— Да, прячусь, — спокойно ответила я.

— От меня?

— Нахал! — вырвалось у меня, прежде чем подумала над ответом. — Почему я от тебя прятаться должна?

— Точно не от меня? Тогда угощай.

Ничего себе — логика! Глядя на него уничтожающе, я в душе грозно порычала, потом по-щенячьи жалобно потявкала и, рассмеявшись там же, в душе, встала обирать вишню, до которой ему и в самом деле не дотянуться. Только успела пару штук сорвать, как сильная рука скользнула за моей спиной — и меня прижало к подлокотнику кресла.

— Ты что делаешь?!

— Только ты можешь задать такой вопрос, — почему-то вздохнул он и усмехнулся. — Что делаю? Поймал — держу. У меня два вопроса к тебе. Даже три.

— Эй, а остановиться? Ты что — решил допрашивать меня? И отпусти, — уже неуверенно добавила я. Просидела в кустах недолго, но здесь прохладно, и я немного не то что замёрзла — лето же, но его тёплая рука на спине была как-то… кстати…

— А вдруг сбежишь?

— В смысле — ты задашь такие вопросы, от которых можно сбежать?

— С тобой я ни в чём не уверен. Другая, может, и не сбежала бы, но ты… Так от кого ты прячешься?

— Ни от кого. Забыл, что сам о своём доме говорил, что всё на виду? Я привыкла к тишине и к тому, что редко с кем общаюсь. Могу молчать сутками, и меня это, как говорится, не напрягает. А здесь приходится говорить и общаться… Дикая я, в общем… На — вишню, ты же хотел.

— Хотел, — подтвердил он, с удовольствием закидывая в рот пару ягод. — Из твоих рук мне всегда хочется. Вкусней. — В сумраке ветвей его глаза блеснули тёмно-зелёным бликом. — А ведь ты соскучилась по общению, Оля. Так что пребывание в моём доме тебе на пользу.

— С чего это ты взял, что соскучилась?

— Слишком долго объясняла. Могла бы сказать просто — привыкла быть в одиночестве. Но тебе хочется поговорить — отсюда развёрнутый ответ.

— Ах-ах-ах, какой психолог — на мою голову! Второй вопрос вашей анкеты, господин психолог?

Настроившись на шутливый лад, я не сразу поняла, что он делает: убрал руку с моей спины и обеими ладонями взял мою кисть с вязаным браслетом.

— Оля, прости… Тебе было очень больно? — Он осторожно отогнул "браслет". На свет явились четыре до сих пор тёмных синяка. — Ты… не обиделась на меня из-за этого?

— Нет. Почему я должна обижаться? — пожала плечами я. — Ты же спал. Может, сон беспокойный был, и тебе легче было, если есть за кого-то держаться… А браслет я связала, чтобы никто ничего не спрашивал тысячи раз.

— Но это синяки, — настаивал он. — Больно же!

— Я ко всему прочему ещё и очень неуклюжая, — сказала я, с недоумением глядя на него. — И очень часто оступаюсь и падаю. Синяков у меня обычно не счесть. Особенно в гололёд. А ещё у меня и дурацкая привычка есть: если на дорожке увидела ледянку, мне надо обязательно проехаться по ней, пока никто не видит. Так что привычна. И пару-тройку нечаянных синяков от человека, который нуждается в моей помощи, я переживу.

Он вздохнул так, как будто с его плеч упала страшенная тяжесть, и поднёс мою кисть к своим губам. Держал крепко: от неожиданности я попыталась отдёрнуть — не смогла. И держал ласково — как-то так, что по-другому и выразиться не могу.

Удивлённая, я не удержалась:

— Сергей, ты переживал из-за этого?

— Да, — коротко сказал он, не отпуская моей кисти, и я почувствовала, как его тёплым дыханием обдало кожу. И так снова захотелось погладить его по голове… Он, как будто услышал мои мысли, поднял глаза, потёрся о мою руку щекой. — Я бываю довольно груб иногда.

— Ну, это ещё не грубость, — нерешительно сказала я, гадая, почему он об этом заговорил. — Синяки я имею в виду. И вообще. Со мной настоящая грубость не пройдёт.

— Сдачи дашь? — улыбнулся он.

— Сбегу. После самого первого раза. Раз и навсегда, — вспомнив сестру, сказала я. — Если сочту грубость необоснованной.

— А грубость бывает обоснованной?

— Конечно. Вон, я в прошлый раз очень больно задела твою ногу. Если бы ты матюгнулся, я бы поняла… Нас не хватятся? Время-то близко к обеду.

Сергей не ответил. Он сидел, задумавшись, всё так же прижимаясь щекой к моей ладони. Горестные складки по обеим сторонам от рта… Кажется, он размышляет о чём-то не самом приятном. Волосы свесились, полузакрыли лицо. Такое родное — хотя прошло всего полторы недели, как я знаю Сергея. Смешно сказала — знаю. Полный тайн и загадок — мне ли разгадывать его? Почему его так задело, что грубость может быть обоснованной и нет? Что-то в прошлом? Какая-то ошибка, которую он так и не смог исправить?

Осторожно покрутив кистью, я попыталась отнять свою руку. Сергей глянул снизу вверх и кивнул:

— Мм?

— Мне нужен выходной! — сказала я.

— А больше тебе ничего не нужно?

— Нужно. Если хочешь, список будет готов к ужину.

— Палец в рот не клади, да? — пробормотал он. — И каким ты видишь этот свой выходной?

— Просто. В один из дней, когда Андрей едет после завтрака на рынок, он подбрасывает меня до нашей остановки. Вечером на перевязку я приезжаю сама, а потом Вадим отвозит меня на ночь домой.

— Не слишком ли много ты хочешь: целый день без меня, да ещё и ночь?

Слегка удивлённая, я заглянула ему в лицо. Странно, но он и в самом деле сказал это без шутки. На полном серьёзе. Или просто задумался о своём, и шутка прозвучала без лёгких, насмешливых интонаций? Глаза всё ещё опущены. Не понимаю. Вроде нормально поговорили. Что с ним? Попробовать докопаться?

— Сергей, ты не хочешь справлять дня рождения?

— Пошли в дом. Там, наверное, нас заждались.

По сухой, пусть и рыхлой земле колёса кресла проехали нормально. Я шла сбоку — руки он так и не опустил. Но на повороте к асфальтовой дорожке я заартачилась.

— Сергей… Неудобно. Отпусти меня.

— Нет.

— Руку сломаешь. Но дальше всё равно не пойду.

Он остановил кресло. Отпустил мою руку. Не глядя, снова в сторону, спросил:

— Объясни — почему?

— Не понимаю, что происходит, — озвучила я недавнюю мысль. — Ты сам объясни, почему ты так со мной обращаешься. Не понимаю, чего ты хочешь.

Он медленно развернул кресло ко мне, откинулся на спинку — высокомерный и даже надменный. Зелёные глаза — злые.

— Я хочу тебя. — Помолчал, немигающе глядя на меня, и добавил: — Ещё вопросы есть?

И резко и сильно снова развернул кресло, быстро отъезжая к дому.

То, что я побледнела, я почувствовала сразу, едва кровь отхлынула от лица. Я ещё не всё поняла, что именно он сказал, но первая мысль показалась логичной — бежать!

Почему-то в душе зазвучали любимые когда-то ахматовские строки: "Тебе покорной? Ты сошел с ума! Покорна я одной Господней воле. Я не хочу ни трепета, ни боли…"

Попятившись, я снова нырнула в малиново-вишнёвые заросли. Стах всё ещё сидел здесь, и я свалилась рядом, прямо на траву, принялась машинально гладить его.

Мысли настолько вразброд, что меня затошнило. Да, теперь он выразился предельно ясно. Но мне-то что с этим делать?!

Вскочи я сразу и побеги в дом, я бы натворила "делов". Но я себя силой заставляла сидеть на месте. Знаю за собой много чего нехорошего. Например, в сердцах, как в сиюминутном состоянии, могу такое сделать, о чём пожалею на всю оставшуюся жизнь.

Господи, да мне с Игорем спокойней было, чем с Сергеем!

Высшая точка кипения достигла предельного уровня, когда дальше — всё, только слёзы. И я разрыдалась, думая уже не о том, что произошло, а о том, что никогда за последние четыре года я не ревела столько — и из-за чего?! А потом… А потом… Нет, всё правильно. Кто он такой — и кто такая я?! Да, всё правильно: только мне — только такое в лицо и можно говорить!.. Напридумывала, блин, всего! Волосы его хотелось потрогать! Дотрогалась!.. Я выла уже в голос, в пустоту, и тряслась от заикания, когда почувствовала рядом движение, отняла руки от мокрого лица. Перепуганный Стах стоял напротив меня — и шипел. Я с новой силой зарыдала.

Успокаивалась долго, всхлипывая и с трудом переводя дыхание, совершенно опустошённая. Заикание всё никак не могла остановить. Вздрагивала всем телом. Но слёзы оказались мощнейшей разрядкой. Мысли привела в порядок, сообразила план собственных действий и собственного поведения, прежде чем… Слёзы полились уже без нервных дёрганий… Лицо спокойное, а слёзы льются… Интересная реакция, блин…

Было интересно, пока кто-то рядом внезапно не взвыл похлеще моего. Я чуть не задохнулась от страха. Регги — распласталась передо мной на земле, глаза жалобные, сама чуть не плачет, сбоку от неё Стах — на меня осуждающе глядит, а в кусты ко мне ломится… Ну конечно, Вадим.

— Ты что тут?!

— Нич-чего, — шмыгнула я носом и глубоко вздохнула. — Вадим, я немного п-посижу, а потом приду. Ла-адно?

На свет Божий я выползла минут через пять, сама злая, но собранная. Приглядевшись ко мне, Вадим осторожно спросил:

— Оля, может, поделишься? Вдруг смогу чем-нибудь помочь? Что за проблемы?

— Никаких проблем, — бесстрастно сказала я. — Хобби у меня такое — время от времени забраться в кустики и пореветь. От счастья.

Взять себя в железные руки — этому я научилась в первые годы работы в школе, когда приходилось понервничать чуть не каждый день. Главное условие — выплакаться хорошенько. А потом можно и горы своротить.

— Мы обедать идём? — так же осторожно спросил Вадим.

— Идём.

— Оля, должен предупредить, что обедаем все вместе. Марина так решила.

Первое, что пришло в голову, — отказаться от совместного обеда. Потом внутри что-то начало подниматься такое, такое…

— Всё нормально. Вместе так вместе.

Естественно, для начала зашла к себе — подправить косметику и пожалеть, что нет пудры — прикрыть мешки под глазами. Ничего. "Стрелки" под глазами сделала отчётливей, чем обычно. Этого достаточно. Надела любимую футболку болотного цвета — и пусть кто-то мне сделает замечание! — джинсы оставила прежние. Ещё посмотрела на брошенный на полку платочек — надеть? Лишнее. Если бы на перевязку — другое дело.