– Доброе утро… я… не хотел тебя будить.

– Доброе. Это самое доброе утро за всю мою сознательную жизнь.

Иван заулыбался и легонько чмокнул Андре в нос. Парень оторопел.

– Что… я… ты… погоди, я… чего-то не помню?

Поведение Ивана было таким двусмысленно-недружеским, что Андре засомневался: а правильно ли он помнит события предыдущего вечера?

– Ну, я не знаю, что ты запомнил, – загадочно произнес Иван и, отпустив, наконец, Андре, повернулся на спину и закинул руки за голову, весело поглядывая на парня. Андре растерялся. Он впервые был в такое ситуации – когда с ним флиртовали УТРОМ! Когда он – это он, мужчина-Андре, без мейк-апа, без платьев, в  одних плавках, да еще и проснулся в одной постели с ошеломительным мужчиной!

Парень сел по-турецки, сознательно выставляя напоказ свое раздетое тело. Может, Иван чего-то не увидел? Или, может, все еще принимает его за женщину? Но нет, Иван с удовольствием окинул взглядом плечи Андре и заулыбался еще шире, приподнимая вверх ту самую бровь, которой так восхищался недавно Андре.

– Ваня, я ничего не понял.

– В каком смысле?

– Мы с тобой сейчас проснулись вместе, так?

– Так.

– Но ничего ведь не было?

Голос прозвучал неуверенно, а сам Андре со страхом подумал: а ведь это впервые. В первый раз я просыпаюсь в одной постели с мужчиной, который демонстрирует мне свою симпатию. Не морщится, как геи, кидая мне футболку – «какой же ты… девчонка!», не с ужасом смотрят на меня, как другие мои мужчины, влюбившиеся в девушку-Андреа… а он смотрит на меня с удовольствием! На меня! Нет, совершенно точно секса не было, но… какая, к черту, разница, если он видит, что я – мужчина? И не прыгает на одной ноге, поспешно надевая брюки и придумывая повод убежать, а лежит, закинув руки на голову, и улыбается?

– Не было, – наконец, признался Иван и встал, совершенно естественным жестом откинув одеяло. Андре чуть не зажмурился от ослепительности Иванова тела – нельзя, нельзя было быть таким красивым! Да еще и в такой близости от Андре… что же он творит?

– Ты против, что я остался?

– Нет, но… просто… почему?

– Я ведь пообещал, что не никуда не собираюсь убегать, – Иван, не торопясь, натянул джинсы и теперь искал свою футболку, заглядывая под одеяло, под плед, под халат.

– Когда… пообещал? Зачем?

– Андре, ты… говоришь во сне. И ты выразил уверенность, что я убегу. А я вовсе не собирался никуда убегать. Поэтому я взял на себя ответственность, раздел тебя и уложил в кровать. И лег рядом в надежде, что ты бы меня не прогнал, если бы не спал. И мы с тобой очень сладко спали, так сладко, что проспали к чертовой матери полдня.

Андре растерянно взъерошил волосы на макушке и сполз с кровати.

– Значит, я болтал во сне, – удрученно повторил он.

– Болтал, – согласился Иван, найдя, наконец, свою футболку и с неудовольствием ее рассматривая, – кажется, мне придется надевать куртку на голое тело. По крайней мере, ЭТА футболка точно не пригодна для надевания – ее будто корова пожевала. Как ты смотришь на то, чтобы пойти выпить кофе куда-нибудь? У всего прогрессивного человечества будет обед, а у нас с тобой – завтрак.

Парень пожал плечами и отвернулся к окну.

– Я могу дать тебе свою футболку. Или попросить у горничной утюг. Ну, или, в конце концов, заказать кофе в номер. Это все ерунда. Ты мне лучше скажи… что я еще говорил?

Иван отбросил свою футболку, подошел к огорченному Андре и обнял его сзади, скрестив руки у него на животе.

– Ты говорил, что я тебе нравлюсь. И что ты не хочешь меня терять. Но я почему-то должен сбежать. А я не понял, почему я должен сбежать.  Я ведь сам к тебе приехал.

Парень вывернулся и потянулся за своими джинсами.

– Ладно, не издевайся. Я просто не понял… почему мы так в обнимку спали, вот и все.

– Ну как почему? Потому, что нам обоим это было приятно. Да, я не гей. Но понимаешь… ты мне нравишься.  И я хочу обнимать тебя, разговаривать с тобой, если ты разрешишь, то и целовать тебя. Да, да, не дергайся ты так. Я вижу, что ты мужчина, вижу. Я, между прочим, когда тебя раздевал ночью, имел возможность полюбоваться твоей фигурой. Она мне очень понравилась. Да, я не гей. Но, как видишь, я с удовольствием лежал в твоей постели в обнимку с тобой, хотя прекрасно видел, что ты – мужчина. И сейчас я вижу, что ты мужчина. Но не убегаю ведь, правда?

Парень затих, натянув джинсы и присев на диван. Он напряженно смотрел в сторону, покусывая нижнюю губу, и было видно, что он мучительно хочет задать какой-то вопрос, но никак не решится.

– Но что это получается тогда? – спросил он наконец, – как это называется? Ты ведь не гей. Несмотря на то, что тебе хочется, как ты говоришь, меня обнимать и целовать, тебе при этом не хочется… секса, верно?

– Давай не будем торопить события, – осторожно ответил Иван, радуясь, что можно говорить это, не глядя Андре в глаза, – я не хочу утверждать того, чего не знаю. Ты прав, я не гей. Но… я не уверен, что я этого не захочу. То есть… возможно, я бы мог этого хотеть, если бы знал, что это такое. Но я не знаю. У меня нет опыта. Поэтому я могу тебе предложить только свои поцелуи и объятия.

– Что же мы будем делать? Я не хочу тебя мучить, заставляя заниматься тем, чего ты не хочешь. Но тогда я буду мучиться сам, обнимаясь с тобой и мечтая о большем, – растерянно пробормотал Андре. Он повертел головой, ища свои сигареты. В пачке на столе не оказалось ни одной, и он нервно принялся шарить в клатче, валяющемся в кресле, и в карманах своей куртки. Когда он подносил зажигалку к сигарете, рука немножко дрожала.

– Хочешь, я скажу тебе честно, Андре? Очень честно. Но ты пообещай, что не обидишься, не сочтешь меня сумасшедшим… обещаешь? Хорошо. Только можно я не буду на тебя смотреть… мне трудно говорить вслух такие вещи. В общем… когда я вчера раздел тебя и лег рядом, я тебя обнял. Я прижал тебя к себе. И я засыпал с мыслью, что мне жутко хочется тебя целовать. Не как брата, и не как друга, понимаешь? Ты, конечно, этого не помнишь. Ты ведь спал. Но я обнимал тебя тоже не как брат. Ты удивлен? Пару раз я просыпался ночью и прижимался к тебе. Сам. Ты не помнишь, да, но под утро я даже осмелился поцеловать твою шею. И не могу сказать, что я остался равнодушен – если ты понимаешь, что я имею в виду. Черт, я краснею, как девица! Да, я не остался равнодушен с мужской точки зрения. А сейчас я на тебя смотрю и опять же совершенно не испытываю неприязни, хотя прекрасно видел, что ты – мужчина.

Иван замолчал и тоже схватился за сигарету. Он смог прикурить ее только с третьего раза, затягиваясь и стряхивая пепел так, будто в этом пепле  заключалось все зло мира. Андре молчал, заворожено глядя на эти манипуляции.

– Так вот. Я все время боюсь сделать что-то не то. Потому что я НЕ-У-МЕ-Ю вести себя с мужчинами. С мужчинами, которые не друзья. Которые мне нравятся. Мне все время хочется до тебя дотрагиваться, обнимать, но я  боюсь тебя обидеть. Я действительно не гей, и я боюсь тебя оскорбить тем, что не проявляю более деятельной страсти – ну, ты понимаешь. Я боюсь задеть твое самолюбие. Боюсь сделать что-то, что тебя унизит. Поэтому я делаю вид, что я абсолютно спокоен и мне хочется исключительно кофе.

Андре подвинулся к мужчине и обнял его, развернув к себе.

– Тогда давай сделаем так. Мы просто продолжим быть друзьями. А если  ты вдруг захочешь чего-то большего… я это почувствую, наверное, – парень внимательно изучил Ивана, погладил пальчиком его губы, близко-близко посмотрел в глаза… и сам поцеловал. Минуты на три Иван пропал из реальности, у него зашумело в ушах, руки сами собой сжались.

– Это дружеский поцелуй, – отстранившись, пояснил Андре.

– Я заметил, – севшим голосом ответил Иван, пытаясь притянуть парня обратно.

– Пойдем пить кофе, – вывернулся парень.

– Да, сейчас пойдем, – никак не мог прийти в себя Иван, – вот я точно также лежал ночью… с тобой рядом… и ощущал каждый позвонок под пальцами, вот здесь, под лопаткой билось сердце, а вот здесь, в ложбинке…

Андре вскочил и отпрыгнул.

– Тебе повезло, что ты не гей. Иначе бы я тебя изнасиловал.

– Ты уверен, что ты – меня? – усмехнулся Иван, и Андре внезапно окаменел лицом.

– В этом-то и проблема, Ваня. Ты так и не осознал, что я – парень. Пойдем пить кофе. Мы, как выяснилось, обсуждаем совершено глупые и не актуальные вещи.

8.


Андре давно заметил, что русские актеры ведут себя совсем не так, как голливудские. Нет, он, конечно, не так уж много видел голливудских актеров, но пару раз сталкивался. И разница была очень сильной… русские актеры – по крайней мере, эти, приглашенные Дугласом – играли на износ. Они даже на репетиционных дублях, когда было понятно, что кадр в фильм не войдет и вообще даже не пишется на пленку, играли в полную силу. Если плакали – то плакали. Если дрались – то не экономя силы. Разумеется, после съемочного дня все они выползали с площадки едва живые.

Сейчас съемочный день как раз двигался к концу, и едва парень вошел в павильон, на него сразу обрушилось это состояние загнанности. Главный герой, которого играл талантливый, но абсолютно неизвестный кинозрителям актер, был вымотан до предела – снимали какую-то сложную сцену.

Дуглас нервничал – это было заметно только по слегка постукивающим по спинке кресла пальцам, его русский ассистент, Семен Сергеевич, бегал по площадке и руководил актерами. А актеры стояли мокрые от пота, замученные, но самоотверженно готовые сниматься дальше.

Андре снова был одет в свои неприметные джинсики-кепочки, замотался шарфом до носа и спрятал фигуру в куртке. В павильоне на него никто не обратил внимания: привыкли за неделю съемок к Дугласовской «собачке», безмолвной и скользящей, как тень. Сейчас Андре также неслышно пробрался кДугласовскому креслу и присел рядом.

– Привет, – тихо сказал он по-английски. Дуглас обернулся и покивал: