Andy Weiss - Третьи дворы

Андре отрицательно покачал головой, неотрывно глядя на Ивана. Дымчатые русалочьи глаза открыто и спокойно изучали мужчину – и непонятно было, о чем думает их обладатель. Руки ладонями вниз расслабленно лежали на скатерти, лицо было безмятежно – да, парень был профессионалом, и угадать его эмоции и чувства было так же сложно, как рассмотреть подводную часть айсберга.

Но Ивану сейчас не было некомфортно под этим взглядом.

Ему показалось, что он понял, в чем его ошибка, и что именно ему сказал бы парень, если бы хотел пооткровенничать в русском стиле. И от этой догадки Ивану стало легче – словно бы его направили в нужную сторону и показали особо опасные места на пути.

– Уже поздно, – вдруг сказал Андре совершенно будничным тоном, словно не было сейчас никаких Ивановых признаний и вообще, все это время они говорили о погоде. Иван собирался было обидеться, но тут же одернул себя: нельзя хотеть от человека только того, что приятно тебе! Ему не хочется говорить о твоих чувствах. Он просто устал.

– Да, четверть двенадцатого, – точно так же буднично ответил Иван.

– Отсюда далеко до моего отеля?

– Минут двадцать неспешным шагом,  с учетом твоего колена.

Интересно, мелькнуло у Ивана в голове, что сейчас будет уместнее – поехать домой или попробовать напроситься в гости? Черт побери, я не хочу, не хочу с ним расставаться!

Интересно, в тот же момент подумал Андре, как мне дать ему понять, что я не хочу оставаться один? Если я приглашу его к себе, он расценит это, как ответ на все свои признания, и будет ожидать продолжения. Как сделать так, чтобы он остался, но – просто рядом?

– Андре…

– Ваня…

Они сказали это одновременно, повернувшись друг к другу – и хмыкнули.

– Говори, – уступил Андре.

– Нет, ты говори первый, – отказался Иван.

– Да черт побери, что я мнусь, как девица? Предлагаю повторить вчерашний вечер перед телевизором.

Иван так облегченно улыбнулся, что Андре стало немножко страшно: вдруг мужчина понял его неправильно?

– Я ненавижу быть в одиночестве… я просто никак не мог придумать формулировку, чтобы ты понял меня правильно, – признался парень.

– Я думаю, я понял, – заверил Иван.

Они дошли до отеля, держась за руки, поднялись по парадной лестнице в холл – и натолкнулись на выходящего из лифта артиста, игравшего главного героя в боевике.

Неизвестно, кто смутился больше – Иван или его коллега Алексей. Оба были в несколько пикантном положении: Иван совершенно недвусмысленно входил в отель за руку с девушкой, которая считалась пассией Дугласа, а Алексей точно так же недвусмысленно посещал кого-то из съемочной группы в весьма неурочное время.

– Привет, – буркнули оба и поспешно разбежались в разные стороны: Иван – в лифт за Андре, Алексей – ко входным дверям.

– Интересно, где это он был, – вслух произнес Иван, и Андре равнодушно дернул плечиком:

– У Говарда.

– У… кого?!?

– У Говарда, это помощник Дугласа. Который занимается твоими документами. Ну, ты его видел – высокий такой мулат. Ты ему паспорт отдавал.

– И что Леха у него делал? – с ужасом в голосе осведомился Иван. Андре молча посмотрел на него и улыбнулся. Лифт остановился, Андре принялся ковыряться в своей сумке, ища ключ, а Иван, совершенно потрясенный встречей с коллегой и новой информацией, схватился за голову:

– Матерь Божья! Неужели он гей!? Какой ужас…

Улыбка Андре поблекла и сделалась застывшей. Он вошел в комнату и включил свет, стараясь не поворачиваться лицом к Ивану, который выразительно, по-актерски, округлял глаза.

– Нет, ну вы послушайте только, никогда бы не подумал про Леху! А казался совершенно нормальным пар…

Андре развернулся к нему и проговорил сквозь сжатые зубы:

– А оказался моральным уродом, да?

Иван осекся.

– Ты у нас, Ваня, парень НОРМАЛЬНЫЙ. Не запятнал себя ничем, хотя и общаешься с такими больными людьми, как мы,  – издевательски прищурился парень и метко бросил свою сумку на одно из кресел. Мужчине показалось, что если бы Андре мог – он и его бы вот таким же точным жестом вышвырнул за порог.

– Прости. Я просто иногда не думаю, что говорю. Невозможно же перекроить все привычки за пару дней! Не забывай, что до вчерашнего дня я был консервативным человеком.

– Ты им и остался, судя по всему, – припечатал Андре.

– Извини меня. Я осел. Я действительно так не думаю. И не думал никогда. Если хочешь, я сейчас уйду.

Иван взялся за дверную ручку.

За его спиной прошелестели легкие шаги, и Андре обнял его сзади, скрестив руки на животе. Мужчина замер, боясь пошевелиться, и всем телом чувствуя, как о его лопатки бьется чужое сердце. Ему было почему-то так больно сейчас, больно – и одновременно сладко. Если бы он мог, он бы хотел навсегда остановить это мгновение – руки Андре, его дыхание в плечо, тепло от его тела.

Никогда раньше Ивана вот так не обнимали мужчины. Обнимали в приветствии; обнимали, поздравляя; обнимали, хлопая по плечу; но никогда – вот так, объятия ради самих объятий. Иван обычно сам любил обнимать девушек – ему казалось, что он как будто закрывает собой их хрупкую спинку, согревает своим теплом, замыкает в кольцо своих рук, чтобы никому не отдать, чтобы защитить и укрыть, а волосы, в которые он обычно утыкался носом, были такие трогательно-мягкие, вкусно пахнущие, и хотелось нежно целовать маленькие ушки, доверчивый затылок… А сейчас… сейчас его самого так обнимали. И оказалось, что и с этой стороны объятий – это очень приятно, хотя и непривычно.

Мужчина закрыл глаза и немножко откинул голову, касаясь Андре щекой, повернулся в кольце его рук – и обнял сам. Осторожно, словно бы пробуя тонкий лед на озере ногой, дотронулся губами до уголка губ Андре.

– Ваня… пожалуйста… ты же обещал, – Андре отклонился в сторону, но рук не расцепил.

– Ты первый начал, – с улыбкой ответил ему Иван шепотом прямо в ухо.

– Я просто … дал понять, что все ок, – Андре снова вывернулся.

Иван потянулся было за ним, но тут в дверь постучали.

Они замерли, и Андре прижал палец к губам.

– Андре, детка, это я. Портье сказал мне, что ты только что вошел, – раздался голос Дугласа. Андре освободился, виновато разведя руками, и открыл дверь.

– Привет.

– Детка, мне нужно с тобой посоветоваться…. Ох, ты не один! Прости, я не знал.

– Выходит, портье был деликатен, – ответил Андре по-английски, покосившись на Ивана. Тот вежливо раскланялся и отошел к дивану, сделав вид, что ему срочно надо что-то проверить в телефоне.

– Андре, буквально две минуты. Скажи мне, если я сделаю вот так… – пожилой режиссер зашуршал какими-то бумажками, разложив их на столе, и Андре с готовностью над ними склонился. Они тыкали пальцем в листок, перебрасываясь совершенно непонятными Ивану словами, и мужчина незаметно для себя задремал под монотонный бубнеж Дугласа и шорох листов.

Проснулся он того, что кто-то стаскивал с него ботинки. Иван открыл глаза и увидел, что парень тихонько его раздевает.

– Я уснул? – смущенно откликнулся мужчина, и Андре поднял на него улыбающиеся глаза.

– Да, слегка. Я подумал, что до кровати я тебя не дотащу, но положить поудобнее на диване смогу наверняка. Прости, что разбудил.

– Это ты меня прости. Я совершенно внезапно отрубился.

– Отру… что?

– Ну, заснул.

– А… да брось. Я сам уже засыпаю на ходу. Так что лучше и правда завалиться спать. Если тебе нужен душ – вперед. Я там уже был, пока ты отру…бился. Я правильно сказал?

Иван кивнул и поплелся, позевывая, в душ. Андре задал такой «свойский» тон их совместному пребыванию, что Ивану даже не пришло в голову начать соблюдать церемонии, расшаркиваться перед посещением душа или вежливо спрашивать разрешения бросить где-то здесь свою футболку.

Из душа Иван вышел и вовсе «по-домашнему», навернув на бедра одно из полотенец. Андре валялся в кровати, что-то читая в телефоне, и когда увидел подошедшего Ивана, слегка покраснел и отвел глаза.

– Я… тут… новости читаю. Свет выключить?

– Как хочешь, – Иван намеренно небрежно сбросил полотенце и подошел к свободной половине кровати. Свет моментально погас.

– Эй, ты где? – позвал мужчина, – я ничего не вижу.

– Кровать перед тобой, – раздался смущенный голос Андре.

– Ты так внезапно выключил свет, что я перестал ориентироваться, – мужчина нащупал край кровати и влез под одеяло. Протянув руку вбок, он нащупал плечо парня и потянулся в его сторону.

– Ваня, не надо.

– Но почему? Я просто хотел тебя обнять!

– Потому что… потому что я не смогу остановиться, если ты меня обнимешь. Понимаешь?

– Не очень. Я знаю, что мне хочется тебя обнимать и целовать. А большего я себе не представляю.

Андре промолчал, и Ивану показалось, что он поступил, как слон в посудной лавке: ворвался, все разбил и растоптал. После всех своих слов и уверений, после таких многообещающих поцелуев у двери, и вдруг – «не представляю большего»…

– Пообещай, – вдруг потребовал Андре.

– Что именно? – опешил Иван.

– Что дальше поцелуев и объятий ты меня не пустишь, – усмехнулся Андре, и Ивану стало немножко не по себе: почему, почему он все время ориентируется на себя, и все время упускает из виду, что рядом с ним – мужчина?

– Обещаю, – тем не менее, твердо сказал он.

Первый день в Нью-Йорке Ивана потряс.

Он, учившийся в Москве, живший в Петербурге и привыкший, в принципе, к шумным столицам, был все равно оглушен и раздавлен.

Нью-Йорк не просто шумел. Он шумел не-вы-но-си-мо.

Полицейские сирены, музыка из магазинчиков, кафе и окон машин, шорох шин, крики и смех людей… все это наваливалось сразу, одномоментно.

Нью-Йорк показался Ивану просто омерзительным, бесцеремонным и хабальным горлопаном, как восточный базар после обычного магазина.