— Ты принесла ее? — Молли, выглядывая из-за спины отца, помахала мне.

— Я же обещала, помнишь? — улыбнулась я и наклонилась за картиной. Тоби молча пропустил меня в палату.

Я подошла к ее кровати. Кожа Молли выглядела серой, она уже не могла подниматься сама, но платочек на ее голове был по-прежнему ярко-розовым и сверкающим. На руке, в том месте, где ей ставили капельницу, сейчас был приклеен бантик.

Придвинув стул к кровати, я села и положила картину на колени.

— Хочешь, я открою ее? — спросила я.

Девочка сделала усилие, чтобы кивнуть.

Развернув коричневую бумагу, я придвинула картину к ней поближе.

— Что ты думаешь?

— Папа! Это мамочка с ребенком! — Она прикоснулась к изображению и улыбнулась папе, который, прижав руки ко рту, смотрел на семейный портрет. Сглотнув ком в горле, он сел подле ее кровати и взял малышку за руку.

— Да… да, моя хорошая, это она, — прошептал он.

Глядя на них, я еле сдерживала слезы.

— Я могу забрать ее? — спросила Молли.

Улыбнувшись, я кивнула.

— Конечно. Я нарисовала ее для тебя… для вас с папой.

Тоби посмотрел на меня и встал на ноги.

— Молли, скажи «спасибо».

— Спасибо!

— От всей души — пожалуйста.  Пусть она тебя хранит!

Если бы все было так просто!

— Мне уже лучше, — Молли коснулась лица мамы.

— Я приду к тебе позже, ладно?

— Я провожу вас. — Тоби вышел со мной.

Как только мы переступили порог, он прикрыл за собой дверь. Тоби пытался держаться, но ему не удавалось, слезы текли из его глаз. Глубоко вздохнув, он улыбнулся мне.

— Я знаю, мы не очень близко знакомы, но можно мне обнять вас?

Кивнув, я обняла его в ответ. Он едва слышно плакал, все еще силясь держать себя в руках. Я боялась, что он упадет, таким слабым он выглядел. Наконец он отпустил меня, и вытер глаза.

— Как вы узнали о ребенке, который должен был родиться?

— Я слышала разговоры медсестер.  Это ничего, что?..

— Ничего. Даже больше. Спасибо. Спасибо вам огромное!

Он взял мои руки в свои и повернулся, оглядываясь на вход в палату.

— Мне страшно. Я в отчаянии, не знаю, что делать. Она так страдает, и я ничем не могу ей помочь, просто сижу здесь и наблюдаю. Этим утром Молли потеряла сознание. Она умирает, и ее доктора говорят, что не могут ее оперировать. Но я должен что-то попробовать, верно? Я должен перепробовать все возможные варианты, так?

Это не был риторический вопрос, Тоби ждал от меня ответа.

— Тоби, не знаю, я не врач...

— Но если бы это был ваш ребенок?!

— Тоби, я бы очень, очень хотела помочь. Но я правда не знаю, что тут можно посоветовать. Я не могу ответить…  Понимаю, вам очень больно, и я разделяю вашу боль. Мне очень жаль, Тоби… Доверьтесь себе, делайте то, что считаете для Молли правильным!

Он молчал, и это его молчание было таким же болезненным, как если бы он говорил.

— Спасибо еще раз, — прошептал он.

— Конечно.

Тоби зашел обратно в палату, я помахала Молли, и дверь за ним закрылась.

Я простояла под дверью дольше, чем положено, а потом медленно побрела к своему рабочему месту. Если уж мне было так тошно сейчас, даже не представляю, что постоянно чувствует Илай. Как он может работать? Как справляется с таким грузом страданий других людей? Когда он находится дома, кажется, что он полностью абстрагирован от работы и никогда не вдается в детали. Он старается отделаться парой слов о спасенных… А как быть с теми, кого он не смог спасти?

Может быть, он не делится этим со мной, поскольку считает, что я не смогу понять? Я знаю, что существует некая врачебная тайна, и совершенно не хочу, чтобы он нарушал ее. Но как ему удается сохранять хладнокровие?

— Гвен! — Ко мне подошел Логан, одетый в темные джинсы и симпатичную кожаную куртку.

Я отметила, что после официального заявления об уходе из медшколы его стиль в одежде кардинально изменился. Он постепенно становился тем, кем был на самом деле. Он даже проколол себе ухо.

— Привет, разве ты не на гастролях? — удивилась я.

Он притворно нахмурился.

— Не можешь дождаться, когда я наконец исчезну, да?

— Вот и нет, — рассмеялась я.

— Шучу. Завтра уезжаю. Я пришел пообедать с мамой и просить тебя о малюсеньком одолжении. — Он указал на стену. — Я не успею вернуться к моменту открытия росписи, а желание узнать, что же ты там нарисовала, будет медленно убивать меня. Уверен, кто-то уже заглядывал за штору?

— Все такие нетерпеливые! Ты не ощутишь весь эффект, если…

— Пожалуйста, Гвен.

— Тебе это нужно, чтобы потом поддразнивать маму, да?

Он усмехнулся.

— Вот как ты знаешь меня так хорошо?

Покачав головой, я подняла занавес, разрешая ему пройти внутрь. Войдя, он посмотрел вниз, на краски, размазанные тут и там на полу, и на когда-то белую рубашку, которую я надевала во время работы, лежащую тут же, а потом перевел взгляд наверх. Отступив на шаг назад и наклонив голову, он внимательно разглядывал стену.

— Это…

— Ага. — Я не хотела, чтобы он вслух описывал увиденное.

— Им понравится. — Он посмотрел на меня. — Я по-настоящему впечатлен.

— Спасибо. Я каждый раз дико волнуюсь, но теперь ты меня успокоил, и дальше я буду рисовать уже без страха.

Мой телефон завибрировал. Пришло сообщение от Катрины: «У нас неприятности. Ты в больнице? Я сейчас приеду за тобой».

— Все в порядке?

Я утвердительно кивнула Логану, одновременно с этим отвечая Катрине.

— Не окажешь любезность? — спросила я, потянувшись за упакованной картиной, и передала ее ему.

— Конечно, что нужно? — Логан смотрел, не понимая.

— Ты помнишь картину, которую я нарисовала для тебя и Илая? Здесь оригинал. Я хотела сегодня передать его твоей маме, но у меня не получится встретиться с ней, и теперь я даже не уверена, когда вернусь обратно. Не мог бы ты передать ее вместо меня?

— Конечно, могу. Скорее всего, она расплачется и побежит вниз, чтобы обнять тебя.

— Все будет в порядке. — Я отступила назад и увидела Илая, направлявшегося к нам.

Он посмотрел на нас, и Логан немедленно обнял меня.

— Я признаю, что моя любовь к Гвен…

— Эй! — я ущипнула его за бок.

Логан зажмурился и отпустил меня.

Илай усмехнулся.

— Видишь? Она против.

Логан состроил рожицу нам обоим и удалился с картиной в руке.

Пришло новое сообщение: «Я уже здесь».

— Неужели ты показала ему роспись?

— Он очень просил, потому что пропустит церемонию открытия. Извини меня, ничего, если мы поговорим чуть позже? Мой адвокат хочет видеть меня прямо сейчас, а она никогда не беспокоит по пустякам. Она даже приехала за мной.

— Хорошо. Я уже получил то, что хотел.

— Что? Я ничего не давала?

— Я пришел просто увидеть тебя.

Улыбнувшись, я спиной попятилась к дверям.

— Ты такой привлекательный льстец, доктор Дэвенпорт.

— Разве? Удачи! — он помахал мне.

— Тебе тоже! — ответила я и толкнула стеклянную дверь.

Я увидела Катрину, стоявшую возле машины в кроваво-красном платье и жакете. В руках она держала письмо.

— Что это такое?

Она протянула мне бумагу.

— Твой бывший подал на тебя в суд.

— На каком основании?

— За разрыв контракта. Ты не отвечала на его звонки и, как следствие, не подготовила проекты, в которых он нуждался.

Я застонала, желая стукнуть себя.

— Я кусаю локти за то, что не разорвала этот контракт давным-давно.

— Все очевидно. Чтобы снова видеть тебя и общаться с тобой, этот сукин сын будет использовать любые методы, даже такие грязные. — Катрина вытащила другое письмо из своей белой сумки «Луи Вуиттон». — Во-первых, мы постараемся разорвать твой контракт, но поверь мне, эта будет та еще битва, и ты потеряешь на этом миллионы. Он не будет таким же щедрым как в начале процесса. Я не знаю, что произошло, но он превратился в отъявленного козла. У тебя не осталось никаких чувств к нему?

— Нет, он так поступает, поскольку узнал, что я начала встречаться с другим.

— Правда? — Ее блондинистые брови взлетели от удивления.

— Да, — твердо ответила я. — И у меня нет желания терять миллионы или враждовать с ним годами! Какие еще есть варианты?

Катрина открыла дверь машины.

— Мы можем встретиться с ним и обсудить твое расписание, так как ты занята и на других проектах. В любом случае, твой контракт закончится через несколько месяцев. Нет нужды затевать войну.

— Отлично. Только останови меня, если я захочу убить его во время встречи, — проговорила я, садясь к ней в машину.

— При первой удобной возможности я и сама найду, за что подать на него в суд. — Она хотела, чтобы я почувствовала себя увереннее, и это сработало.

Себастьян Эванс был беспринципным, ничтожным мерзавцем.

Илай

Я вошел в кабинет и увидел маму, плачущую на руках Логана.

— Что тут…

Брат кивнул, указывая мне на картину на столе, и прошептал:

— Это от Гвиневры.

Она опять изумляет меня!

Я недавно проходил мимо палаты Тоби и Молли и видел их двоих, смотрящих на ее картину, смеявшихся и разговаривающих друг с другом. Они были так счастливы, что я на мгновение даже забыл, что Молли больна. Именно поэтому я тогда и спустился к Гвиневре.

Сев напротив них, я потянулся за картиной. Мама шлепнула меня по руке.

— Мам! — вскрикнул я, отдернув руку.

Она вытерла глаза.

— Никто не прикоснется к ней, пока я не поставлю ее в рамку и не повешу в кабинете отца.

За все прошедшие годы она не выбросила ни одной отцовской вещи, будто ждала, что в любой момент он вернется. Конечно, она понимала, что этого не произойдет, но, как мама сама говорила, иногда ей нравилось закрыть глаза и забыть об этом.