— Я буду занят до семи, поэтому поедем на машине.　

Единственное, что я смогла ответить — это «ага».　

Когда мы запарковались перед родительским домом, я запаниковала. Сцепила холодные пальцы в замок и умоляюще посмотрела на Макса. Что мне делать? Как себя вести? Я приехала домой в надежде снова обрести родителей, но теперь, почти получив желаемое, испугалась.　

— Я не хочу лгать, но и не могу рассказать им всю правду. Что мне делать?　

Пережитое мною настолько ужасно, что я не то что родителям, а и психологам не могу во всём признаться.　

— Заранее определись с тем, что ты можешь им рассказать. — Макс обнял меня за плечи, а другой рукой сжал ледяные пальцы. — Говори только об этом и больше ничего не придумывай. Как на экзамене. Если выучил всего три темы, а билетов — двадцать, то приплетай к любому ответу выученный материал.　

Что я могу им рассказать? В деталях — ничего, по поверхности — многое. Живу в Хельсинки, снимаю квартиру, работаю медсестрой. Люблю животных, комедии, фиалки и солнце.　

Что я должна скрыть? Всё остальное.　

В этот раз отец встретил нас в коридоре. Пожал Максу руку, с интересом изучил этикетки на бутылках и завёл мужской разговор. Футбол, ремонт машины, недавняя авария на химзаводе. Неловко кивнув мне в знак приветствия, отец пригласил нас пройти на кухню. Мама суетилась вокруг, подавая закуски, и улыбалась так счастливо, что я сдалась её оптимизму. Пусть Макс всё делает за меня, пусть разговаривает с родителями, строит между нами мосты. Я больше не злюсь на него за вмешательство. Я посижу, послушаю, а потом вдруг вступлю в разговор и скажу что-нибудь настолько важное и интересное, что у родителей дух захватит. И тогда никто уже и не вспомнит, что я пропадала целые восемь лет. Мы войдём в привычную колею и никогда не оглянемся назад.　

Мечты, мечты.　

— … Вот я и сказал председателю комитета: «Какой смысл целиться так низко? Академические успехи — это основа будущего, поэтому нельзя стремиться к минимуму. Я и дочерям своим всегда говорил: раз уж учишься, то должна быть лучшей. — Заведя разговор на любимую тему, отец мазнул по мне взглядом. — А вы, Макс, как относитесь к красным дипломам?»　

Макс на секунду замешкался, потом заговорщически наклонился к отцу и прошептал:　

— Очень люблю красный цвет!　

Мама, которая уже давно пыталась сменить тему, принялась радостно щебетать о красных обоях, которые нашла в каталоге.　

Покрутив вилку между пальцами, как заправский жонглёр, отец повернулся ко мне.　

— А ты что думаешь, Лара?　

— Смотря о чём. Красные обои отлично подойдут к интерьеру. А насчёт обучения скажу, что я — медицинский работник. Больные ждут от тебя помощи, надеются и верят, что ты не хуже, а то и лучше других. Им не скажешь: «Ой, простите, я не могу вам помочь. Я пропустила эту тему и так и не пересдала зачёт». Так что выхода нет, приходится стремиться быть одной из лучших.　

Отец откашлялся и отодвинул тарелку. Протерев очки салфеткой, снова надел их, как будто собирался как следует меня разглядеть.　

— Вот и я о том же, Лара, — глухо сказал он.　

Я следила за его взглядом, за тем, как он взволнованно дёргает себя за пуговицы. Мама замерла с вилкой у рта, не замечая одинокую слезу, зависшую на скуле.　

Макс сжал мою руку и кивнул, подтверждая то, о чём я и сама догадалась. Лицо отца выражало гордость. Незаслуженную, но такую приятную.　

Отец мной гордился. Да, именно так. Не чувствовал облегчение от того, что я не опозорила семью, не радовался, что я хоть чего-то добилась. Он мной гордился. Вот так вот, быстро и сразу, после одной фразы. Оказывается, такое случается. Мне чертовски повезло, что я сказала правду.　

— Некоторые вещи даются нам легко, другие — с трудом, — начал отец и тут же замолчал, ссутулившись и всё ещё играя с вилкой.　

— Суфле, — вдруг подхватила мама. — У меня ни разу в жизни не получилось нормальное суфле. Проваливается в центре, как будто кто-то на него сел.　

— Стихи, — признался Макс. — Вообще их не понимаю, хоть сто раз читай. А с цифрами могу делать что угодно.　

— А я не умею просить прощения. — Закрыв глаза, отец покачивался на стуле.　

— Не надо, папа. — Вцепившись в скатерть, я судорожно сглотнула. — Прошу тебя, не надо.　

— А я и не буду, не волнуйся, дочка. За некоторые вещи простить нельзя, незачем впустую переводить слова.　

— Пожалуйста, папа, не надо.　

Я задыхаюсь. От всего: от счастья, от лжи, от моей жизни.　

Макс притянул меня к себе вместе со стулом и поцеловал в волосы. Мама сидела, опустив голову, её слёзы таяли снежинками на белой скатерти.　

— А я умею делать суфле, — сказал Макс, и все мы посмотрели на него, удивлённо моргая.　

— Правда? — удивилась мама.　

— Нет, конечно, — фыркнул Макс, — я вообще не умею готовить. Только кофе. Хотя с тех пор, как познакомился с Парой, я расширил свой репертуар. Научился делать чай.　

Никому другому это грубое вмешательство не сошло бы с рук, но Макс отличался от других. В глубине его тяжёлого взгляда скрывалось удивительное тепло, и когда оно вырывалось наружу, от него не было спасения. Мама рассмеялась, и даже отец выдавил улыбку.　

— Лара тоже не умеет гото… — ахнув, мама шлёпнула себя ладонью по губам.　

— Ага, конечно, спасибо, мам. Думаешь, я и за восемь лет не смогла бы научиться готовить?　

— Научилась? — смущённо спросила мама, нащупав тему, которую мы с ней ещё не раскрыли, и которая тянется, как красная нить, в отношениях женщин всех поколений. Семейные рецепты, секреты красоты. Женские тайны.　

— Я ужасно готовлю, — призналась я.　

— А Димке нравится, — улыбнулся Макс и тут же сжал зубы и буркнул что-то неразборчивое, но весьма грубое. Проболтался.　

— Кто такой Димка? — настороженно спросила мама.　

— Всего лишь мой племянник, — слишком весело ответил Макс, пытаясь скрыть неловкость.　

— Ааа, — разочарованно выдохнула мама. Неужели она думала, что я скрываю от неё ребёнка?　

— Макс, позвольте задать вам личный вопрос. — Отец вдруг посерьёзнел и, поправив галстук, посмотрел на Макса поверх очков.　

— Разумеется.　

Макс напрягся так сильно, что я задержала дыхание. Чего он боится? Неужели даже его мучают страхи?　

— Какие у вас намерения в отношении Лары?　

Ошарашенная, я вскочила со стула и умоляюще посмотрела на Макса, призывая его не злиться.　

— Папа! Ты что! Мы с Максом просто друзья… знакомые… ты не имеешь права…　

— Я дам ей всё, что она согласится взять, — перебил Макс.　

Выкрутился, как на экзамене, молодец.　

— Я вижу, что вы — мужчина небедный, — отец кивнул на машину под окном, — но всё равно спрошу: как вы собираетесь обеспечивать мою дочь?　

— Папа! Прекрати! Кто в наше время о таком спрашивает?!　

— Я отдам вашей дочери всё, что у меня есть, а это немало.　

— Немало? — переспросил отец, не обращая на меня внимания.　

— Немало. Я финансирую стартапы — новые компании. — В ответ на поднятые брови отца, Макс пояснил: — Легальные компании в области туризма.　

— Легальные, — повторил отец. С нажимом.　

— Да.　

— Папа, перестань! Я сама себя обеспечиваю, Макс мне ничего не должен! Перестань задавать такие вопросы!　

Я переводила умоляющий взгляд с одного мужчины на другого в надежде, что один из них услышит мои крики и образумится. Но они не разрывали взгляда.　

— В прошлый раз вы сказали, что любите мою дочь.　

— Он пошутил! Вы меня вообще слышите? Прекратите!　

— Я сказал правду, но мои чувства не накладывают на Пару никаких обязательств.　

Я захлопнула рот, зависнув под укоризненным взглядом мамы. Укоризненным, представляете?!　

Макс же посмотрел на меня с полуулыбкой.　

«Как будто ты и сама этого не знаешь», — было написано на его лице.　

— Это хорошо, — сказал отец, — потому что Лара любит свободу. Всегда стремилась всё делать по-своему, в этом она похожа на меня. Не любит, когда ей диктуют условия. Кстати, Лара, раз уж мы заговорили о свободе, проверишь мои лекарства? У меня в прошлом году был грипп с осложнениями, так мне надавали столько таблеток, что я чувствую себя погремушкой.　

— Конечно.　

Всё ещё озадаченная откровением Макса, я отвлечённо царапала скатерть. Ведь чувствую же, что его отношение ко мне разрывает все шаблоны, но всё равно не верю. Может, у него так проявилось обострённое чувство вины или безумная радость от того, что я его простила. Любовь — это слишком сильно, слишком остро и очень, очень незнакомо. Большая ответственность, нести которую я не способна.　

Я всё ещё думала об этом, когда мы ехали в гостиницу.　

— Не зависай, Лара, я не сказал ничего страшного.　

Интересно, а он всегда знает, о чём я думаю?　

— Да, я читаю твои мысли, — подтвердил Макс, улыбаясь.　

Я поневоле рассмеялась.　

На самом деле мне не смешно, потому что я не знаю, что делать дальше. Я нахожусь в незнакомом месте в начале отношений, на которые я не способна. Кроме того, раз я наладила связь с родителями, значит, пришёл конец моему отпуску. Катарсис превзошёл все возможные ожидания, и я могу двигаться дальше. Только вот куда? Прошлое всё ещё во мне, живое, как никогда, и от этого никуда не денешься.　

Когда мы вернулись в гостиницу, я отперла номер и жестом попросила Макса войти. Он не протестовал, но целеустремлённость моих движений настораживала. Пока я вела его к креслу, он старательно пытался разгадать мои намерения. Заглядывал в глаза, щурился. Почему лунный свет считают романтичным? Он — зловещий, особенно когда разлит по убогому гостиничному номеру.　

Когда я опустилась перед Максом на колени, моё отражение застыло в его глазах, а мышцы напряглись в ожидании дальнейших действий.