– Вот. – Она протянула продавцу свою «Коломбину».

Продавец повертел тарелку, через лупу рассмотрел клеймо.

– Ну да, симпатичная, но, как вам сказать, нет в ней эпохи… Время не читается.

– Ну да, она без символики, но ведь хороша, роспись тонкая…

– Я вам одну вещь покажу, и вы поймете, почему больше пятнадцати тысяч я вам за эту тарелку не предложу. – Произнеся эту фразу молодой человек полез на тот самый шкаф, на который мечтательно глядел.

– Вот видите. – Он полез в плотный пакет и вынул огромное блюдо.

Лиза взяла в руки тяжелое фаянсовое изделие. Оно было толстостенное, кремового цвета. Рисунок на нем был обильный, со множеством деталей. Тут был и дирижабль, и множество маленьких самолетиков с красными звездами на крыльях, и лозунги, и серп, и молот.

– Ой, какое ассорти! – Лиза улыбнулась. – Уж очень всего много.

– Да, на рисунке всего много, да только тарелок таких уже почти нет.

– А чья она, кто производитель? – Лиза перевернула блюдо и увидела совсем незнакомый значок.

– Вот в том-то все дело. Это маленькая украинская фабричка. Посуду выпускала. Там работников было человек двадцать пять. В тридцатых почти всех арестовали. И… фабричка прекратила свое существование. Поэтому эта тарелка – редкость. Как и все, что было там сделано.

– Вот это история!

– Именно – история!

Лиза еще немного поддержала беседу и откланялась. Самое главное она узнала – в этом магазине ей уже предложили пятнадцать тысяч. Это были огромные деньги, но она все же решила довести дело до конца.

«Ну, можно еще зайти в пару магазинов. Так, для очистки совести. А потом… Потом… – И тут она поняла, что ее так заинтересовало в газете, которую читал сосед в метро. – Аукцион! Я там увидела статью про аукцион! Вот оно, место, где моя тарелка может стоить дороже всего. Ее надо выставить на аукцион». Лиза даже остановилась. «Так, еду на Мясницкую, там самый известный аукционный дом. Посмотрю, что скажут». Лиза повернула в сторону метро.


Хороший аукционный дом должен иметь грамотных экспертов и мощную корпоративную силу воли. Грамотные эксперты обеспечивают приток высококлассных предметов, а упомянутая сила воли не дает впасть в соблазны антикварного рынка. Лукавая ремарка «Картина, скорее всего, принадлежит кисти Поленова, Левитана, Крамского (нужное указать)…» может означать только то, что на продажу выставляется вещь, происхождение которой весьма сомнительно. Цены на аукционах велики, соблазн заработать на подделке огромен, но именно репутация в антикварном деле в конечном счете определяет уровень заработка.

Аукционный дом занимал трехэтажное здание. При входе, за высоким бюро, сидела миловидная девушка, за спиной которой маячил скучный охранник.

– Вы по какому вопросу? – обратилась она к Лизе.

– У меня – фарфор. Я хотела предложить на аукцион.

– Одну минуточку. – Девушка с кем-то переговорила по телефону и кивнула Лизе. – Вам на первый этаж, в зал номер четыре.

Зал номер четыре представлял собой огромную комнату, наполненную предметами искусства. Сервизы, отдельные чашки, статуэтки, многофигурные композиции, картины на фарфоровых пластах – от всего этого у Лизы зарябило в глазах. Предметы были заперты в стеклянных шкафах, стояли на открытых этажерках, на полу, на столах.

– Господи! Сколько тут у вас всего! – воскликнула она и только потом поздоровалась с дамой, которая старательно привязывала бирку к большой фарфоровой лампе.

– Да, скорее бы уж аукцион. А то здесь все такое хрупкое… Показывайте, что у вас.

– Вот, тарелка. – Лиза третий раз за день распаковала свое сокровище.

Дама бросила лампу, бирку и аккуратно взяла в руки тарелку. Она повертела ее, постучала пальцем, посмотрела на свет, потом взвесила на электронных весах. Достав лупу, она внимательно изучила рисунок.

– Вы в курсе, что здесь скол? – Дама указала на небольшую, почти плоскую выбоинку на оборотной стороне бортика.

– Да? – Лиза как-то не придала значение этому мельчайшему дефекту.

– Да, для стекла и фарфора малюсенькая царапина – уже огромный минус в цене.

– Конечно, я это знаю, просто скол мне показался уж очень незначительным.

– Но все же… Это уже состояние не идеальное, – строго сказала дама.

Лиза за все время разговора с ней не услышала ни пренебрежения в тоне, ни такой усталости бывалого антиквара – мол, ничем вы меня удивить не можете, все, что вы принесли, гроша ломаного не стоит. Уже за это она была благодарна.

– Так как вы хотите с ней поступить? – спросила дама, указывая на тарелку.

– Я бы хотела на аукцион ее выставить.

Можно?

– Конечно, предмет хороший, интересный. На такое покупатели есть всегда. Если у вас есть с собой паспорт, буду оформлять договор.

Лиза достала документы и протянула их даме. Та вооружилась квитанциями, бумажками и стала резво печатать.

– Вы правила знаете?

– Какие? – удивилась Лиза.

– Правила сдачи на аукцион?

– Нет, расскажите, пожалуйста.

– Все очень просто. Мы сейчас определяем стартовую цену – это цена, ниже которой предмет продать нельзя. Во время торгов с вами могут связаться в случае непредвиденных предложений. Вы должны быть готовы обсуждать цену.

– То есть сейчас вы скажете, сколько стоит мой предмет, а потом уже будет торговля, и, весьма вероятно, тарелку купят намного дороже.

– Или вообще не купят. – Дама посмотрела на Лизу. – Но не переживайте, думаю, в вашем случае все будет отлично.

– Так, а когда аукцион?

– Очень скоро! Через два месяца!

– Когда? – растерянно переспросила Лиза.

– Через два месяца. Вам очень повезло – вы успели. Через три дня ни одного предмета принято не будет.

– Да, но два месяца… Мне очень нужны деньги…

– Тогда давайте выставим на продажу. Это можно хоть завтра сделать.

Лиза молчала – ей так хотелось, чтобы все проблемы с деньгами решились как можно быстрее.

– Послушайте, ну хоть чуть-чуть потерпите. – Дама принялась уговаривать ее. – Конечно, тридцать тысяч – деньги не маленькие, но ведь вы же сможете выручить гораздо больше. Например, тысяч шестьдесят или семьдесят.

– Сколько? Сколько, вы сказали, она стоит? – Лиза вдруг очнулась от своих огорчений.

– Тридцать тысяч. Если бы не этот скол, то стоило бы гораздо больше. Шестьдесят. А так… Но если вы на аукцион ее выставите, ее купят дороже. За те же самые шестьдесят тысяч.

– Но через два месяца?

– Совершенно верно, – кивнула дама.

– Хорошо. Оформляйте договор. Пусть будет через два месяца. Тогда деньги тоже нужны будут.

– Вот именно. Они всегда нужны.

Когда Лиза вышла на улицу, в ее сумке лежала квитанция о приеме тарелки «Коломбина» на торги очередного аукциона. «Да, конечно, денег пока нет, но вот что значит проявить терпение. Тридцать тысяч! Огромные деньги! А так бы я согласилась на шесть тысяч в первом же магазине». Лиза пересчитала мелочь в кармане, купила в овощном лотке дочке два банана и поспешила на работу. До начала приема в поликлинике оставалось совсем немного времени.


– Думаю, что надо будет тебе купить джинсы, которые тебе понравились, и сапожки, и тот самый рюкзачок, который ты видела в магазине. Помнишь, тот, с кошкой? – говорила Лиза дочери. Она себя не узнавала – в нее вселился дух прожектерства. Вместо осторожной надежды и робкого планирования Лиза вдруг стала мечтать о новом диване, лампе, пальто для себя и куче обновок для Ксении. Она решила, что обязательно сводит в ресторан родителей – пусть увидят, что ее самостоятельная жизнь, вне семьи, успешна и прочна. Порой она себя одергивала: цифры вещь упрямая – и диван, и пальто, и ресторан в эту сумму не укладывались, поскольку надо платить за квартиру. «Ну, ведь это же аукцион! Тарелку могут купить и за большие деньги! И тогда… – В этом месте Лиза уже себя не сдерживала. – Тогда мы с Ксенией поедем отдыхать на море. Или в горы. Например, в Австрию. В Альпы. А то что такое, все в ее классе куда-нибудь уже ездили, а она… Правда, мама предлагала ее в поездки брать, но…» Обида на мать иногда вспыхивала, а потому об очень многих вещах договориться им не удавалось.

Еще, считая дни до аукциона, она вспоминала о старушке-комаре. «Интересно, она знала, что у нее такая тарелка?! Даже как-то неудобно, получается, я на ней наживаюсь… А так стариться страшно. Взяли почти чужие люди и увезли из твоего дома. И сделать ты ничего не можешь, поскольку нет никого, кто тебя защитит, кто поможет. А в своем доме ей бы, наверное, и легче было. И продавать вещи свои не нужно… – думала иногда Лиза, и какая-то жалость растапливала ее обиду на мать. – Может, для мамы квартира в Большом Гнездниковском – это то же самое. Она такая энергичная, такая бойкая, такая независимая, что я забываю о ее возрасте. А лет ей немало!» Лиза вдруг начинала корить себя за то, что до сих пор не смогла встать на ноги, не может помогать родителям и обижается на них, как несмышленый подросток. «Я обязательно всего добьюсь. Сама». Эти слова она произнесла как заклинание.


Два раза в месяц Лиза не спала. Нет, у нее не было вечернего дежурства, она не подрабатывала ночной сиделкой (тяжелая, но выгодная работа), она не шила всю ночь, не читала любимую книжку. Она просто не спала. Что случалось в эти дни с ее организмом, она не знала, хотя как врач и задавалась этим вопросом. В такие вечера она ложилась рано, чувствуя утомление, гасила свет, закрывала глаза и… И через некоторое время открывала их снова. Она закидывала руки за голову, вытягивалась на постели и начинала думать. Она давно перестала притворяться в эти дни: мифические недосчитанные овечки, мед с молоком, попытка расслабиться при помощи йоги – все это не действовало. «Нет, смысла нет сопротивляться, пугать себя тем, что завтра буду валиться с ног и убеждать, что «вот-вот и я усну», – эти ночи даны для раздумий, спокойных, неторопливых размышлений и для воспоминаний», – решила она для себя и поддавалась ночному бодрствованию.