Барбара Мецгер - Трефовый валет

Господи, он, кажется, сошел с ума!

Держа в руке лягушку – о Юпитер! – Монтфорд провел через скрытую в стене дверь свою незваную, но уже опознанную гостью в ватер-клозет. Лягушка может подождать. Приданое Эллисон Силвер – сомнительная вещь, оно тоже может подождать. А вот отпрыск Хилдебранда, судя по всему, ждать не может.

Никогда в жизни Монтфорду не хотелось с такой силой коньяка. Но руки у него дрожали – нет, это все проклятая лягушка. Маркиз Монтфорд держал в ладони беспокойное земноводное и не мог сказать, кто из них испытывает больший ужас. Проклятие, если бы эта маленькая бестия не воспользовалась ночным горшком, можно было бы посадить зверюгу туда. Вместо этого он посадил ее в хрустальный бокал, а в другой бокал налил себе коньяку.

– Полагаю, вам неизвестно, какой переполох поднялся на Гросвенор-сквер? – спросил Монтфорд, когда малышка Харриет снова появилась в комнате. Вид у нее был вполне удовлетворенный.

– Нет. Неужели я пропустила что-то интересное? Пропади оно пропадом! Но я прождала вас весь день. – Голос немыслимого дитяти звучал обвиняюще, как будто управлять страной – вещь менее важная, чем беседовать с ее особой.

Монтфорд слишком устал, чтобы спорить по этому вопросу или чтобы указать девчонке, что он не приглашал ее сюда.

– Я бы не удивился, если бы вас начали искать. А теперь марш домой. И заберите свою родственницу… то есть свою подругу – с собой.

Харриет скрестила на груди свои тонкие ручки.

– Не раньше чем вы выслушаете меня.

Монтфорд мог бы вызвать дворецкого или лакея. И если ухе на то пошло, он мог бы схватить девчонку и вышвырнуть ее за дверь самолично. Но он слишком устал. Он был всего лишь старым и уставшим человеком, которому много лет никто ничего не дарил.

Монтфорд посмотрел на лягушку, сидевшую в его фамильном хрустале и тяжело дышавшую, потом посмотрел на веснушчатую девочку с развевающимися кудрями и рассмеялся.

Увидев такое, дворецкий вызвал бы врача. Невестка упала бы в обморок, внучка превратилась бы в дырявый сосуд, источающий воду. Но Харриет Хилдебранд рассмеялась вместе с ним.

– Ну вот, – сказала она, – так я и знала. Вы вовсе не такой уж и людоед. Значит, вам придется сделать так, чтобы Элли…

– Для вас, барышня, она должна быть мисс Силвер.

– Ах, сэр, Элли вовсе не такая чопорная. И она меня любит. Она говорит это каждый вечер, хотя всегда добавляет, что это против всех ее правил, но ничего страшного в этом нет. И еще она любит папу Джека.

– Это, полагаю, капитан Джонатан Эндикотт?

– Кэп Джек – это мой новый папа.

– А его она тоже любит против всех ее правил?

– Ой нет, его любят все. Но понимаете, он не может содержать жену и детей, и Элли боится, что он потеряет все, что у него есть, потому что занимается игорным делом.

– Он ее тоже любит?

– Конечно. Он никогда не женился бы, если бы не любил. Так говорит миссис Крандалл. Холостяк никогда не сдвинется с места, если только сердце не пихнет его в… то есть ему нужна основательная причина. Элли – самая основательная причина, которая только может быть у него, и самая лучшая жена, которую он может найти, если не считать, что она бедная. А если бы у нее было наследство, они бы окрутились, как говорит Сэмюел.

– И тогда ваш опекун спустит за карточным столом мои деньги, а не свои? Нет, благодарю вас. Я скорее скормлю свои банкноты свиньям. У меня хотя бы будет бекон вместо капиталовложений.

– Ах, кэп Джек никогда не станет играть на деньги Элли. Он джентльмен.

– Половина членов палаты лордов, все сплошь джентльмены, берут деньги в долг под сто процентов, а жены их не могут заказать себе новые платья. Никто не может знать, на что способен заядлый картежник.

– Но папа Джек не такой. Он вообще почти не играет, разве когда приходится заплатить по счетам. И он всегда выигрывает.

Конечно, подумал Монтфорд, можно было бы выставить столько условий в документе о приданом, что этот бывший офицер никогда не сможет прикоснуться даже к пенсу из денег Элли. То есть если бы маркиз решил оказать любезность этому ребенку, что нив коей мере не было предрешенным выводом, разве что в воображении Харриет.

Харриет же не унималась.

– Но если бы у него были деньги, он, наверное, занялся бы каким-нибудь другим делом, таким, которое больше нравилось бы Элли, так что она быстрее вышла бы за него замуж.

Маркиз посмотрел на девочку.

– Почему выдумаете, что меня волнует, поженятся эти двое или нет?

– Вас ведь волнует, будут ли счастливы леди Марджори и Гарольд? И говорят, вы собираетесь выплатить ей ее долю наследства, а им его даже и не нужно, потому что они могут жить дома в деревне или здесь с вами.

– Упаси Боже, – пробормотал его светлость.

– Элли и капитану нужны деньги, и она тоже ваша внучка. Будет только справедливо, если вы дадите ей столько же, сколько дали бы ее матери.

– Я бы дал матери мисс Силвер гораздо больше, если бы она вышла замуж по моему выбору.

– Но она должна была выбрать того, кого любила, как леди Марджори, Дарла, Пэтси и миссис Крандалл.

– Вы хотите сказать, что я должен выделить наследство и этим особам тоже, кто бы они ни были?

– Нет, только Элли. Это будет справедливо, – повторила Харриет.

Взгляды маркиза не могли изменить головы более умные и ораторы более красноречивые. Он поставил бокал и поднялся. Беседа была закончена.

– Прошу прощения, юная леди, но мир вообще несправедлив. Рано или поздно вы это узнаете. А теперь ступайте домой, прежде чем кто-нибудь придет искать вас здесь. У меня было достаточно хлопот сегодня. Я ничего не должен ни вашему опекуну, ни вашей гувернантке.

Губы у Харриет задрожали, глаза наполнились слезами.

– Милорд, – сказала она почти шепотом, – мою мать убил мой дядя, когда мне было три года. Мой отец погиб на войне, а моя бабушка слишком не в себе, чтобы заботиться обо мне. Неужели вы думаете, я не знаю, что мир несправедлив?

Монтфорд уставился на лягушку, а не на ребенка.

– Разве я не заслужила, по вашему мнению, чтобы у меня была семья, сэр?

Джек ходил по улице перед Кард-Хаусом. Элли стояла на подъездной дорожке. Он ждал, когда Харриет вернется домой; она ждала записку о выкупе. Никому не хотелось думать, что кто-то принесет маленькое искалеченное тело или – что еще хуже – что вообще не будет никаких вестей.

И тут она появилась. Прибежала вприпрыжку через почти опустевший парк, веселая, как кузнечик.

– Я убью ее, – прорычал Джек.

– Поделом ей будет, когда я умру, – сказала Элли, рассмотрев, кого держит за руку Харриет. А маркиз Монтфорд держал в руке маленькую корзинку.

Харриет увидела, что Элли и папа Джек ждут ее, и бросилась вперед, широко раскинув руки. Она промчалась мимо Джека, который нагнулся, намереваясь сгрести ее в охапку, мимо Элли, протянувшей к ней руки, несмотря на свое возмущение.

Харриет обняла собаку.

Пэтси и миссис Крандалл наблюдали из окон, и теперь они выбежали из дома и принялись бить в пожарный гонг с такой силой, как только могли, и так долго, как только могли выдержать руки. По всей улице из домов выбегали слуги и люди, ушедшие на поиски, они смеялись, радостно кричали и хлопали друг друга по спине.

– Выдать на кухне всем эля! – крикнул Джек, вызвав новые радостные крики. – Благодарю вас, друзья.

– Радостная встреча… э-э-э… мисс Хилдебранд? – спросил Монтфорд, презрительно кривя губы при этом зрелище.

– Лучше не бывает! Ах, Элли, вы были не правы! Его светлость вовсе не злой старый негодяй! Он дает вам приданое и позволит мне оставить у себя Хьюберта.

Джек посмотрел на старика, который по-прежнему держался на расстоянии.

– Почему маркиз вдруг признал свою старшую внучку, малышка, и кто такой Хьюберт?

Теперь Монтфорд шагнул вперед.

– Хьюберт – это лягушка. Мисс Хилдебранд говорит, что я смогу приходить навещать его, когда мне захочется. С вашего разрешения, разумеется, – сухо добавил он. – Что же до суммы приданого, можно сказать, что мы с мисс Хилдебранд заключили небольшое пари.

– О том, как далеко прыгнет Хьюберт? – Джек и сам подумывал, что можно заключать такие пари.

Монтфорд поставил на землю корзинку.

– Нет, скорее о том, сколько слез понадобится, чтобы заставить старого человека изменить свое мнение и оказаться у нее под башмаком. Болтунам в парламенте стоило бы поучиться у этого ребенка, как манипулировать людьми.

Джек усмехнулся.

– Держу пари, много слез для этого не потребовалось.

– Ах, папа Джек, вам больше нельзя держать пари. Я это обещала, а дедушка Монтфорд даст денег, чтобы вы с Элли могли пожениться.

– Что?! – воскликнул Джек. – На этот раз ты перешла все границы, дитя мое. Пойти к Монтфорду и проделать свои штучки над ним за моей спиной? Давать обещания от моего имени? Совать свой нос в то, что тебя не касается? Хотя бы из-за одного этого ты не сможешь прийти на свадьбу!

– На свадьбу? – переспросила Элли. Никто не ответил ей.

Джек повернулся к Монтфорду:

– Вы думали, что я прокучу деньги своей жены? Что без вашего золота я не пожелаю жениться на вашей внучке и восстановить ее доброе имя? В таком случае вы просто старый глупец, и вас я тоже не приглашу на свадьбу. – Он сунул руку во внутренний карман фрака и вытащил какую-то бумагу, судя по виду – документ. – Я купил особое разрешение сегодня утром, на собственные деньги, к вашему сведению. И я просил Элли выйти за меня замуж без вашего вмешательства, мисс, и без вашей неожиданной заботы о репутации мисс Силвер, милорд. И она согласилась.

Элли потянула его за руку.

– Я согласилась? Я думала, что согласилась стать вашей любовницей.

Джек хлопнул себя по губам, но с небольшим запозданием.

– Проклятие, теперь мне и вас тоже не хочется приглашать на свадьбу!