомощно оглянулась на секретаршу. Выдавать ее не хотелось, но и объясниться надо было как-то.

– Можно к вам, в кабинет?

– Можно, – растерялся Денис Александрович. – Проходите.

Лиза вошла, села без приглашения в кресло и произнесла:

– Вы или ваша секретарь, не знаю уж кто, но кто-то ошибся.

– В чем?

– В деньгах.

– Понятно. – Денис Александрович откашлялся. – Но, Елизавета Петровна, это самая высокая цена, которая возможна на рынке. Даже для аукционов. Выше ее не поднять, как ни устраивай торги.

– Нет, вы не поняли. Там, в пакете, который вы мне дали, – сто тысяч и есть. Но не рублей. А долларов! Понимаете, вы ошиблись, только не ругайте вашего секретаря. Она очень приятная, просто, может, устала…

Денис Александрович посмотрел на Лизу и произнес:

– Там и должно быть сто тысяч долларов. Именно столько стоит ваша тарелка. Так что никакой ошибки нет. Я вам могу показать аукционные каталоги торгов Сотбис, и вы увидите сами. – Он встал, открыл высокое бюро и достал стопку журналов.

– Вот. – Денис Александрович поднес к глазам Лизы раскрытые страницы. – Вот тарелка Сергея Чехонина, того самого, который и вашу тарелку расписывал. Только здесь сюжет другой. Вот начальная цена, стартовая – она равна половине итоговой. Вот видите, в правой колонке фунты указаны, если мы переведем в доллары, получим те самые сто тысяч. А это, между прочим, один из последних аукционов. Вы, знаете, я взял за правило платить за подобные вещи ровно столько, сколько они стоят на рынке. Ну, – тут Денис Александрович замялся, – я исхожу из двух абсолютно противоположных побуждений. С одной стороны, у владельца предмета не возникает соблазна пойти еще куда-нибудь. А это гарантирует мне новый редкий экземпляр в коллекции. С другой стороны, я никого не обманываю. Это гарантирует здоровый сон и чистую совесть. Вы не представляете, как это важно!


Лиза смотрела на журнал, буквы, цифры, до нее доносились слова… Она так переволновалась из-за этих денег. Она так устала за эти три года, так вымоталась, стараясь удержаться на плаву, выстоять, не обратиться за помощью к родителям и друзьям. Она только сейчас поняла, как дорого стоит и как тяжело обходится человеку гордость и решимость, самостоятельность и стремление к успеху. Она уже не помнила или почти не помнила кошмара, которым была жизнь с Бойко, но в душе ее остался затаенный страх зависимости и страх унижения. Она скучала по Андрею, первому мужу, и страстно желала встречи с ним – может, не для возобновления отношений, но для объяснений, для обычного разговора, который случается между близкими, но крепко поссорившимися людьми. Она устала гадать, где тот неверный шаг, та «обманка», из-за которых в ее жизни случилось все то, что случилось? Или это Судьба разрешила ей испытать себя, проверить и все-таки победить. Или это Судьба протянула руку помощи, послав старушку-комара в сером пальто и с худыми ручками-лапками. Или это Судьба разрешила ей быть счастливой. Лиза вдруг устыдилась – что с ней происходит, если просто большие деньги она принимает за счастье! Но в следующую минуту она осознала, что счастье бывает разным – и сейчас для нее оно приняло именно этот облик.


В романах пишут, что перед смертью проносится вся жизнь, но это ведь в романах. И писатели иногда врут. Вся жизнь может промелькнуть в ту минуту, когда понимаешь, что устоишь. Не важно, почему, – хватило ли терпения дождаться помощи, или помог кому-то, и этот человек, сам того не подозревая, отблагодарил тебя. А может, в жизни все-таки действует тот самый «закон вероятного счастья», который вступает в силу, когда у тебя уже нет сил и дыхания и, кажется, наступил предел.


Как всякая женщина, Лиза плакала часто и по совершенно пустяковым случаям. И как всякая женщина она не плакала в минуты трудные. Сейчас, в кабинете этого очень богатого человека, который наверняка даже не понял бы ее проблем, она разрыдалась, как ребенок, как маленькая девочка, потерявшаяся в магазине. Она рыдала безостановочно, все выдергивая и выдергивая бумажные салфетки, коробку с которыми услужливо держал Денис Александрович.

– Вы что плачете? – наконец, спросил он, с трудом вклинившись между громкими всхлипами.

– Старушку жалко… – первое, что пришло в голову, прорыдала Лиза.

Самое интересное, она не врала.

Глава 8

Если по песчаной косе обогнуть мыс, пройти несколько метров по шелковистой траве, затем по каменной тропинке добраться до первых низких строений и повернуть налево, уткнешься в смешную вывеску: «Старая такса». Под вывеской была дверь, низкая, с дребезжащим колокольчиком. За дверью паб. Вывеска не врала – встречающая посетителей лаем псина была древней, как эти шотландские холмы. Впрочем, и хозяйка, которая сама стояла за стойкой и у плиты, да и паб молодостью похвастаться не могли. Лиза, несмотря на расстояние, приходила сюда каждый день – ее организм требовал жирного, совсем не полезного в ее положении блюда. Блюдо готовилось на глазах посетителей – жарились кусочки копченой ветчины, а потом, когда они становились меньше, а жира в сковороде больше, туда наливалось тесто, тягучее, желтое от большого количества яиц. Содержимое быстро накрывалось крышкой на несколько минут, затем это подобие омлета или пудинга переворачивали, опять накрывали крышкой, а через минуты три снимали с огня и вспарывали острым ножом. Из разреза выливалось немного теста, которое не успело «схватиться», и именно в это полужидкое облачко насыпали жаренный до хруста лук. «Плюс два килограмма», – думала про себя Лиза, но отказать себе не могла. В этом пабе она всегда садилась у окна – так, чтобы видеть дорожку, высокий берег, обрыв боковой скалы и море. Пока хозяйка все выкладывала на тарелку и наливала чай, она, с удовольствием вытянув ноги, рассматривала пейзаж. И каждый раз вот уже на протяжении месяца он удивлял ее переменчивостью, красотой и молчанием. Негромкий шум внутри самого заведения не мог отвлечь ее от созерцания, от состояния покоя. Она радовалась, что, несмотря ни на что, ее внутренние потребности и внешние обстоятельства, окружение так совпадают. «Мне хочется тишины и покоя. Здесь тишина, покой, простор!» Лиза ела невообразимый по жирности пудинг, стараясь не закапать легкую свободную блузку.

После еды она еще немного сидела в ресторанчике, отдыхала. Хозяйка была внимательной – каждый раз Лизе приносили маленькую скамеечку под ноги.

– Спасибо, – благодарила Лиза и устраивалась поудобней. Уходила она, как только небо с облаками начинали розоветь – это означало, что закат близок, что скоро станет прохладно, что дорогой будет сыро. Лиза вставала, благодарила, прощалась и проделывала тот же самый путь, что и днем. Она возвращалась в пансион, где сняла для себя и Ксении небольшую комнату. За дополнительные деньги им утром приносили завтрак – кофе, гренки, яйца. Днем Ксения ходила заниматься языком, а потом рисовала, сидя в саду пансиона. Лиза, которой врачи прописали длительные прогулки, навещала «Старую таксу».

– Мама, ты опять ела эту гадость?! – Когда Лиза вернулась домой, Ксения кивнула на ее блузку, где темнело предательское жирное пятнышко. Живот у Лизы был уже солидный, за столом она сидела бочком, и иногда случайный кусочек попадал на одежду.

– Ну, может, я что-то другое ела?! – возмутилась Лиза.

– Мама!

– Да, ела, опять. Но сегодня это последний раз. Я тебе обещаю. И потом, я же совсем не поправляюсь!

– Ну и что. Это очень вредно, для ребенка вредно. Я точно знаю. Жареное и жирное вредно для всех. Почему ты фрукты не ешь?