– Отчетливо, – усмехнулась она. – У меня тело отказывается работать, а с головой пока вроде все в порядке.

– Вот и хорошо. Я сделаю вам укол, и вы взбодритесь, договорились?

– Даже предполагаю, что за препарат, – усмехнулась Степанида и призналась: – Я не сторонница искусственных допингов и любых медикаментозных препаратов, но в нашей ситуации, похоже, иного выхода нет. Только один вопрос, Тимофей.

– Какой? – усмехнулся он эдакой ее серьезности.

– Как вы собираетесь транспортировать Михаила Евгеньевича?

А он вдруг сделался очень серьезным и почти официальным тоном уведомил:

– Нежно.

После укола, что он ей сделал, минут через пятнадцать Стеша почувствовала себя немного лучше, а через полчаса и вовсе бодро. Козой, конечно, шалопутной не прыгала, но боли в мышцах и костях прошли, бодрый прилив сил и энергии ощущался вполне реально.

Они свернули лагерь, тщательно пересортировали и уложили самым возможным эргономичным образом вещи по трем рюкзакам, два из которых навесила на себя Степанида – дяди-Мишин, облегченный Саргиным насколько возможно, впереди на пузо, а свой на спину, Тимофей помог ей их закрепить и принялся за свой груз.

Теперь настал черед Михаила Евгеньевича. Степанида смотрела на него, четко понимая, что его не то что тащить куда-то, его и трогать-то опасно и страшно, но Тимофей прав – выхода нет! Вон вода в реке уже подниматься начала, даже в тишайшем заливчике.

Саргин соорудил волокуши своеобразные – из тех деревец, что использовал для «чума», двух спальников и туристического коврика, закрепив все это вполне надежно, на них положили Куликова, привязали поломанную руку к телу, а самого ремнями к каркасу волокуш, чтобы не съезжал, и накрыли полиэтиленом от дождя. Плащ же дяди Миши надели на Стешу, укрыв таким образом с головы практически до пяток, сам же Тимофей облачился в свою непромокаемую ветровку, надвинул капюшон на голову, надел сильно потяжелевший рюкзак и взялся за концы волокуши, закинув на плечи «постромки», привязанные к концам деревяшек.

– Ну что, пошли, – распорядился он и дал установку: – И вот что, Степанида, мы должны взять хороший темп и пройти как можно больше, пока вы на препарате и можете идти.

– А вы? – удивилась она.

– Нормально, – и усмехнулся: – Но двоих вас я не унесу.

– Я поняла, – кивнула она со всей серьезностью. – Идемте, Тимофей.

И они двинулись.

Они шли, шли и шли, а на них лил бесконечный депрессивный дождь стеной, ограничивая видимость, словно заковавший их в свой кокон. И этот путь казался тупой тянущейся мукой, которой не было конца. Как они вообще смогли его преодолеть, Степанида так и не поняла.

Этот мужчина. На его силе воли, упорстве и чем-то недоступном простым обывателям они и шли. Он поражал ее с самого первого мгновения, когда появился там, на галечном пляже.

Сухощавый, жилистый, при этом явно обладавший силой, выносливостью и поразительной реакцией, высокий, гибкий, очень пластичный. С невероятно интересным лицом: нос с небольшой горбинкой, волевой подбородок, упрямые губы, которые часто улыбаются правым уголком, очень живая подвижная мимика лица, как у хорошего актера, при этом плотно прижатые по-звериному к черепу уши, морщинка между бровями, белесые шрамчики на брови и на губе и далеко не простой взгляд темно-серых, порой пронзительно-острых глаз выдают в нем очень неординарного и весьма опасного человека, способного на невозможные, даже в воображении для большинства людей, поступки и решения.

И при всем том, что Стеша отлично и вполне отчетливо понимала всю опасность, что воплощал в себе этот человек, и предполагала, какими именно способностями он обладает и что может, она испытывала рядом с ним невероятное спокойствие и какое-то так и не понятое ею до конца глубокое доверие и тепло.

Тимофей внимательно наблюдал за девушкой все время, подозревая, что действие препарата может закончиться слишком быстро. Штука эта, конечно, сильная и неплохо себя показавшая в полевых условиях, но девочка была слишком измотана физически и морально, и насколько ее хватит, вопрос.

Но Степанида дала ему еще один повод для глубокого удивления и честного уважения. Невысокая, среднего росточка, худенькая, обвешанная рюкзаками спереди и сзади, казавшимися больше ее самой, но упорно, шаг за шагом, все шла и шла вперед, опустив голову, глядя под ноги, встав в один ритм и не отвлекаясь ни на что другое, сосредоточившись только на одной цели – идти вперед.

Ну надо же какая девушка, а!

Еще когда они собирались, он отметил поразительный факт – она ни о чем с ним не спорила и спокойно выполняла то, что он говорил, – деловито, сноровисто, без лишних вопросов. Его просто притормозило от такого поведения, что-то из серии «невозможное возможно». Даже болеющая женщина, уставшая сверх всякой меры, все равно не перестает выступать за свои исключительные права, равные с мужчинами, и рулить в одиночку ему не позволит. А эта, как хороший солдат, только честь не отдает и не произносит сакраментальное «есть!».

Или ей совсем так плохо, что ни до чего уж и дела нет и все пофиг, что вряд ли, или тут нечто совершенно иное.

Да! Непростая девушка на первый взгляд, да и на второй тоже!

Рано или поздно заканчивается все, а продолжительность действия того коктейльчика, что он ей вколол, закончилась хоть и позже, чем Тим предполагал, но таки закончилась и как-то резко. Девушку вдруг повело из стороны в сторону, ноги у нее начали заплетаться, и, сделав еще несколько шагов, она остановилась и привалилась к стволу большого дерева.

– Кажется, все, – прохрипела она виновато.

– Ничего! – подбодрил Тимофей. – Вы и так сделали больше, чем могли, вы большая умница! Я горжусь вами.

– Спасибо, но это нам вряд ли поможет, – прикрыв обессиленно глаза, пожалела она.

– Так! – распорядился Тимофей. – Снимайте рюкзаки и устраивайтесь поудобней.

– В каком смысле? – открыла она глаза, умудрившись выдать эмоцию удивления.

– В прямом, – опустив волокуши на землю, Саргин встал напротив нее, – прислоните малый рюкзак к дереву, садитесь на него и ждите меня. Вот, – он достал из-за пояса ее пистолет, – держите это при себе и изо всех сил старайтесь не заснуть и не отключиться. Это ваше задание.

– А вы что? – Она, недоумевая, взяла у него пистолет.

– До избушки немного осталось, пара-тройка километров, может, чуть больше. Я отнесу дядю Мишу туда и вернусь за вами.

– Да вы надорветесь от таких нагрузок! – возмутилась Степанида, аж взбодрившись немного. – Вам тоже следует отдохнуть, и уже давно! Почему мы привала ни разу не сделали?

– Все нормально, Стеш, – вдруг нежно назвал он ее сокращенным именем, шагнул вперед и успокаивающе погладил по щеке. – Останавливаться нельзя было, вы бы не смогли идти дальше, не поднялись бы просто, да и мне стало бы намного тяжелей. Вот еще что. – Он полез в карман и достал оттуда небольшой полиэтиленовый пакетик с орешками и курагой и протянул ей. – Подкрепитесь. Ну все, я пошел, – и, подхватив снова концы волокуши и надев «постромки», уже повернувшись, чтобы идти, посмотрел на нее и предупредил еще раз: – Не спите! Следите за обстановкой, пистолет держите на коленях. Мало ли кто на вас тут выйти может. Держитесь.

Она таки чуть не заснула. Сидела, таращилась вокруг, крутила головой, жевала, как резину, потерявшие отчего-то вкус орехи с курагой и повторяла про себя, как мантру: «Нельзя спать! Нельзя!»

Потом что-то напевать под нос принялась и даже попробовала встать и пройтись немного – ноги подгибались, и Стеша поспешила снова усесться на рюкзак. И тут ее начало клонить в сон совершенно неудержимо! Как в смерть безысходную! Не преодолеть! И что она только ни делала: и пела, вставала-садилась, разговаривала с собой – глаза закрывались, и все, и сознание уплывало полностью.

И Степанида свалилась со своего насеста набок и ударилась виском об упавший впереди нее пистолет, придя в себя от резкой боли, подскочила и громко выругалась:

– Егорьевский же тракт!! – самое страшное ругательство, которому научила ее в детстве, лет в пять, подруга, услышавшая его от кого-то из взрослых.

Встала и начала ходить вокруг дерева, разминая отказавшиеся слушаться мышцы. Она бы и матом завернула от обиды и усталости, но не любила это дело и применяла в совсем уж крайнем случае. Отчего-то ей казалось, что сейчас не такой уж и край и есть еще большая надежда на оптимизм.

Надежда эта пришла часа через полтора в лице Тимофея Саргина.

– Ну, как вы тут? – весело спросил он, словно не таскал несколько часов подряд на себе тяжелое бесчувственное тело, а пробежку легкую по лесу совершал, грибочки-ягодки собирая.

Присмотревшись к нему, Степанида поняла, что устал Тимофей вполне реально, судя по несколько побледневшему и осунувшемуся лицу.

– Ничего, я немного размялась. Могу теперь и рюкзак понести.

– Понесете, – кивнул с улыбкой он. – Только маленький.

И быстро водрузил ее большой рюкзак на себя, помог девушке надеть рюкзак Куликова и, взяв за руку, довольно ходко повел за собой.

И Степанида даже как-то воспряла духом и силами, когда они наконец добрались до избушки, и принялась с любопытством ее осматривать.

Перевалочная изба была простой, небольшой, но добротной и крепкой. Ее поставили в одном световом дне пути от кордона и деревни для ночевок охотников и рыбаков, местных жителей, отправившихся по грибы-ягоды, ну и туристов. По неписаному правилу любой мог воспользоваться гостеприимством избушки и всеми ее запасами, но обязан потом их восполнить и даже добавить что-то от себя, не говоря уже о нарубленных и приготовленных дровах.

Дровник с поленницей и два открытых загона для лошадей с кормушками притулились у задней стены дома под удобной крышей.

В избе же все было просто и функционально. Небольшие сени с горкой сухих дров у стены и несколькими ведрами в углу: два проржавевших с крышками, видимо, выполняющих функцию туалета, на полу, и пара сложенных один в один с коромыслом рядом, для воды, на лавке у стен. Из сеней через низковатую, обитую плотным утеплителем дверку – вход в единственную большую горницу.