Инна устроилась работать режиссером в детском театре в Рязани, а Алевтина, закончив школу, поехала поступать на артистку в Москву.

Ну а куда еще с такими-то амбициями мамы и красотой своей писаной?

Не поступила и вернулась домой, как ни умоляла папеньку разрешить ей с ним пожить годик, чтобы поступать на следующее лето. Папа Золотов сказал жесткое «нет».

Инна оформила дочь к себе в театр на должность младшего помощника режиссера, наняла ей разных репетиторов, серьезно занявшись подготовкой к поступлению в театральный вуз на следующий год.

Но!

Случилось большое «но» на пути столь масштабных планов по реабилитации Инны за счет известной дочери, покорившей Москву и всю страну, которые она уже видела в своем воображении. И это «но» образовалось препятствием в ее жизни в лице курсанта рязанского военного училища ВДВ Геннадия Варсавина.

Гена с Алей познакомились совершенно банально – на танцах в Центральном клубе, куда всегда приходило много курсантов училища в поисках невест. Впрочем, кто кого искал, большой вопрос. Девицы тех годов за возможность получить себе в мужья военного могли поудавить друг друга: замуж за курсанта – это же обеспеченная жизнь навсегда! Военные в те времена получали самые большие деньги и с каждым званием все больше и больше. Ну, это что-то вроде нынешнего современного спорта, когда сейчас девицы охотятся на возрастных богатых мужиков. Правда, у девочек того времени перед современными охотницами имелось большое преимущество – замуж они выходили за молодых и здоровых парней. Им везло больше, надо честно признать, но и труда требовалось больше – поколесить по гарнизонам да многое вытерпеть, пока он там дослужится до чего.

Но Алечка не такого мужа себе искала, а тут… Ей восемнадцать только-только исполнилось, ему двадцать один, и он заканчивал в этом году училище. Избалованная Алечка сделала на парня стойку! А потому что он был ужасно красивым – большой такой, высокий, стройный, красавец обалденный и такой веселый, все время шутил.

Все подруги просто усохнут от зависти, удавятся! К тому же Гена находился в большом авторитете в училище и был каким-то там командиром подразделения…

Инна получила шок, чуть инфаркт не схлопотала, когда обожаемая дочь привела в дом знакомиться этого курсанта и объявила, что выйдет за него замуж!

Скандал поднялся до небес! Инна кричала, вразумляя дочь, а та уперлась – плевать на все, что ты скажешь, замуж за него я пойду, и не надо меня пугать гарнизонной жизнью и страшной участью жены военного. Может, так бы и спорили еще долго и мать бы вразумила-таки дочь, но через два месяца выяснилось, что Алевтина беременна. На вопрос матери, где и когда они успели, она с довольным лицом пояснила: когда та работала, а Геночка сбегал из училища к Алечке в самоволки.

Инна сдалась. Но только потому, что считала, что если дочь собралась рожать, то должна это сделать в законном браке, не желая ей участи матери-одиночки, как у нее самой.

И наступил неотвратимый момент истины – Геннадий закончил училище, получил распределение на место несения службы в самой что ни на есть глубинке страны, со всеми вытекающими из данного факта реалиями. И увез туда с собой молодую беременную жену.

Ну вот, открыв дверь в выделенную их молодой семье комнату в офицерском общежитии, Алечка и поцеловалась взасос с действительностью.

Истерика у нее началась сразу. И в тот же день Гена Варсавин понял, что совершил ужасную, непростительную ошибку, женившись на этой девушке.

Но деваться некуда.

Обошел соседок общежитских и попросил помощи. Сердобольные бабоньки помогли и вымыть жилье, и получить у коменданта всю полагающуюся мебель и инвентарь, да еще и ужином накормили.

Утром выяснилось, что Аля не умеет ничего.

Нет, не так – вообще ни-че-го!! Даже заправить за собой постель и вскипятить чайник. Оценив масштабы своего попадалова, Варсавин договорился с общежитской уборщицей о том, что она временно возьмет на себя помощь его молодой жене по хозяйству, естественно, за определенные деньги. И, урегулировав этот вопрос, отправился на службу.

И там сгинул.

Не в смысле пропал или погиб – нет, конечно же! Но только военные и их родные знают, что такое молодой лейтенант, попавший после училища в гарнизон. Его как бы и нет в семье – временно убыл для исполнения служебных обязанностей. Потому что практически двадцать четыре часа в сутки он проводил со своими солдатами на службе.

Через три месяца Аля родила дочь.

Тут она окончательно прозрела и все отчетливо поняла про свою жизнь. Она пошла в загс и дала имя дочери – Степанида.

– Зачем вы девочку так назвать хотите? – недоумевала женщина, оформлявшая свидетельство о рождении.

Абсолютно резонный вопрос, если учесть, что на дворе восемьдесят четвертый год, Советский Союз в крепком теле и никто не называет детей старинными русскими или иностранными именами, а бытуют сплошные Оли, Тани, Нади, Иры и так далее.

– Вы вообще представляете, как она жить будет с таким именем? – пыталась что-то объяснить ей регистратор.

– Наверное, трудно, – холодно заметила Алевтина и потребовала занести выбранное имя дочери в свидетельство.

Маленький городок, военный гарнизон, практически градообразующий, и всем все известно друг о друге до прозрачности – невозможно сохранить никаких секретов, разве что конспирироваться, как шпионы, и все равно кто-нибудь да увидит, и пойдет молва. Любовника завести проблема, но умудрялись как-то с этим вопросом – знаете, когда припрет…

Ну а то, что с женой лейтенантика нового не все в порядке, бабонькам общежитским стало известно уже к вечеру. Они и так-то подозревали, что с девкой творится нечто неладное – ребенок надрывается, плачет, а той хоть бы что, может сидеть в общей кухне и книжку читать или ногти пилить. Так они сговорились и вроде как невзначай то одна зайдет к ней в комнату, то другая и как-то уговаривали покормить девочку, помогали перепеленать и успокоить.

А тут уж всем ясно стало – у девки послеродовой психоз. Бывает такая фигня.

Проконсультировались с врачами из роддома, описали странности поведения, получили рекомендации по помощи и как вести себя с такой мамочкой. Ну, и решили полностью взять шефство над Алей, пока не очухается и не примет нормально ребенка. Наладили дежурство, стали контролировать, чтобы она кормила и заботилась о ребенке и не дай бог с ним или собой что не сотворила.

И лишь одна женщина – жена прапорщика Заварзина оказалась самой прозорливой и мудрой среди них и поняла, что никакой психической послеродовой травмы у Алевтины нет и ее пренебрежение и даже равнодушие к ребенку совершенно естественное – она ведет себя так, как чувствует.

Заварзина не стала ничего объяснять другим женщинам, а подловила как-то поздно вечером Алевтину в коридоре, ухватила за руку и быстро завела в постирочную, схватила за горло, чуть придавила, прижала к стене и очень четко, чуть ли не по слогам объяснила:

– Я все про тебя знаю, сука, не сомневайся. И то, что ты ненавидишь своего ребенка и собираешься сбежать, я поняла. Так вот, послушай меня внимательно! Если я узнаю или увижу, что ты как-то вредишь своей дочке, если ты не будешь ее правильно кормить, ухаживать и заботиться о ней, обещаю… Нет-нет, и не надейся: не побью и даже не убью – нет! Я сделаю тебя инвалидом. Да таким, что ты на себя сама руки наложишь – оболью твое милое личико и сиськи кислотой, и станешь страшнее Квазимодо. А еще ноги-руки переломаю! – и после тихого, почти ласкового тона, которым она это все произнесла, вдруг гаркнула: – Поняла?!

– Д-да, да! – перепугалась страшно, прямо обмочилась чуть-чуть Аля.

Потому что она поняла совершенно четко – эта тетка не шутит и сделает то, о чем говорит! И вдруг представила себя обезображенной! Точно повесится!

– Будешь кормить ребенка грудью, холить, лелеять и заботиться, как и положено любящей матери, я внимательно за тобой слежу. И даже мысли не допускай как-то навредить девочке и не пытайся сбежать. И не переживай особенно, через год можешь валить куда хочешь, главное, чтобы ребенок год на материнском молоке вырос, – и отшвырнула ее от себя брезгливо. – Все, пошла отсюда!

Возможно, это вмешательство прапорщиковой жены спасло Стешке жизнь в самом что ни есть прямом смысле – мало ли до чего могла додуматься Алечка в своем стремлении вырваться из этого общежития и из такой жизни.

А Геннадий Варсавин в то время даже ни сном ни духом и не подозревал, какие бури происходят в его семье. Женщины ему, понятное дело, сказали о своих подозрениях насчет психического состояния жены, но он особых изменений в ее поведении не заметил, разве что кроме одного – она вдруг стала совершенно ненасытна в сексе. Стоило ему прийти домой, Алевтина кормила мужа ужином и, еле дождавшись, когда он доест, словно тигрица, бросалась на него, тащила в кровать и требовала немедленно удовлетворить ее. А он так упахивался на службе, что ни спорить, ни отказываться у него просто сил не было, и, быстро взяв жену, проваливался в сон.

Мужчины и их «прозорливость» в бытовой жизни – Гена искренне удивлялся предположениям соседок о каком-то неадекватном состоянии его жены, он же, ровно наоборот, наблюдал явный прогресс: в доме теперь было идеально чисто убрано, обед или ужин всегда есть и хорошо приготовлен, ребенок спокоен и здоров. И он решил, что Аля смогла-таки привыкнуть и адаптироваться к своей новой жизни и роли жены военнослужащего, даже не подозревая, насколько он ошибается и все эти домашние благости – результат помощи общежитских женщин и той самой уборщицы, которой он платил.

Он настолько находился весь в службе, что на все остальное не оставалось ни сил, ни эмоций, ни мыслей.

Хотя не совсем правильно – было одно! Он просто обожал свою новорожденную дочку! Когда он первый раз взял ее на руки и девочка ухватила его своими малипусенькими розовыми пальчиками за большой палец руки и улыбнулась ему беззубым ротиком, он отдал свое сердце дочурке навсегда и чуть не заплакал от того тепла и нежности, что разлились у него в груди, аж сердце защемило.