Собираюсь сказать, что это — большая ответственность, но не могу издать ни звука. Молчу.　

— Что можно проверять в сентябре? Никто ещё толком не очухается после лета, ни дети, ни учителя, — продолжает отец.　

Отодвигаю тарелку.　

— Спасибо, очень вкусно.　

— У нас собака, лохматенькая, зовут Ульрик, — дрожащим голосом говорит мама. Волнуется, что я собираюсь сбежать. Снова. — Хочешь, выпущу?　

Мама не съела ни ложки, даже не налила себе суп.　

— Собаке не место у стола, — отрезает отец.　

— Мне нравится имя Ульрик, — говорю одними губами.　

— А у тебя есть… животные? — спрашивает мама, в её глазах — панический испуг. Она боится невыплаканных слёз, которые просятся наружу.　

На самом деле она хочет спросить, есть ли у меня дети.　

— У меня нет… животных.　

У меня нет никого и ничего, но я не могу сказать это вслух. Не при родителях.　

Мама ставит на стол тарелку котлет и кастрюлю пюре.　

— Берите, кто сколько хочет. Всем хватит, — слишком жизнерадостно говорит она.　

А вдруг Макс ушёл? Вдруг он меня оставил?　

Оборачиваюсь, выискиваю чёрную тень в темноте, но ничего не вижу. Сглатываю панику.　

— Если тебя ждут, то иди, — сурово говорит отец, впервые обращаясь ко мне.　

— Меня не… — до меня доходит, что отец со мной заговорил. — Всё в порядке.　

— А ты Машеньку видела? — спохватывается мама и, когда я отрицательно качаю головой, охает. — Она в прошлом году закончила педагогический с отличием, работает учительницей литературы. Встречается с отличным парнем, Сергеем, у него серьёзные намерения.　

Приятно знать, что сестра не разочаровала родителей. Пошла по правильному пути.　

На моей тарелке остатки котлеты, но я не помню её вкуса. Облизываюсь, посасываю язык, чтобы вспомнить, но память не пробуждается. Я хочу увидеть Макса. Он поможет, он скажет, как себя вести, что сказать, как перейти через бездну.　

Раньше мне никто не помогал. Восемь лет я пыталась выкарабкаться из этого кошмара без чьей-либо помощи. А теперь в моей жизни появился Макс и сломал мою независимость. Сломал меня.　

Я не должна просить его о помощи.　

Сама. Я всё сделаю сама.　

— Я работаю медсестрой.　

Как говорится, попытка не пытка.　

Коллективный вздох облегчения ясно продемонстрировал, что думали обо мне родители. Без участия Олега здесь не обошлось. Полагаю, что он в красках обрисовал им моё будущее с Олави и карьеру в порнобизнесе, поэтому они и не стали меня искать. Поверили, что я сознательно на это согласилась.　

Больно.　

Очень.　

Потому что не остановили, не спасли и не искали, а главное — потому что ни на секунду не усомнились. Приняли версию Олега и отрезали меня.　

— Хорошая профессия, — мама всхлипнула и поднесла к глазам салфетку. Расчувствовалась. Приятно узнать, что твоя дочь не проститутка и не звезда порнофильмов.　

Мама собралась было задать вопрос, но поймала взгляд отца и сомкнула губы.　

— Я работаю в травмпункте, — невозмутимо продолжила я. По крайней мере, я надеюсь, что выглядела именно так — невозмутимо. Но изнутри меня разрывало глубинное возмущение всех, даже самых немыслимых чувств сразу.　

Тишина.　

Отец отодвинул тарелку и поднялся.　

— Алевтина, я сыт, не буду ждать десерта. Спасибо, всё было очень вкусно.　

— Володенька… — взмолилась мама.　

— Алевтина! — грозно.　

Я увидела родителей, и это хорошо. Теперь можно уходить, всё равно больше ничего не выйдет.　

Они стоят в дверях кухни и гипнотизируют друг друга. Мама — умоляюще, отец — сердито.　

Больше сказать нечего.　

Я отхожу к окну, прижимаюсь к стеклу и смотрю на детскую площадку. Макса не видно. Стою, трусь щекой о прохладное стекло и не оборачиваюсь на родителей. Не хочу видеть, как мама проиграет очередной бессловесный спор с отцом.　

Машу рукой в надежде, что Макс ответит, и я смогу разглядеть его движение в темноте. Ничего.　

— Алевтина, дай мне пройти! — гремит отец.　

— Не лишай меня дочери! Не делай этого снова! — кричит мама. Жалобно.　

— Прекрати! Не при чужих!　

Я — чужая. Это слово резануло по горлу, хотя удивляться нечему.　

— Спасибо, мама, всё было очень вкусно.　

Обнимаю её и выхожу в прихожую. Снимаю пушистые тапочки, беру босоножки в руку и выхожу на лестницу босая. Навстречу мне поднимается Макс.　

— Ты позвала.　

Наверное. Да, я позвала.　

Мама смотрит на него широко распахнутыми глазами, но не с испугом, нет. С надеждой. Думает, что его появление повлияет на папу.　

— Что же вы, проходите в дом! — суетится она. — Заходите скорее. Котлеты-то, наверное, остыли. И суп тоже. Что же вы так поздно!　

— Свекольник и должен быть холодным, — на автомате поправляю я, и мама растерянно оглядывается, не понимая.　

— Что? Суп? Свекольник? — затаскивает нас обоих на кухню. Она в шоке.　

Дело не в Максе, а в том, что мама пытается меня вернуть. Задержать. Любой ценой, даже если ей придётся впервые не подчиниться отцу.　

— Владимир! У нас важные гости! — говорит она совсем другим, звенящим от счастья голосом, и тут я с опозданием вижу то, что она заметила сразу. Макс держит меня за руку. Осторожно вынимает босоножки из судорожно сомкнутых пальцев и показывает на тапочки.　

Мама суетится у плиты, и тогда Макс проводит пальцем по моим рёбрам и шепчет: — Дыши, Лара!　

И я улыбаюсь. Реально, глупо, искренне, и эта улыбка расползается по всему телу радостным теплом.　

— Мама, это — Макс.　

— Ох, Макс, неужели Ларочка заставила вас ждать на улице? В такую-то темень!　

— Я сам виноват, — он смотрит на меня, и я хочу плакать. Вгрызаюсь в костяшки пальцев и молчу.　

— Садитесь скорее, сейчас я подогрею котлеты. Вы любите свекольник?　

Макс ест всё, что ему дают, не торопится. Благодарит, улыбается, а я смотрю на него сквозь слёзы. Вот он, мой катарсис. Как, почему — не знаю.　

Отец заходит на кухню, когда Макс уже почти доел горячее.　

— Что за представление вы здесь устроили? — грохочет он, удерживая очки на переносице.　

Мама всхлипывает, но Макс вовремя хватает её за руку, и она замолкает, глядя на него с мольбой.　

— Добрый вечер, — невозмутимо говорит Макс. — Алевтина Сергеевна отлично готовит.　

— Да, конечно, — отец внезапно тушуется под чёрным взглядом чужака. — Аля — отличная хозяйка, мне очень повезло.　

— Ваша дочь унаследовала её талант. Она часто готовит для… для наших знакомых.　

У меня отвисает челюсть, и, заметив мою растерянность, Макс дёргает плечом. Просит подыграть? Пытается мне помочь? В чём?　

— Ларочка с детства любила возиться на кухне, — подпевает мама, глядя на меня с изумлением. Знает ведь, что руки у меня растут не из того места. — Помню, как в три годика она сделала пирог из листьев сирени. А где живут ваши знакомые?　

Плохо завуалированный вопрос «где живёт моя дочь?».

— В Анапе.　

— Так это… — хлопает глазами мама, решив, что всё это время я жила так близко.　

— Это недалеко, — подтверждает Макс.　

Неловкая тишина позволяет отцу восстановить самообладание.　

— Я не знал, что в Анапе развит модельный бизнес. — Надо же, он мстит мне за Макса, за то, что я привела подкрепление. — Да и новых звёзд экрана оттуда давно не появлялось.　

Мама смотрит на меня умоляюще, не хочет, чтобы мы ссорились.　

— Я живу не в Анапе.　

— Но моделью так и не стала, — настаивает отец.　

— Почему же, стала.　

Он отступает на шаг, не зная, как понять мои слова. Видит перед глазами ужасные, постыдные образы. Мама в панике комкает передник.　

— Не стоит верить слухам, особенно тем, которые распускает Олег. Я действительно работала моделью, самой обычной, для каталогов одежды. Это — достойная профессия. А потом я решила выучиться на медсестру.　

За этими словами скрыто достаточно печали, чтобы утопить всю мою семью, но я не собираюсь вдаваться в подробности. И надеюсь, что они не попросят посмотреть фотографии. Я работала на третьесортные каталоги одежды, рекламировала бельё, носки, халаты и пижамы. Таким моделям, как я, на снимках отрезают головы. Всё внимание потребителя — на белье, на пижаме, на моих ногах. Агент надеялся, что меня позовут на большее, но не сложилось. Клиентам не нравилось моё лицо, неживое и жалкое. Олави сделал так, что я разучилась улыбаться.　

— В моём доме я сам решаю, к чему прислушиваться, а к чему — нет! — гневно воскликнул отец.　

— Не повышайте на Пару голос. — Макс медленно поднялся, загораживая меня собой. Надеюсь, что он помнит про здоровье отца.　

Макс знает, что я в безопасности, что отец имеет право злиться, но всё равно поддерживает молчаливое противостояние.　

— А вы, собственно, кто?　

Хороший вопрос, молодец, папа. Сразу — и в точку.　

— Я — мужчина, который любит вашу дочь.　

— Думаю, что это непросто, — сухо процедил отец.　

— Вы ошибаетесь.　

Я не удивилась, не отреагировала на слова Макса, ведь я помнила, что он обещал мне помочь. Но так… это уже слишком. Каждое сказанное им слово имело невероятный эффект. Отец вздрогнул, мама ахнула, а потом отбежала к окну, задев меня локтем. Так и стояла там, обнимая вздрагивающие плечи.　

— Вы не имеете права меня осуждать! — крикнул отец, тыкая Макса пальцем в грудь.　

— Имею. Вы не защитили Пару, не подготовили к тому, что и кого она встретит на своём пути. Не выслушали, не поддержали. Вы поверили сплетне.　

— А вы сами вырастили хоть одного ребёнка? Думаете, это легко?　

— Я думаю, что вы не заслуживаете вашу дочь.