— Лечь?　

Он боится, что вчерашняя ночь повторится. Прислонился к двери, как будто ищет опоры, и недоверчиво сверлит моё лицо взглядом.　

— Прости, я сморозила глупость. Спокойной ночи.　

Приняв душ, я разобрала постель. Оставила щель между шторами, как всегда, чтобы был хоть какой-то свет. Знаю, что проснусь посреди кошмара и буду искать спасения от едкой тьмы. Свет — моё спасение. Макс — тоже. Он держит меня на плаву. Макс, который…　

…который постучал в мою дверь и, стоя в коридоре в пижамных шортах и босиком, спросил:　

— Просто лечь?　

— Да.　

Макс лёг на спину, закинул руки за голову и следит, как я осторожно подбираюсь к другой стороне кровати. Всё не так, как вчера, во мне совсем нет тьмы, напоследок осталась только печаль. Забираюсь под одеяло, смотрю на его профиль, и мне вдруг становится подозрительно хорошо. Спокойно. Даже клонит в сон. Меня никогда не клонит в сон. Обычно я рушусь на кровать, обессиленная и в ожидании кошмара, а тут лежу рядом с мужчиной и любуюсь его профилем. Глаза закрываются, и я тру их кулачками, как ребёнок.　

— Ты долго будешь меня гипнотизировать? — интересуется Макс. Нервничает.　

— Повернись ко мне спиной.　

Сглатывает. Решает, что делать. Пытается разгадать мою задумку, но не может.　

Потом сдаётся. Поворачивается, ложится на бок, и я вижу на его спине шрамы. Провожу по ним пальцем, и он вздрагивает.　

— Служил, — и никаких пояснений.　

Я не отвечаю, потому что в моей голове идёт внутренний диалог: «Видишь, Лара, ему тоже больно, у него тоже шрамы, а значит, он — такой же, как ты, он поймёт. Рядом с ним ты сможешь заснуть».　

Придвигаюсь ближе, прижимаюсь к напряжённой спине и сгибаю ноги. Копирую его позу, и получается, как будто Макс сидит у меня на коленях. Знаю, что это странно, но мне нужно касаться его всем телом. Кожа к коже. Обнять, притянуть сильнее и уткнуться носом в шрам на спине.　

Я стараюсь подкараулить тьму, которую Макс затоптал в себе, спрятал от меня. Засыпая, разговариваю с ней, заверяю, что не боюсь, что жду встречи. Что научусь доверять Максу.　

Почти верю себе самой.　

— Я не заслуживаю того, что ты мне даёшь, — шепчу губами по коже.　

Большего не скажу, но пусть знает, что я — никакая. Выпотрошенная. Не подлежащая восстановлению.　

— Ты… — хрипло начинает Макс, но я закрываю ладонью его губы.　

— Нет, Макс, пожалуйста, не спорь. Мне нужно, чтобы ты знал правду.　

Мягко провожу губами по его спине, пристраиваюсь щекой к неровному шраму. Кожа к коже. Тьма к тьме. Веки смыкаются, тяжёлые, налитые сном.　

Макс кладёт руку поверх моей, и я парю от удовольствия.　

Я вся пронизана его теплом. Его прощением.　

Макс не дышит, а я уже сплю. Пусть не дышит, пусть не двигается. Пусть только попробует уйти.　


**********　

Головная боль была такой сильной, что ныли даже зубы. Солнечный свет пытался раздвинуть шторы, извещая о разгаре дня и ударяя в глаза. Если верить красным тире электронного будильника, то в данный момент было 9:30 утра, и я проспала всю ночь, ни разу не проснувшись. Отсюда и головная боль — отравление сном. Слишком много, сразу, без единого кошмара.　

Я лежу на левом боку, а Макс — за моей спиной, в точности копирует мою вечернюю позу. Колени согнуты, и я «сижу» на них, а в мою поясницу упирается его «доброе утро». Пытаюсь отползти в сторону, но меня останавливает его рука, та самая, которая покоится под моей грудью.　

— Ещё рано, — бормочет он, отодвигая ноги, чтобы я больше не чувствовала его возбуждение. — Полежим ещё немного.　

— Я вернусь.　

Принимаю таблетки от головной боли и, жмурясь, задвигаю шторы. Зеркало отражает неуверенность в глазах и мужчину в моей постели. Желанного. Приглашённого мною. Следящего за мной в этот самый момент. Я возвращаюсь в постель, и Макс прячет выдох облегчения. Полагаю, что Юлий Цезарь назвал бы этот момент «перейти Рубикон»: если мы сделаем следующий шаг, обратного пути уже не будет.　

Я готова перейти Рубикон.　

Вписываюсь в руки Макса, сажусь на его колени и снова чувствую его желание. В такие моменты лучше вообще не думать, но со мной творится что-то странное. Ёрзаю, не могу устроиться, прижимаюсь ближе. Списываю странные ощущения на головную боль и вдруг с опозданием понимаю, что проблема в том, что я хочу Макса. Не проверять же, но, кажется, всё дело в этом. Он тоже заметил мои ёрзанья и сдвинул руку, задевая сосок. Потрясающий женский рефлекс — моё тело тут же потянулось к его рукам, выгнулось. Я оседлала его колено и задвигалась на нём, не веря своим ощущениям.　

— Скажи, что мне сделать, Лара. Только скажи.　

Возбуждение сошло на нет, как будто кто-то захлопнул дверь мне в лицо.　

— Ничего не надо делать.　

Пытаюсь высвободиться, и Макс сразу отпускает. Не удерживает, не успокаивает. Знает, что я должна разобраться в своих ощущениях. Я пытаюсь, честно, но опыта нет. Никакого. Хочу сбежать, жаждая остаться. Поэтому в нерешительности сижу на постели, гадая, каково это — желать близости и не бояться её.　

— Я не умею хотеть, — признаюсь в надежде, что Макс разгадает эту несуразность.　

— А я хочу тебя так сильно, что в глазах темнеет. Иногда мне кажется, что у меня взорвётся мозг, — отвечает Макс невпопад.　

Два сапога пара.　

Ему тоже трудно, и от этого становится легче.　

Снова ложусь, прижимаюсь к нему, потому что я уже перешла грань, и теперь меня обуревает потребность дать Максу всё, что ему нужно. Но я не знаю, как. Как признаться, что я приму тьму, которую он прячет? Что я приму всё, что он даст? Нежность и бурю. Похоть и ласку.　

Я не знаю слов. Никаких, чёртовых, долбаных, мать твою, слов.　

— Возьми меня грубо. — Вот и всё, что я могу ему предложить. Дура. Лучше бы молчала.　

Макс застывает за моей спиной, потом поднимается на локте, пытаясь заглянуть мне в лицо.　

— Грубо? Ты надеешься, что я выбью из тебя прошлое? Ничего не выйдет, Лара. Просто отпусти. Прошлое случилось, произошло, было, и его не изменишь.　

— Нет, не поэтому. — Как объяснить? Как признаться, что я не выдержу нежности? Что сорвусь в безумие, что тьма раздавит меня, если этого не сделает он. Мне нужно, чтобы Макс заглушил крики прошлого своей страстью, но я не могу в этом признаться. Поэтому делюсь тихим: — Мне так привычнее, я по-другому не умею.　

Я на незнакомой территории, я тону. Не знаю, как дать Максу то, что ему нужно. Как помирить его зверя с щемящим теплом его нежности. Хочу, до боли в животе — но не умею.　

Макс бормочет ругательства, потом снова обнимает меня и расслабляется.　

— Полежим ещё минут десять, а потом — завтракать.　

Я не спорю, послушно закрываю глаза и дремлю, сквозь сон замечая, что Макс поглаживает мою грудь. Крошечные движения, опасливая ласка, но её достаточно, чтобы я проснулась и снова задвигалась на его колене. В этот раз он молчит, и только когда я касаюсь себя робкими пальцами, его рука движется следом, накрывает мою и повторяет ритмичные движения.　

Это слишком. Я не смогу.　

— Открой глаза, Лара, — шепчет он, и я покорно разжимаю веки. — Не уходи туда, оставайся со мной. Держись за меня.　

Я хватаюсь за него, в буквальном смысле, и в тот момент заканчивается осторожность. Макс нависает надо мной, и я вжимаю ногти в его плечо. Держусь. Позволяю его рукам взять меня, открываясь им навстречу.　

— Держись за меня, — настаивает он. — Я с тобой, — и находит во мне живое, светлое. Сначала осторожно, потом сильно, умелые пальцы заставляют меня слушаться его приказа.　

Я плачу, кончая, потому что это — с Максом, потому что для меня эта полу-близость　

— очень много, даже слишком. Потому что, убрав руки, он целует меня в висок и шепчет:　

— Я хотел убить себя за то, что не спас тебя.　

«Почему же ты меня не спас? Почему? Почему?» — плачу я, принимая его поцелуи. Молча. Не могу пожалеть об этом вслух.　

Восемь лет. Восемь долбаных лет.　

Макс улыбается моим слезам, так как знает, что они — высвобождение. Этот мужчина понимает чертовски много, даже слишком, если хотите знать моё мнение. Я хочу подарить ему то же самое, поэтому провожу рукой по его бедру и наклоняюсь ближе. Не думаю о прошлом, потому что здесь и сейчас дверь в него закрыта.　

Но Макс мягко отстраняет меня и объявляет, что нам пора завтракать.　


********

После завтрака Макс остался работать в номере, а я отправилась гулять по городу в ожидании маминого звонка. Вернее, не по городу, а вокруг гостиницы, заходить дальше этого Макс запретил. Человек Макса следил за Олегом, и тот пока ещё не перебесился, поэтому мне не следовало заходить далеко. Макс собирался отменить звонки, чтобы пойти со мной, но я, конечно же, возмутилась. Я не собака, меня не надо выгуливать. Вот я и ходила взад-вперёд по главной улице, дожидаясь чего-то весомого, что изменит ход событий.　

Дождалась. Мама позвала нас к ужину, именно нас с Максом, как будто мы пара. Её голос срывался от счастья.　

— Лара, постарайся понять отца, он не может вот так, сразу оттаять. Но он старается. Не ругайся с ним сегодня, просто перетерпи. Он согласился на этот ужин, и для него это — очень большой шаг. Если вы выдержите сегодняшний разговор, то всё станет как раньше. Сделай это для меня, доченька, умоляю.　

Кто я такая, чтобы разбивать её иллюзии в очередной раз? Раз уж я вернулась в родной город, то должна вытерпеть всё до конца.　

— Я не знаю, придёт ли Макс.　

— Знаю, знаю, вы с ним просто друзья, но он тебе нужен, Лара. Материнское чутьё никто не отменял, и я вижу, как он к тебе относится. Попроси его пойти с тобой и увидишь, что он скажет.　

Я не стала просить Макса, мне не пришлось. Постучалась в номер и, услышав рассеянное «ммм?», сообщила, что буду ужинать у родителей. Оторвавшись от компьютерного экрана, Макс почесал переносицу и поставил меня в известность, что уже купил пару бутылок вина на этот случай.