— Да. Максик сказал, что ты к нам вернёшься, но тебе будет непросто, и чтобы мы постарались тебя не спугнуть. А теперь мне влетит за то, что я проболтался.　

— Не влетит, я тебя не выдам. — Осторожно прикоснувшись к его плечу, я подвигала кончиками пальцев, предлагая крохотную ласку. Дима подался ближе, усиливая контакт, но всё ещё глядя в землю. — С чего Макс решил, что меня можно спугнуть?　

Дима пожал плечами и шмыгнул носом.　

— Счастье легко спугнуть, — пробормотал он себе под нос.　

Откуда ребёнку известны такие откровения?　

— Нет, Дима, это не так. Счастье спугнуть нельзя. Если оно твоё, то обязательно вернётся.　

— Это не мои слова, а Макса. Он имел в виду тебя.　

Макс назвал меня счастьем.　

Меня. Счастьем.　

Он знал, что я вернусь.　

Он всё обо мне знает, он чувствует меня издалека.　

— Дыши, Лара! — засмеялся Дима, бросив в меня комочком земли.　

— Макс меня ждал? — не выдержала я.　

— А ты как думаешь? — Повернувшись ко мне, Дима убрал чёлку со лба, оставляя над бровью грязный след. — Пар, ты ведь не обидишь его, а? Максу было очень плохо, когда ты уехала. Раз уж вернулась, то останешься?　

Я боялась, что разговор с Максом покажется мне сложным. Забыла, что объясняться с Димой в сотни раз труднее.　

— Это зависит от твоего дяди. — Морщусь, так как понимаю, что этим ответом задала ему очередной вопрос. Надеюсь, что Дима не подумает, что я пытаюсь выпытать у него информацию о планах Макса.　

Не подумал.　

— Я видел твой чемодан, ты привезла очень мало вещей. — Дима обиженно отвернулся, заподозрив, что я его обманываю.　

— Остальное выбросила или отдала в благотворительный магазин.　

Как сказала, так и пожалела. Лицо Димы тут же просветлело, и он вскочил на ноги, словно собираясь бежать домой и сообщить Максу радостную новость.　

— Совсем всё выбросила? А квартира как?

— Я её снимала.　

— А работа?　

— Уволилась.　

Морщусь всё сильнее, ибо, сама того не желая, раздаю обещания, даже не поговорив с Максом.　

— Не бойся, я Максу не скажу. Клянусь! — торжественно восклицает Дима, приложив руку к груди. — Пусть помучается, а то он заставляет меня готовиться к школе. Как придёт домой, увидит твой чемодан и пусть гадает, надолго ли ты приехала.　

Довольно потирая руки, Дима подмигнул, и я постаралась улыбнуться в ответ, хотя настроение у меня было отнюдь не светлое.　

Мы вернулись в час дня, и к тому времени Макс уже сидел на кухне и выслушивал нотацию Людмилы Михайловны. О кефире, конечно, о чём же ещё. Когда мы зашли на кухню, разговор затих. Оборвался на полуслове. Макс смотрел на меня, сжимая в руке стакан.　

— А я уж, было, начала гадать, куда вы заехали, — жизнерадостно сообщила Людмила Михайловна. — Дмитрий, тебе следует привести себя в порядок. Пойдём!　

— Но я…　

— Ты похож на поросёнка!　

На разделочной доске осталась нарезанная морковка, а значит, нам с Максом предоставили возможность поговорить наедине.

Иногда мне по привычке хочется его ненавидеть. Например, сейчас, когда он молчит и сосредоточенно смотрит в окно, ожидая от меня слов. СЛОВ. Больших, значительных, которые всё исправят и объяснят. Которые пообещают будущее, которое ему нужно.　

Если он действительно меня любит, то не должен ожидать от меня невозможного. Само появление в его доме стоило мне…　

Я не успела накрутить эмоции на пружину моего страха. Макс распустил их одной фразой.　

— Ты и сама похожа на поросёнка.　

Похожа, соглашусь. Взмокшая, с грязными коленями и ладонями.　

— Мы с Димой заигрались на детской площадке.　

Мазнув по мне взглядом, Макс поднялся и стянул с доски пару кружочков морковки. Почему он избегает моего взгляда?　

У меня невероятный талант — бояться всего и сразу. Того, что Макс потребует от меня слишком многого, и того, что не захочет ничего вообще.　

Закинув морковку в рот, Макс повернулся ко мне и улыбнулся. Легко, мягко, почти весело, но улыбка контрастировала с тяжестью его взгляда.　

— Лимонад будешь? Или сразу в душ?　

— Лимонад. Пожалуйста.　

Делаю жадный глоток и задерживаю дыхание, готовясь сказать то, к чему не готова. Увы, слова не складываются. Я не способна на щедрость, с которой Макс предложил мне себя. Я бы отдала ему всё, но у меня пока что ничего нет. Только новообретённая свобода, потерявшая вкус после нашего с Максом расставания.　

— Макс, извини, что я нагрянула без предупреждения.　

Он удивлённо моргнул, потом кивнул и протянул мне морковку.　

— Людмила Михайловна рада твоему приезду. Дима ей все уши прожужжал рассказами о ваших приключениях.　

Жар защипал лицо, предвещая слёзы. Дима ошибся, Макс меня не ждал. Узнал о моём прошлом, одумался, и теперь нас не связывает ничего, кроме неловкости. Нужно срочно сказать ему, что я здесь проездом, что собираюсь в родной город, и тогда это удушающее напряжение между нами рассеется.　

Хлопаю губами, как рыба, но слова не приходят. Показываю пальцем на дверь, чтобы хоть как-то оповестить Макса о моём уходе, и иду в ванную.　

— Если хочешь, можешь принять душ у нас дома.　

Слова нагоняют меня в дверях, и я останавливаюсь, пытаясь расшифровать их смысл. «У нас дома».　

— У нас?　

— У нас. У нас с тобой.　

На меня смотрит совсем другой Макс — слишком серьёзный, со скрещенными руками и давящим взглядом. Но я узнаю тьму его глаз, родную, любимую. Она не пугает, не угрожает. В ней — страх, знакомое, чёрное месиво. Макс боится услышать мой ответ.　

А я боюсь, что захлебнусь радостью. Макс всё упростил, догадался, что слова парализуют меня хуже паники. Перескочил через объяснения и обещания — и взял меня к себе. Принял мою тьму, как и я — его, и распустил страх, нить за нитью. Не колеблясь, я протягиваю руку, и его лицо расслабляется.　

— Ты вернулась, Лара. Сама. Больше я тебя не отпущу.　

— Обещай! — требую я. Если Макс поможет, я научусь не бояться слов.　

— Обещаю.　

Часть забора снята, кусты срезаны, поэтому мы проходим прямо к дому номер 63. Поднимаясь на крыльцо, я ловлю себя на совершенно дикой мысли: «На Новый год поставим здесь маленькие ёлочки в горшках и украсим их игрушками. Фиолетовая и серебряная гамма. Да, точно, именно эти цвета».　

Останавливаюсь, изумляясь такому повороту мыслей, но Макс тянет меня вперёд. Волнуется, что я передумаю. И тогда я озвучиваю свои фантазии, чтобы он не сомневался в моей решимости следовать за ним. Всегда.　

— На Новый год можно поставить на крыльцо ёлку.　

Макс оборачивается и разглядывает ступени. На них всё ещё стоят горшки с растениями, оставшиеся от прошлых жильцов.　

— Украсим её серебряными игрушками и огоньками. — Он улыбается.　

— И фиолетовыми шарами.　

— Обязательно.　

Я сама подтолкнула его в дом. Внутри пахло свежей краской и деревянными стружками. Дом казался новым, необжитым, и внутри не осталось и следа прошлых жильцов.　

Проведя меня через спальню, Макс не сказал ни слова. Не объяснил огромную кровать, нетронутую, как будто заправленную гостиничной горничной.　

Открыл двойные двери, и запах дерева усилился.　

— Справа — гардеробная, слева — ванная комната, — сообщил он, останавливаясь в дверях. — В шкафчике найдёшь полотенца и всё остальное.　

Лёгкое головокружение придавало нереальность происходящему. Толкнув дверь в гардеробную, я обнаружила перед собой ряды полок и открытых шкафов, перемежаемых зеркальными стенами. Ванная комната походила на картинку из журнала о миллионерах: ванна джакузи, душевая кабинка с массажными струями и две раковины. По размеру она почти превосходила мою квартиру в Хельсинки.　

Две раковины. Две.　

— Чья это спальня? — спросила, оборачиваясь на Макса. Знала ответ, но хотела снова услышать от него, что это — наш дом. Забыла, что Макс не любит повторяться.　

— Я не знал, что ты любишь больше, душ или ванну, поэтому сделал и то, и другое.　

— Здесь две раковины. — Я видела такую роскошь только в фильмах.　

Макс повёл плечами и наморщил лоб.　

— Я не стану тебя торопить, Лара.　

— Ты знал, что я вернусь.　

— Скорее, надеялся.　

— Ты выселил жильцов и переделал дом. Такая надежда больше напоминает уверенность.　

Макс покопался в бумажнике и протянул мне билет. На его имя, в Хельсинки, вылет через два дня.　

Он собирался меня вернуть.　

Сладкая мысль с небольшой горчинкой: значит, он не верил, что я решусь.　

Как всегда, Макс читал мои мысли.　

— Я не собирался на тебя давить, просто хотел напомнить, что мы тебя ждём.　

Они меня ждали. А я… я струсила, уехала. Знала же, что психолог неправ, что моя жизнь — тут, в Анапе, с Максом и Димкой. А всё равно струсила.　

— Ты меня осуждаешь, да? Думаешь, что я уехала, потому что сомневалась? Это не так, Макс. Я не сомневалась в тебе, в нас. Не осуждай меня, пожалуйста!　

Обняв, я прижалась к его груди, с каждым словом впечатывая в него веру. Макс подался ближе и провёл ладонью по моей спине. Мир замкнулся вокруг нас, восстанавливая спокойствие и равновесие, которые я обрела рядом с Максом.　

— Я не собираюсь тебя осуждать, Лара. Только любить. Можно?

Кивнуть намного проще, чем ответить словами.　

А ещё можно провести руками под его рубашкой, расстегнуть её и приникнуть к тёплой груди. Кожа к коже. Слушать сердце Макса и ничего не бояться.　

— Я уехала, потому что…　

— Потому что я — идиот. Потребовал всего и сразу, а для тебя это — слишком много. Просто позволь мне тебя любить. Больше я ни о чём не прошу.　

— Почему же, проси. Я хочу большего. Всего.