Несмотря на то, что он безумно уважал работу и дизайнеров, и администраторов, и моделей, он не мог найти в этой работе смысл. Когда он играл в театре, он знал: каждая пьеса несет в себе некий смысловой посыл. Зритель, приходя в театр, получает дозу информации. Даже если ему не понравилось, он все равно думает – о самом спектакле, о том, что ему хотели сказать, о том, что изначально было заложено и что получилось в итоге… зритель размышляет. Приходит к каким-то выводам для себя – чаще всего, это выводы очень далеки и от театра, и от пьесы, они у каждого глубоко личные и свои, но это и есть итог, смысл работы актера.

А здесь… люди придут посмотреть, как ходят мальчики и девочки. Ходят в красивых тряпках. Просто ходят. И люди смотрят не на мальчиков и девочек, они смотрят на вещи, которые на них надеты. Ходячие вешалки – это как-то … бессмысленно и неинтересно. Трудно, выматывающе, но… ничего не несет в себе. Идет в этом пиджаке мальчик Ваня или мальчик Петя – зрителю все равно. И зритель после показа ни о чем не задумается, даже на полминуты не захочет искать смысл жизни или думать о каких-то поступках людей. Он посмотрит показ и пойдет на фуршет с бокалом шампанского. Ну и зачем…?

Иван очнулся от того, что рядом с ним опустился Андре – переодетый в свою куртку и юбку, чисто умытый и лишь слегка тронувший губы каким-то блеском.

– Устал? – негромко спросил он. Одно это слово и голос, которым оно было произнесено, вдруг перевернули в Иване всё: рядом сидел человек, которому было не все равно. Сколько раз приходилось Ивану объяснять своим пассиям, что после спектакля он никак не может пойти в клуб, в бар или в гости, что он опустошен и вымотан – но девушки не понимали. Они не хотели понимать. Для них Иванова профессия казалась легкой и игрушечной, выйти на сцену и полспектакля танцевать в капоэйре – что может быть легче? Все равно, что полчаса в клубе. Ерунда!

В одном слове Андре было больше понимания, чем в монологах иных девиц, вещавших Ивану о любви в стихах. Голос парня был согревающим. И – заботливым. Не по-матерински заботливым, а – бережным. Словно Иван представляет собой великую ценность…

– Думаю, гораздо меньше, чем ты, – улыбнулся в ответ мужчина.

– Мне не привыкать… – пожал плечами Андре, – ты голоден?

– Я бы, наверное, не отказался от кофе, – кивнул Иван.

– Могу предложить выпить кофе у меня в гостях. В случае, если сон сморит, можно будет без всяких церемоний свалиться и уснуть. Как тебе такой вариант?

– Отлично. Только… если ты сильно устал, то… я могу не навязываться в гости.

– Вообще-то это я предложил, – усмехнулся Андре, – и потом, знаешь, я в порядке. Меня бы еще и на показ хватило. Так что ориентируйся на себя.

– Меня тоже бы хватило на показ, – не уступил Иван и поднялся, – это я просто так… расслабился.

– Прекрасно учат в российских театральных институтах, – похвалил с улыбкой Андре, – я тебе даже поверил. На пару секунд.


Андре тоже жил на Манхэттене, только немного дальше от центрального парка и отеля, в Восточном Мидтауне.

Типичный элитный дом Нью-Йорка – каким его себе представляет большинство людей – со стеклянным лифтом и холлом, похожим на концертный зал.

Андре жил на 23 этаже.

– Интересно, у вас отключают лифт? – вслух подумал Иван, осматриваясь по сторонам. Андре пожал плечами.

– Этот район достаточно часто страдает из-за наводнений, электростанции перестают подавать сюда электричество – и лифты действительно отключают. У нас есть лестницы. С парой остановок для отдыха вполне можно добраться и до моего этажа. Ноги, конечно, потом болят, как после хорошего забега на длинную дистанцию… но в этом тоже есть плюс – можно не ходить в спортзал.

Парень открыл дверь и впустил Ивана в квартиру. Конечно, это была не конура Ивана в третьем дворе – здесь была красивая современная мебель, свежая отделка стен, потолка и пола, но шикарной эта квартира все же не была. Иван бы даже назвал ее скромной. В коттедже у Муры и Вадика был похожий ремонт и похожая мебель… что ж, можно сделать вывод: звезда с мировым именем не преследует цель окружить себя роскошью и статусными предметами.

В гостиной окна были французскими – от пола до потолка, и из них открывался потрясающий вид на ночной Нью-Йорк. У Ивана даже дух захватило от открывающейся перед ним панорамы. Это было так похоже на его мечты и представления об Америке – все эти ниточки проспектов, сияющие огнями небоскребы, ровные авеню, пересекающие их улицы…

Иван стоял у окна и не мог оторваться от зрелища. Он как будто оцепенел. Андре чем-то загремел в соседней комнате, и Иван проснулся.

– Тебе помочь? – крикнул он в сторону источника звука, и Андре тут же отозвался:

– Я просто уронил чемодан, пытаясь пролезть к шкафу. У меня жуткий бардак, прости. Сейчас я переоденусь и приду. Можешь пока вскипятить воду для кофе. Чайник на стойке.

Иван обернулся и поискал глазами чайник. Он действительно стоял на барной стойке, отделяющей гостиную от кухонного пространства.

– Нашел? – Андре появился в дверях, в рваных на коленках узких джинсах и широченной растянутой футболке, спадающей с одного плеча. Вещи казались случайными, но именно какими-то нарочито «случайными», будто он вот-вот выйдет на подиум. Макияжа на нем сейчас не было, волосы от переодеваний растрепались, и он, казалось, стремился подчеркнуть всей этой небрежностью: я мужчина.

Иван про себя усмехнулся этим попыткам и устроился на высоком стуле рядом с чайником.

– Ты голоден? Можно заказать что-нибудь из ресторанчика внизу, они очень быстро все приносят…

– Если ты хочешь, закажи. А я выпью только кофе.

– Да я вообще-то тоже… я просто думал, что такие мужчины, как ты, должны часто быть голодными, много есть, и вообще…

– Боже мой, откуда такое мнение о мужчинах?

– Ну, я же все-таки не одного мужчину перед собой видел… сталкивался, так сказать, непосредственно.

Иван смутился. Ему почему-то было неприятно говорить про каких-то там мужчин Андре, словно бы Андре был его личной собственностью и не должен был ему изменять. Даже до их встречи.

– Корицы добавить? – Андре, как ни в чем ни бывало, достал турку, насыпал в нее кофе и залил воду из чайника.

– Нет. Не думал, что ты варишь кофе в турке…

– Вооот там стоят все эти чудеса техники – кофемашины, кофеварки, кофемолки и прочее богатство. Но когда я варю кофе для себя, я люблю делать это руками. Говорят, что чай и кофе напитываются энергетикой варящего. И если человек делает кофе или чай с удовольствием, с хорошими мыслями или с легкой душой, то кофе получается вкусный. Еще говорят, что у плохих, злых и нервных людей никогда не получается вкусного кофе. А у кофемашины никакой энергетики… неинтересно.

Андре, разглагольствуя, стоял у плиты свободно, но все равно как-то прямо и стройно. Он не опирался на какую-то одну ногу, не опускал одно плечо ниже другого, не сутулил спину – он стоял совершенно ровно, помешивая в турке кофе.

– Я тоже люблю варить кофе руками, – поделился Иван, – и хотя давно приобрел себе по случаю кофеварку, там получается совсем невкусно. А еще… ни одна из моих бывших пассий не умела варить вкусный кофе.

Андре хмыкнул, не поворачиваясь.

– Да, я тоже пока еще не имел чести выпить с утра вкусно сваренный кофе. Сваренный руками, я имею в виду. Как правило, я получал кофе из машины. Ну вот… сейчас будет готово. Будь добр, открой шкафчик слева от тебя, там орехи… я заметил, тебе понравился вид из окна. Если хочешь, мы можем устроиться с кофе прямо на полу – там специально для этого я положил мохнатый ковер и подушки. Люблю там сидеть.

Иван с готовностью согласился, и они, держа в руках чашки и блюдца, уселись у окна. Андре приглушил свет, и неяркие блики от ночного Нью-Йорка заполнили комнату.

– Красиво, – тихо произнес Иван, опершись спиной о стоящий позади диван. Андре по-турецки сидел неподалеку, глядя в окно и прихлебывая кофе.

– Ты варишь очень вкусный кофе, – через пару минут снова нарушил тишину Иван, и Андре усмехнулся:

– Потому, что я варю его с хорошими мыслями. Ваня… расскажи мне свои впечатления от сегодняшнего дня. Ведь ты первый раз попал на репетицию показа… первый раз вышел на подиум… как оно тебе?

Иван задумался.

– Я устал, – честно сказал он, – от суеты, от бесполезных переодеваний туда-сюда… я не понял смысла всего этого.

– А его и нет, – спокойно ответил Андре, отставляя чашечку и тоже опираясь спиной о диван, – во всем этом нет никакого смысла. Мы показываем вещи, только и всего. Я много раз встречал знаменитых моделей, которые считали свою профессию творческой, важной, нужной… а я им говорил: да бросьте, ребята, вы просто вешалки. Что у вас внутри – никому не интересно. Вы занимаетесь благотворительностью – это здорово! Но когда вы ставите свою работу на уровень шоу и начинаете пытаться сделать из себя актрис или шоуменов – вы выглядите жалко и смешно. Наша профессия не предполагает творчества. Мы ходим так, как того хочет дизайнер. Мы просто марионетки.

Иван тоже отставил в сторону кофе и придвинулся к Андре, обнимая его одной рукой и притягивая к себе.

– Не согласен, – возразил он спокойно, чтобы сгладить впечатление от своего достаточно интимного жеста, – среди моделей есть настоящие таланты. Например, ты. Ты не марионетка. Ты выделяешься из них всех, даже если ходишь так же, как они. А что до творчества… в театре его тоже нет. Да и в кино… от актера ведь тоже требуется только играть то, что видит режиссер. Скажет мне режиссер: здесь ты должен заплакать – и я буду плакать, хотя мне лично в этом месте правильным бы казалось злиться или размахивать кулаками. А сегодня… самые яркие эмоции у меня вызвал мой первый проход. А потом я смотрел на тебя из зала – и видел, что тебя все вдохновляет, у тебя горят глаза, тебе нравится то, что ты делаешь, поэтому ты делаешь это на самый высший балл…

– Да брось, – привычно отмахнулся Андре, – какое там «нравится»! Просто это единственное, что я умею. Это единственное место, где я с моей внешностью не выгляжу смешно и нелепо.