– Привет, привет. Что ты здесь делаешь? И где этот парень, Иван? Ты же хотел гулять с ним все эти три дня.

– Он побежал за документами. Мы вчера гуляли, и он делал мои фотографии. Знаешь, он действительно талантлив.

– Это прекрасно, прекрасно, – автоматически закивал головой Дуглас, глядя на площадку, – когда твой самолет?

– Завтра утром. Говард мне обещал, что поможет с визой для Ивана. Думаешь, у него получится?

– Почему нет? – так же машинально ответил режиссер и спохватился: – Детка, а зачем тебе все это? Я так и не понял… ты влюбился в него? Вы вместе?

– Нет, он не гей, – Андре категорически помотал головой, – совсем не гей. Я в него влюбился, это правда. Но между нами ничего нет, и не будет. Я просто хочу ему помочь стать известным фотографом.

– Только пообещай, что не будешь сильно напрягаться, – Дуглас снова отвлекся на происходящее на площадке, и Андре притих на своем месте, как обычно, не мешая ему работать.

Фигуру Ивана в дверях он заметил сразу: среди всех остальных мужчина выделялся так, будто Ивана Поддубного выпустили работать номер с карликами.

Сколько раз за прошедшую неделю Андре замирал под своими кепочками и шарфиками, когда Иван выходил на площадку! Не дышал, когда Иван говорил – чтоб не пропустить ни звука из этого баритона. А сцена, где герой Ивана состязается с главным героем?

Сцена была поставлена очень интересно: главный герой и герой Ивана сходились в смертельном танце капоэйры. Они кружили по залу, принюхиваясь друг к другу, как хищники, примериваясь, присматриваясь… гибкие мускулистые тела, пружинные движения, мягкая пластика… броски, прыжки, уходы от ударов… боже мой, сколько раз потом Андре воспроизводил в памяти эту сцену – каждый ее кусочек, каждый вариант репетиции! Иван в этой сцене был в сто, нет, в тысячу раз красивее главного героя! Почему по сценарию он не побеждал – было непонятно. Когда в этой капоэйре главный герой все же Ивана победил, совершенно нелогично и нечестно достав из какого-то потаенного места нож, Андре едва не вскочил со своего стульчика: неправильно! Нехорошо, некрасиво! Главный герой не может побеждать обманом! Хотя честным способом герой бы никогда не смог Ивана победить – тот двигался слишком уж красиво. Слишком уж сильный он был соперник, и зритель это, разумеется, понимал – поэтому и пришлось ввести в действие нож.

Все это объяснил обиженному, как ребенок, Андре Дуглас. Ты пойми, детка, втолковывал он, мы же не можем сейчас поменять главного героя или его убить! Да, Иван лучше Героя танцует капоэйру. Но мы же не можем сейчас взять и начать переснимать весь материал с ним в главной роли! Поэтому герой должен победить любой ценой. Убирать сцену с капоэйрой не имеет смысла – ты сам видишь, как это зрелищно и красиво. Поэтому…

Все было понятно, но Андре все равно обидно. Он каждый день приходил на площадку не потому, что ему было все это интересно. Нет! Он приходил в надежде увидеть Ивана. Когда они летели в Петербург, Андре запланировал себе и музеи, и Петродворец, и бесконечные экскурсии… но, увидев фотографии актеров с кастинга, намертво прилип к съемочному павильону. Иван настолько его околдовал, сам того не зная, что парень не мог есть, не мог пить, не мог нормально думать.

Каждое утро он вставал и шел в павильон, хотя его присутствие там было совершенно не нужно. И ломал голову: как, как мне с ним познакомиться? Он не воспринимает меня всерьез, считает любовницей Дугласа, не смотрит в мою сторону… и придумал. Придумал! Выпросил, вытребовал, вымолил у Дугласа именно этого «сопровождающего». И когда они пошли вместе гулять, упал во влюбленность, захлебнулся в ней, забыл дышать! А Иван оказался…  совсем не таким, как думалось. Он не был геем. Он был честным и каким-то… неуверенным в себе. Стеснительным. Сомневающимся. И – искренним. И – странным, как все они, русские. Но этим и привлекал, поэтому и тянул к себе… Андре для себя сразу решил: нет, ничего не будет. Иначе Иван будет потерян для Андре.

Подарок судьбы, что Иван оказался фотографом! Что ему можно было помочь, можно было привязать к себе, связать крепко возможностью попасть посредством Андре в модный мир! И какое чудо, что Ивану этого захотелось… сначала не хотелось, нет. Он совсем об этом не думал, не мечтал. И если бы, подумав, отказался – Андре бы с ума сошел, придумывая новые заманчивые проекты, новые возможности… но, слава богу, он согласился.  Согласился! И играет с Андре, видит в нем девушку – и флиртует… как это коробит, как тяжело находиться с ним рядом и изображать равнодушие! Особенно, когда мужчина обнимает, просыпается рядом… нет, это просто невыносимо. Но… лучше пусть так.

А вот сейчас он идет к Дугласу – статный, стройный, идеальный. И еще пару минут, пользуясь темнотой зала и очками, нацепленными на нос, можно будет не убирать из своих глаз восхищение.


…когда они с Андре вместе выходили из зала – так же, как и вчера – Иван услышал за своей спиной шепоток. Съемочная группа и парочка актеров совершенно откровенно сплетничали о том, что старик Дуглас нашел своей цыпочке свежее мясо. Ух, как зудели кулаки у Ивана! Как ему захотелось развернуться – и пойти на этих говорящих, как танк, топтать, топтать! Но Андре тоже слышал эти шепотки – и прибавил шагу, таща за собой, как на магните, Ивана. Нет, упаси боже, он не держал его за руку – но, наверное, усилием мысли каким-то уцепил и потащил за собой. И вытащил, вытянул на улицу, к тому же Невскому, к которому в первый раз они вышли только вчера.

Когда они отошли от дворца метров на пятнадцать, парень остановился, пошарил по карманам, достал сигареты, торопливо закурил и протянул пачку Ивану. Мужчина машинально достал сигарету.

– Ваня, не бесись, – успокаивающе сказал Андре, и Иван разжал кулаки.

– Не могу, не могу, не могу, – мужчина исступленно затянулся и яростно выдохнул дым через ноздри, – не могу! Почему люди не могут не лезть в чужие жизни?

– Но они же не знают, кто я, – примирительно ответил Андре, – они не знают, что я не любовница Дугласа. И они не знают, что я не твоя любовница. Они просто ничего не знают!

– Но зачем им вообще что-то знать? И почему обязательно предполагать грязь? – возмутился Иван, – почему не предположить, что мы с тобой просто подружились? Зачем вообще лезть под чужое одеяло?

– А ты себя в зеркало видел? – усмехнулся Андре, – Впрочем, ты не видишь себя со стороны. Отвечу тебе: нет, будь я женщиной, я бы не смог просто дружить без намека на флирт. Они думают, что я женщина, вот и все. А знали бы, что я гей – и вовсе бы не сомневались.

– Глупо пытаться судить всех по общему стереотипу, – Иван затянулся последний раз и зло отщелкнул окурок в урну, – далеко не все геи и бисексуалы, с которыми я знаком, набрасывались на меня и волокли в постель. А некоторые, – Иван повел бровью на Андре, – и вовсе не реагируют никак.

Андре улыбнулся и аккуратно водрузил свой окурок на самый верх мусорной кучи в урне. Пока он занимался этой инсталляцией, он успел придумать обтекаемый – а главное, честный! – ответ.

– Некоторые признают твою красоту и сексуальность. Просто не все геи считают возможным разменивать дружеские отношения на разовый секс. Для них – для НЕКОТОРЫХ – дружба важнее.

– То есть сочетаться это все никак не может? Секс с дружбой? Нет, ты не подумай, я чисто теоретически сейчас спрашиваю…

«Ох, зря ты это добавил, – сокрушенно подумал Андре, – я уже готов был рискнуть…»

– Чисто теоретически – может, наверное. Но я не встречал убедительных доказательств, скорее, наоборот. Как насчет ужина? Я уже замерз и проголодался.

– Пойдем, я покажу тебе отличное местечко, где пекут восхитительные пироги.

– Пироги? Как вчера?

– Вкуснее. С мясом, с капустой, с творогом или ягодами – с чем хочешь! Я часто туда забегаю… Это мое любимое место.

И действительно, в «Штолле» Андре понравилось. Они заказали себе целый стол пирогов и смаковали их, запивая чаем. Иван учил Андре пить «правильный русский» чай: без сахара, крепкий, с лимоном… Андре удивлялся, смеялся, но пил, и Иван, подливая ему чай и подкладывая кусочки, ощущал какое-то давно забытое чувство покоя в душе. Словно бы там, внутри, свернулся комочком маленький пушистый котенок, и Иван обнимает его нежно, прикрывает ладонями, греет, ловит на своей коже теплое легкое посапывание.

– За два дня я ухитрился услышать сразу о нескольких твоих девушках, – усмехнулся Андре, ковыряя ложечкой пирог на тарелке, – неужели у тебя квартировался женский эскадрон?

– Я долгое время был совершенно один, потому что наш театр часто ездит на гастроли, по неделе в разных городах. Мне не до девушек, я устаю, как собака. Так, возникали на пару недель какие-то несерьезные постельные романы… А почему, собственно, ты об этом спросил? Осуждаешь?

– Совсем нет, – Андре помотал головой, – по сравнению со мной ты – просто монах-отшельник.

– Я не люблю, когда меня считают своей собственностью. Наверное, это неправильно, но… такой уж я. К тому же… я, кажется, влюблен сейчас совсем в другого человека.

– Экий ты легкомысленный, – натянуто усмехнулся парень и окончательно раскрошил на тарелке свой пирог, – с тобой опасно иметь дело. Быстро перестаешь любить, быстро влюбляешься, не умеешь возвращаться… хорошо, что я не девушка, иначе бы ты разбил мое бедное сердце.

– А разве мужские не бьются? – Иван отвернулся к окну и прикурил сигарету. Андре подождал немного продолжения, но, не дождавшись, озадаченно почесал переносицу. Что мужчина хотел сказать? Но переспрашивать не хотелось – разговор заходил в ту область, которой Андре старался избегать.  Он предпочитал жить по принципу «будет то, что должно быть». Самому Андре давно было понятно все, что касалось его самого и его собственного сердца, но переспрашивать и слышать от Ивана какие-нибудь банальные отмазки ему не хотелось. Да, мужские сердца тоже бьются… и Митчелловское вот-вот перейдет в эту категорию.