Теперь это семья Тимофея. Вот такая. Он любимый и единственный брат, дядька и шурин.

Про бабушек-дедушек своих родных не интересуется и ничего не знает, да и узнавать не хочет, а родители умерли. Сначала мама пятнадцать лет назад от язвы, а через год отец от цирроза печени.

Тимофею тогда отпуск дали по случаю его смерти. Приехал, похоронил. Достал все свои заначки денежные, что по детской привычке так и хранил во всяких тайниках.

Катюхе, конечно, купили необходимые на тот момент вещи и на жизнь отложили, ну а на остальные Тим косметический ремонт в квартире сделал, кое-какую мебелюшку купил, Катюха там уют-муют навела в рамках экономии, ну и сдали квартирку жильцам через риелторскую солидную контору, заключив с ними длительный договор. И, само собой, Тимофей предупредил фирмочку-то в лице ее директора ласково про сохранность своей жилплощади.

Деньги велел Катьке получать и на себя тратить, ему-то зачем, он человек казенный, да и какую-никакую зарплату все же получает, а она одна тут учится и копейки считает. Да скоро и у нее финансовая ситуация неожиданно наладилась.

Так и сдавалась квартира долгие годы, а деньги копились.

Катюха с Кириллом и детьми давно уже за город перебрались в большой свой дом и там теперь живут всем колхозом.

А у Тимофея служба напряжная, по всей стране мотался и за ее рубежами, разумеется. Приезжал в Москву редко и останавливался всегда у Катерины. Но несколько лет назад перенесли дислокацию его боевого подразделения в ближайшее Подмосковье и переподчинили напрямую московскому начальству. Вот квартира и понадобилась. Да и то уж давно не голь перекатная, оброс какими-то вещами и все складировал их в гараже да в доме у Катерины на будущее.

Ну вот оно и наступило.

Кирилл, строительный магнат, решил шурину, как он в шутку называл Тима, подарок сделать и забабахал такой ремонт в его квартире, что прямо чертоги ультрасовременные получились. И гад такой, отказался деньги брать, пришлось принимать подарок. А Катюха с Сонькой помогли обстановку купить, интерьер соорудить и быт наладить.

Теперь Тимофей живет в Москве между командировками и учениями и ездит на службу из дома.


– Ну а про службу мою, как выяснилось, ты и так лучше многих знаешь и понимаешь. К тому же про нее не расскажешь, – закончил Саргин свое жизненное повествование.

Они откинули спинки кресел, полулежали, повернув головы друг к другу, и очень тихо разговаривали. Степанида смотрела на Тима, осмысливая услышанное, и вдруг поразила неожиданным заявлением:

– А знаешь, я думаю, ты не просто так от Кати своей отказался. Ты и в первую очередь именно ты не испытывал к ней настоящего мужского влечения. – И она пояснила свои выводы: – Ты старше своих ровесников на три-четыре жизни, уже тогда хороший психолог, обалденный любовник, да ты прекрасно понимал, что Катя твоя восемнадцатилетняя девчонка, которая про эту сторону жизни ни черта не знает. Ты прекрасно отдавал себе отчет, что если ты станешь ее первым мужчиной и обучишь интимной стороне жизни, то у вас все великолепно сложится, и знал, что она никогда не изменит тебе и даже на сторону не посмотрит. У вас получилась бы прекрасная семья. Если бы ты этого захотел. Зная тебя, уверена, что ты бы просто так не отступил от своей девочки. Ты ее не хотел по-настоящему сильно. До страсти. Не хотел. Да и не мог. Ты воспринимал свою Катю как сестру младшую, как дочь, как самого близкого человека. Тебе, наверное, эта связь казалась противоестественной, как спать с ребенком. Может, ты себе до сих пор в этом не признался. И еще я думаю, потому ты от нее отказался, что чувствовал, что, став супругом, ты бы не остался ее героем. Быть мужем, которого жена воспринимает как героя, – это слишком высокая планка. Быт убивает все, и в первую очередь романтику, а трудный быт убивает ее в сто раз быстрее, особенно если люди не умеют заботиться о своих отношениях. А в то время роль ее спасителя была самой главной в твоей жизни, ты чувствовал себя нужным, важным и правильным человеком, а не тем, от кого отказались родные люди. И наверняка, отказавшись от Кати, ты испытывал в тот момент облегчение. Боль, потому что ломал старую жизнь и начинал новую, и облегчение. – Степанида говорила эти жесткие слова, глядя ему в глаза.

Саргин молчал, не перебивал и не пытался спорить, слушал и смотрел на нее странным взглядом. Стеша замолчала, ожидая ответа, но он все смотрел на нее и молчал.

– Я что-то не так сказала? – не выдержала этого затянувшегося молчания девушка.

– Да нет, в том-то и дело, что так, – удивленным и одновременно уставшим тоном признал Саргин. – И это несколько шибает по мозгам. Я никому и никогда не рассказывал историю своей жизни, о своем детстве и про нас с Катериной. Все знают, что она моя сестра, и не более того. И то, что ты сделала такие выводы на основе моих довольно скупых объяснений про тот момент в нашей с Катюхой жизни, поражает. Сам я по-настоящему осмыслил свои истинные мотивы отказа от нее только через несколько лет.

– Все просто, Саргин, все просто, – улыбнулась ему Стешка и почти шепотом объяснила: – Я тебя чувствую. И уже знаю.

Больше никаких долгих душевных бесед они не вели, словно по обоюдному молчаливому уговору вообще не обсуждали ни одной серьезной темы – обедали, смотрели какие-то фильмы, спали, перекусывали, обменивались односложными фразами.

В аэропорту членов экспедиции встречал представитель института и небольшой микроавтобус. Но Саргин предложил Степаниде довезти ее до дома на такси, которое заказал еще во Владивостоке перед отлетом, и она согласилась. Стеша попрощались с парнями, договорившись завтра встретиться в институте и там обсудить все рабочие моменты.

И уехала с Тимофеем.

Он помог Степаниде выйти из машины, донес до дверей квартиры ее багаж и попрощался.

– Ну, все, пока! – бодро произнес Тим, улыбнувшись.

Наклонился к ней, поцеловал в щечку.

– Все! – Он махнул рукой, уже сбегая по ступенькам. – Еще созвонимся!

Стешка не ответила, слушала, как затихают его шаги на лестнице, как пропиликала, открываясь, подъездная дверь, и вздохнула.

– Понятно, – сказала она. – Это называется прощальный выстрел в голову. «Еще созвонимся» – современный приговор, означающий, как правило, однозначное «никогда». Ну-ну.

И, достав ключи из сумочки, открыла дверь и вошла.

– Привет, квартирка, я приехала! – поздоровалась девушка.

Степанида разобрала вещи, приготовила легкий ужин, поела у телика, в котором отключила звук, пустила набираться воду в ванной, добавив туда пены, и постоянно думала о рассказе Тимофея, прокручивая его в голове раз за разом.

Нет, ну надо же, думала она, лежа в ванной, какой ей мужик достался: упертый, трудный, вот переклинило его почему-то не жениться и не иметь семьи, попробуй переубеди. Это тебе не Славин, который только увидел Машу, так сразу и заграбастал, и не папа, что сдался Надюхе без боя с первой встречи. А они даже номерами телефонов не обменялись – в тайге как-то без нужды было, а в Москве забыли. Вернее, Стеша забыла спросить его номер, Саргин же ничего не забывает и сделал это намеренно.

– Женщины и трудные мужчины, – произнесла вслух Стешка, тяжко вздохнула и, сдув с руки пену, подвела итог: – Классика, блин, жанра, – и подбодрила себя, хлопнув ладонями по воде: – Ну, ничего, прорвемся!


Тимофей весь вечер думал только о Степаниде. Принимал душ, готовил ужин, разобрал вещи из рюкзака и беспрестанно думал о ней.

Как она разъясняла ему, что знает и понимает про его службу больше других. Это точно – больше других. И отчего-то он почувствовал в тот момент от этих ее слов нечто непередаваемое внутри – какое-то освобождение, что ли, и благодарность, и что-то сдавило горло до предчувствия слез.

Странно, подумал Тимофей, он никогда не рассказывал о своей службе Катюхе. Вообще ничего, так, общие фразы, отшучивался, когда приезжал совершенно вымотанным и опустошенным, после тяжелых операций. Никогда не говорил и не обсуждал с ней гибель товарищей, их и свои ранения, слава богу, у него все легкие были – ерунда, с его точки зрения. Но и про них Катюха не знала.

Почему? Вот интересно, он никогда не задумывался, почему не делился этим с самым близким человеком на свете? С единственным близким человеком?

Тим почему-то об этом подумал вот только сейчас и поразился. Как и тому факту, который осознал вдогонку, следом за первым – что он никогда не рассказывал Катюхе о своем детстве!

Тоже ни-ког-да! Как странно.

Ни про бабушек-дедушек, ни про родителей, ни про дедов и уж тем более про то, как выживал на улицах, на что был способен и каким зверенышем он рос. Наверное, потому что герой не может быть одновременно бандитом – а он хотел оставаться в ее глазах только героем, спасителем. И, скорее всего, в своих глазах тоже. А может, боялся, что, узнай она о нем всю правду, ужаснется и отшатнется от него и он снова останется один и никому не нужный. Бог знает.

Только почему-то Степанида оказалась первым в жизни Тима человеком, которому он рассказал о себе такие подробности.

Первая и единственная.

Но сегодня Тимофей принял жесткое решение с ней расстаться, что и сделал, как отрезал. Не надо ничего объяснять – Стеша умная девочка, все сама поймет.

Но отчего так гадко на душе от такого решения? Прямо хоть вой! Такая тоска тягучая, выматывающая! Ох зацепила она его, ох зацепила! Никогда не влюблялся, первый раз такое.

А как она точно, в десятку, расщелкала, почему на самом деле он отказался от Катьки! Как вообще смогла?!

«Я тебя чувствую. И уже знаю», – сказала она.

И так смотрела на него своими темно-синими глазищами, словно весь мир ему предлагала и словно действительно его знала.

Теперь уж что? Все, точка его почерком.

Забыть не получится, переболеть надо, перетерпеть. Хорошо бы какая командировка образовалась, чтобы с головой в дело и не до барышень было и намеком!