— Встань, Селена! — рявкает Олави и тут же вспоминает, где находится, и смягчает голос. — Покрутись!　

Маша-Селена послушно встаёт, двигается, как робот.　

Даже когда девушка начинает призывно крутить бёдрами, чудовище не сводит с меня взгляда.　

Я — следующая. Я не сдалась и не сдамся. Я временно застыла, выпала из времени и жизни, потеряла контроль. Хочется закричать так громко, чтобы у собравшихся мужчин брызнула кровь из ушей. Убить их внезапной болью и выбежать на солнечную улицу.　

В этой комнате нет окон, она душная и страшная. Нас везли в машине с тонированными стёклами, но я видела солнце. Оно где-то рядом, вместе с обещанием жизни и свободы.　

Олави поворачивается ко мне, и чудовище привстаёт со стула. Нет! Что угодно, кто угодно, только не он. Смотрю на Олави, на мужчину, которого я ненавижу всем сердцем, и взглядом умоляю его о защите. Ведь он обещал, что берёт нас только для рекламы, что мы встретимся с местными бизнесменами. На самом деле мужчины в этой комнате — чудовища. Похитители женщин.　

— Анджелина — особая девушка, — начал Олави, и, несмотря на весь ужас ситуации, мне любопытно, что он имеет в виду. Почему он считает меня особой? Правильнее всего сказать, что я дура. Уникальная дура.

Чудовище не даёт Олави договорить. Встаёт и, щёлкнув в воздухе пальцами, показывает на дверь в соседнюю комнату.　

Прижимаюсь к спинке стула и с мольбой смотрю на Олави. Не отдавай меня, умоляю! Ледяной пот щекочет кожу, вызывает дрожь, по коже бегут мурашки, везде, от ужаса.　

На лице Олави отражается немалая внутренняя борьба. Он обещал, что нас не тронут, что это только реклама. Он обещал, обещал, обещал. Можно ли верить обещаниям? Нет. Ничьим.　

Я допустила ошибку. Повернулась к Олави всем телом, сползла со стула, встала на колени и вцепилась в его брючину. Завыла, протяжно, как раненое животное. «Особая девушка» Анджелина воззвала к мужчине, рождённому без совести.　

— Ты обещал, — проплакала не я, а другая, сломленная девушка по имени Анджелина.　

Пнув меня ногой, Олави склонился над скрюченным телом.　

— Завалишь эту сделку, убью. Поняла? — выплюнул на выдохе, только для меня. Не дожидаясь ответа, прошептал: — Как войдёшь в комнату, сразу на колени. Соблазнишь его. Сделаешь всё, что он потребует, не зря же я тебя учил. ВСЁ. Иначе убью. Всех.

Надо мной нависает тень, мужское тело. Чудовище хватает меня за шкирку и тянет за собой. Открываю рот, вдыхаю, но не могу выдавить ни звука. Пинаюсь, беззвучно кричу, надрываюсь…　



Кричу, надрываюсь. Слышу! Наконец-то, я себя слышу! Голос вернулся, и теперь меня спасут. Обязательно. Вытащат из лап Олави и его дружков. Кричу, высвобождаю ненависть и страх. Это — целебный крик.　

Запутавшись в очередном сне, я срываю голос, умоляя о помощи.　

— Что с вами! Откройте, а то я вызову полицию! — Проводница кричит, кто-то пинает дверь, стучит. За дверью купе гудят возмущённые голоса.　

Я всё ещё в поезде и умудрилась заснуть. Горячая картошка творит чудеса, но и она не панацея. Уже несколько лет сны забрасывают меня в тот день, когда Олави отдал меня чудовищу. Один и тот же кошмар, постоянно, до крика. Почему? Именно в этом я и пытаюсь разобраться. Именно для этого еду в Анапу в надежде, что смогу избавиться от того, что меня разрушает.　

С трудом удерживаясь на ногах, открываю дверь. Сознание запуталось в ночном кошмаре, где чудовище волочит меня в отдельную комнату.　

Вытянув шею, проводница заглядывает в купе в поисках человека, который заставил меня кричать. Рядом с ней — сосед, видимо, это он пинал дверь. За ними — толпа любопытных в тренировочных костюмах и мятых футболках. Разочарованно хмурясь, они вытягивают шеи. Рассчитывали на зрелище, на приключение, а тут всего лишь кошмар.　

Сосед вглядывается в моё лицо, ошалевшее и испуганное. Я промокла насквозь, белая футболка хоть выжимай, да ещё и надета на голое тело. Его взгляд опускается на грудь, идеально вырисовывающуюся под мокрой тканью. Он сглатывает, моргает, с трудом заставляет себя отвлечься.　

— Что с вами?

— В вашем купе кто-то есть? — Голос проводницы настолько резкий, что царапает слух. Она смело шагает через порог, воинственно осматривая крохотное купе. Как будто в нём можно спрятаться! Я захожу следом, складываю полку и делаю приглашающий жест рукой. Убедившись, что я не прячу бесплатного пассажира, который периодически меня душит, проводница поджимает губы и буравит меня взглядом.　

— Почему вы кричите? Утром всех перепугали и теперь снова. Что происходит?　

— Мне приснился кошмар. Простите, я сейчас выпью кофе, чтобы больше не спать и не беспокоить пассажиров.　

Я говорю тихо, вежливо, но не заискиваю. Я поклялась себе, что больше никогда не позволю себе заискивать. Ни перед кем.　

Сосед вернулся из своего купе и подал мне небольшое полотенце. Мягкое, из египетского хлопка, с приятным запахом стирального порошка. Наверное, жена собирала его в дорогу.　

— Всё, разошлись! Нечего на девушку смотреть! — Сжалившись надо мной, проводница разогнала любопытных. — Я вам сейчас кофе сделаю, горяченького. Раз уж и ночью не спалось, то в самый раз будет.　

— Если нетрудно, сделайте кофе на двоих, — попросил сосед, вызвав у проводницы сальную улыбку.　

— Оставьте меня, — устало попросила я.　

— Простите, но не могу. Совесть не позволяет. Вы ночью кричали во сне, толкались в стену и плакали, я так и не смог заснуть. Вам плохо. Не заставляйте меня чувствовать себя последним подонком, позвольте вам помочь.　

— Чем?　

— Для начала убедиться, что вы не простудитесь.

— В поезде тридцать градусов.　

— Всё равно. — Расправив полотенце, он высушил мои волосы, как заботливая мать — ребёнку. Потом щёлкнул по носу и улыбнулся. — Вот так-то лучше.　

У него наверняка есть дети. Трое, а то и четверо.　

— Сколько у вас детей?　

— У меня только племяшки, — улыбнулся он. — Двое. Близнецы, если хотите знать, ходячие кошмарики. Теперь давайте, я выйду, а вы переоденетесь в сухое.　

Через пять минут он вернулся с чашкой кофе, стаканом горячей воды и книгой. Забравшись с ногами на полку, я смотрела на идеальную синеву за окном. Мужчина отразился в стекле на фоне деревьев, и я долго разглядывала его, не подавляя симпатии. Отражения намного добрее и безопаснее людей.　

— Значит, так. Мне — кофе, а вам — горячая вода. Моя бабушка говорила, что от кошмаров помогает горячее молоко. Молока у нас нет, так что попробуем воду. Выпейте и ложитесь спать, а я вас покараулю. Если что, разбужу или просто… — он отвёл взгляд, немного смущённо, — подержу за руку. — Выдерну вас из кошмара.　

Да. Да и ещё раз да. Где же он был всю мою жизнь? Спаситель, чтоб его. Просто возьмёт и выдернет меня из кошмара? Наивный.　

— Идите к себе, — устало подавляю в себе неприязнь к соседу и заворачиваюсь в простыню.　

— Не могу, у вас уютнее.　

— У вас точно такое же купе.　

— В моём купе нет вас! — Сосед глубокомысленно дёрнул бровями. — Я шучу! Шучу! — увидев, как я подпрыгнула на полке, мужчина рассмеялся. — Вот, смотрите, я оставил дверь открытой. Позвольте мне хоть разок почувствовать себя джентльменом и покараулить покой дамы. Мне есть, чем заняться: я решил на старости лет научиться программированию. — Хлопнув учебником по столу, он устроился у окна и с невозмутимым видом погрузился в чтение.　

Глотнув кипятка, я поставила гранёный стакан на стол. Пить горячую воду в такую жару невозможно, даже в лечебных целях. Сейчас выгоню мужчину, проветрю купе, и сама попробую почитать.　

— Вы надолго в Анапу? — спросил попутчик, не поднимая глаз от книги.　

Остатки сна клубятся в памяти, чудовище всё ещё волочет меня в отдельную комнату. Олави смотрит на меня, одними губами повторяя «убью».　

— Раз уж мы теперь обитаем в одном купе, хорошо бы представиться, — невозмутимо продолжает сосед, невзирая на моё молчание. Вот же, непонятливый. — Не злитесь! Только назовите своё имя — и спите.　

Я послушно прилегла, накрывшись простынёй. Бояться мне нечего. Незнакомец не может причинить боль, которая мне не знакома. А знакомая боль не так страшна.　

— Давайте я начну, — весело предлагает он. — Меня зовут…　

— Нет. Не надо. — Закрываюсь простынёй с головой и сразу засыпаю. Проваливаюсь в пустой сон, без кошмаров, без мужчины со шрамом, без Олави. Понемногу мышцы расслабляются, одна за другой, я даже храплю во сне и тогда чувствую, как меня переворачивают на бок, заботливо поправив плоскую подушку.　

Я дремлю, не теряя осознанность, продолжаю ощущать присутствие соседа по купе, и это спасает меня от кошмара.　

Нет, лгу. В какой-то момент я проваливаюсь совсем глубоко, настолько, что не замечаю, как над моей головой готовят еду.　

— Танюш, просыпайся! — кто-то легко трясёт меня за плечо. — Сейчас будет последняя нормальная остановка перед Анапой. Можно немного погулять.　

Надо мной навис мужчина, безымянный сосед. Светлые пряди свесились на лоб, синие глаза улыбаются. Хорошо, что я узнаю его и не успеваю закричать, но он заметил ужас в моих глазах и отступил на шаг.　

— Танюша, это всего лишь я! Осталось десять минут до остановки. Быстро перекуси, выпей кофе и пойдём погуляем.　

— Почему вы называете меня Танюшей? — Следует спросить, почему он мне «тыкает», но я не заморачиваюсь. И без этого проблем хватает.　

— Раз ты не хочешь назвать настоящее имя, будешь Танюшей. Садись. Тебе сахар класть?　

— Нет.　

Я люблю сахар, вообще обожаю всё сладкое, но не хочу, чтобы сосед за мной ухаживал. Не хочу, чтобы он знал моё имя и мои привычки. Пусть всё делает неправильно, подпитывая мою неприязнь. Молча пью горькую жижу и смотрю в окно. Это не кофе, а мерзость.