– Ты снова плачешь!! – взревел отец.

– Па, как думаешь, она его реализовала? – спросила Стешка.

– Да в жопу, что она с ним там сделала!! – прогремел возмущенно он. – Главное, что ты плачешь!

А Стешка вдруг счастливо, громко и весело рассмеялась сквозь текущие слезы – это ее папа! Боевой офицер и крутой мужчина, который бывает частенько грубоватым, а еще чаще прямолинейно грубым – все по-военному. Но как же он прав, ее папочка! Как прав – в жопу любой ваш талант, когда твой ребенок брошен и так горько плачет!

Какое же это счастье, что у нее не было мамы, а был такой папа!


– И вот так всю мою жизнь, – уже еле шептала, откровенно засыпая, Стешка. – Когда я, еще студенткой, в первый раз отправилась в экспедицию, отец взял отпуск, поехал со мной и жил с нами в палатках, умудрившись построить всех наших преподов и взять руководство на себя. В следующий раз он навел справки обо всех делах, происходящих в районе, куда мы отправлялись, и о всей администрации местной, кто там и что из себя представляет, и отправил приглядывать за мной своего бывшего прапорщика, что жил в тех местах. И так каждый раз. – Она зевнула, поерзала, устраиваясь поудобней на плече Тимофея, и совсем уж затухающим голосом договорила: – Кого-нибудь обязательно приставит ко мне, присматривать за дитем. Экспедиции, конечно, на пользу лишние руки и помощь, а мне смешно. Вот и в этот раз Славина…

Все. Она спала. А Тимофей смотрел на ее расслабленное безмятежное лицо, улыбающееся во сне, и поражался до глубины души, причем вслух:

– Нет, ну надо же, вторая женщина во всей моей жизни, которая для меня действительно что-то значит, и у нее та же фигня, что и у первой: наличие героя всей жизни! У Катьки хоть я был, а у этой папаша! Прямо болезнь какая-то! Нет, ну не засада? – и рассмеялся.

Однако значит, что-то она для него не значит, а доберутся до Москвы и расстанутся. Продлевать эти отношения, как бы ему ни хотелось, Саргин не станет.

Отдохнули, расслабились, по лесочкам побегали, погеройствовали, на кордонах полюбились под звездами, и все! Ничего серьезного он себе позволять не намерен.

На этой мысли Саргин и заснул.

И проснулся, когда у Стеши запел выставленный на смартфоне будильник в полной непроглядной еще темноте. Он не выпустил ее из кровати, а прижал к себе, зацеловал до потери всех ориентиров и взял мощно, быстро доведя их обоих до потрясающего оргазма.

Собирались спокойно, пока не приехали парни и не начался бестолковый шум-гам. То перекусить ребята решили, обнаружив, какой потрясающий омлет ели на завтрак жители кордона, и затребовав себе такой же – как дети! То что-то постоянно забывали, когда давно было пора выходить, – шумели, суетились, смеялись, и среди этого бедлама бегали развеселившиеся Найда и Быстрый, радостно потявкивая. Бардак, а не научная экспедиция!

И Тимофей отвел Стешку за руку в ее комнату, обнял за талию и, улыбаясь, предупредил тихим нежным голосом:

– Смотри там осторожней. Не перегружайся и больше не спасай никого.

И Стеше вдруг отчетливо послышалось, что от этого нежного голоса зазвучала над ними какая-то прекрасная и немного грустная мелодия.

– Ты тоже не спасай, – улыбнулась она ему.

Он медленно наклонил голову и поцеловал ее коротко раз, потом еще раз, заглянул в ее глаза и поцеловал третий раз – нежно, еле касаясь ее губ.

– Я серьезно, – прошептал он. – Будь осторожной.

– Обещаю, – ответила Стеша, глядя завороженно в его темно-серые глаза, оказавшиеся так близко, и заметила в них маленькие яркие синие точечки.

– Где ваши обратные билеты? – спросил Саргин, выпрямляясь и разрывая столь прозаичным вопросом тонкую паутинку необычайной нежности, окутывавшую их, и прогоняя музыку.

– Вон в тумбочке. – Она кивнула на тумбочку у кровати, чувствуя какую-то грусть по затихшей музыке. – В ящике лежит мой паспорт, а в нем распечатка всех наших электронных билетов. Зачем тебе?

– Мне тоже пора возвращаться, полечу с вами.

– Хорошо! – обрадовалась Стешка и, услышав, как ее зовут хором от дома ребята, спросила, все еще улыбаясь: – Ну что, я пошла?

– Да, – кивнул Саргин и поцеловал ее еще раз.

Группа в сопровождении сына дяди Миши ушла, а через час отправились и Славин с Саргиным по обычным егерским делам: обход территории и кормушек, проверка звериных троп, на которых, как правило, и ставят браконьеры ловушки и капканы, и так далее. На завтра Василий Трофимович обещал Тимофею устроить знатную рыбалку, как раз перед отъездом наловят рыбки, ухи сделают настоящей, да после баньки-то с дымком, какая красота! А если повезет и улов удастся на славу, так и еще чего приготовят – посмотрят. Саргин оценил достойный план.

Они почти не разговаривали весь этот день, каждый думал о своем. Вернее, о своей, так вот удивительно получилось, хотя нашлись поводы поговорить и о других вопросах и проблемах.

А Степанида все эти три дня только о Тимофее Саргине и думала. Работала, руководила ребятами и наставляла, показывая разные профессиональные секреты и навыки, заносила полученные данные в планшеты, занималась обычными делами и параллельно постоянно думала о нем.

Он тогда сказал ей: «Только пообещай, что не станешь искать половинку для меня!» И она легко пообещала: конечно, не будет! Степанида давно и точно знала, что его половинка – это она сама, и ничего здесь уже не исправишь и не изменишь.

Как бы ему ни хотелось изменить.

Так вот легла жизненная карта – трудная, не трудная и, может, не очень удачная, но вот судьба скинула тебе именно эти карты, а ты играй с ними как сможешь и старайся выигрывать.

Она поняла и почувствовала, что это тот самый ее единственный мужчина, когда упорно и тупо, практически уже ничего не соображая, шла за волокушами, которые тащил на себе Саргин, и думала только о том, что надо переставлять ноги, идти вперед и постараться не упасть. И вдруг подняла глаза от земли и посмотрела в его спину и на напрягшуюся от натуги шею, на которую был накинут веревочный хомут от волокуши, и Стешу словно ударило озарившее осознание того, что вот этот мужчина дан ей жизнью и судьбой и, наверное, богом на всю оставшуюся жизнь! Что это тот самый ее мужчина!

И эта мысль так ошеломила Стешку, что она тут же запретила себе думать об этом, сосредоточившись на более главном в тот момент – идти вперед столько, сколько она сможет.

А потом эта ее болезнь в избушке и странное помутившееся сознание, из которого выплывало лицо Тимофея, то четкое, то размытое, то совсем близко, то отдаляясь, и ей казалось, что она смотрит на него обнаженного, и он кажется ей великолепным и прекрасным, как древний бог!

Но странное дело, Степанида каким-то непонятным образом всеми нервами постоянно чувствовала его присутствие рядом, и это успокаивало ее необычайно и почему-то давало непоколебимую уверенность, что он спасет ее от всего на свете и нечего, просто нечего бояться, когда он рядом.

И это его предупреждение, прежде чем пригласить ее «на сеновал», что он не вступает в серьезные отношения.

Стешке было смешно – а кто нас с тобой спрашивает, куда мы там вступаем, а куда не вступаем по принципиальным соображениям, – вот свел бог, одарив встречей, и ничего не изменить, и запели, зазвучали две красивые партии, сливаясь в один необыкновенный дуэт.

Нет, можно, разумеется, отказаться от своего человека. Можно. Никто не спорит – твоя жизнь, твой выбор.

Только что от тебя останется в таком случае? Состояние нелюбовь? Это то, что ближе всего к живой смерти.

Можно отказаться, и Стеша знала, что именно так Саргин и намерен поступить по каким-то ей пока неизвестным, но очень для него важным и весомым причинам, не зря же он с таким упором предупреждал ее заранее. Но она ему этого не позволит – он как хочет там, а лично она отказываться и отпускать от себя свою половинку не собирается! Прости, Саргин, но вариантов у тебя нет!

Ночь перед отъездом они практически не спали.

Тимофей никак не мог насытиться Стешкой и доводил ее до умопомрачения своими ласками и тихим жарким шепотом, поднимая на вершину… и начинал все сначала.

Больше часа он ласкал ее грудь, воздавая таким образом свое почтение и восхищение этой частью ее тела, и Стешка думала, что сейчас вот уж точно с ней случится полное помутнение рассудка, настолько это было непереносимо прекрасно. Но он опускался ниже, творя свое волшебство дальше, и думать-предполагать она переставала совершенно – у нее горела кожа под его руками и поцелуями и дрожало тело от переполнявшей чувственности…

А после она возвращала «должок», занявшись ласками Тимофея и доводя его до такого же состояния полного помутнения и горячей, запредельной чувственности…

– Я обожаю смотреть в звездное небо, – шептала Стешка, лежа головой у Тимофея на животе и глядя в окно над ними. – Оно действует на меня мистически, словно затягивает в себя, и чувствуешь такое в душе что-то возвышенное, необъятное, и словно музыка еле слышная звучит, как орган. Так вот и засыпаешь, как загипнотизированная этими звездами.

– Где это ты под звездным небом засыпаешь? – усмехнулся Тимофей.

– В Крыму, в нашем доме.


Бабушка Лиза умерла пять лет назад.

Папа с Надюшей только поженились и приехали к родителям в Крым. Специально, чтобы венчаться в местной церкви и отметить свадьбу второй раз с родными, даже Стеша ради такого события прилетала из Москвы на два дня.

Елизавете Архиповне исполнилось в том году уж девяносто лет, но она была еще большим молодцом, в полном разуме и двигалась вполне бодро, правда, понятное дело, уже и помощницу родители наняли для нее, и сами постоянно приглядывали.

Но на свадьбе, которую решили отмечать дома, как раз чтобы бабушка могла присутствовать в кругу самых близких родственников и друзей Геннадия Андреевича, бабуля сидела рядом с внучком. И перед тем как уйти отдыхать, подозвала к себе молодых, погладила по голове Надюшку, присевшую перед ней на корточки, расцеловала внука и вздохнула удовлетворенно.