Я пришла к Олави в гостиничный номер. Тот самый, 213. Ходила перед зеркалом в трусах и лифчике, пока он учил меня правильно двигаться, улыбаться публике. Восхищался моими ногами, грудью, осанкой.　

— Я дико тебя хочу, Лара, но ни за что не опорочу, пока у меня не будет возможности предложить тебе всё, чего ты заслуживаешь.　

Опытный хищник, Олави охотился наверняка. С упоением следил, как жертва добровольно шла на заклание. Использовал красивые, сильные слова. «Опорочу». Да ещё и с акцентом. Олави не хотел меня опорочить.　

А ведь мог ударить по голове и запихнуть в машину. Но это не метод Олави, он работал красиво и чисто. Не оставлял следов, не вызывал подозрений.　

Он просил меня разыграть сценки, прочитать стихи, потом что-то писал в блокноте, вздыхал и качал головой:　

— Однажды, милая Лара, ты меня перерастёшь. Боюсь, что модельной славы тебе будет недостаточно, ты станешь актрисой. Мне трудно будет отпустить тебя, звёздная девочка.

На то, чтобы взорвать мой разум и всю мою жизнь, ему потребовалось всего 32 часа. Я держала наши встречи в секрете, сама собрала вещи и, накричав на родителей, приехала на вокзал, чтобы сбежать с ним в Европу. Да, именно так, в «Европу». Я даже не спросила, в какой город, в какую страну, откуда он родом, где я буду жить и на что. Наивная до зубного скрежета. Он уверил меня, что руководит официальной программой обучения моделей, и что я стану его звездой.　

Мама рыдала, пыталась меня удержать, отец угрожал, кричал, но меня заклинило. Я вошла в штопор.　

— Я стану моделью! Вы не имеете права меня останавливать, мне восемнадцать! Мне на фиг сдался ваш педагогический институт! Наконец-то я нашла человека, который меня понимает! Я стану знаменитой, мои фотографии появятся в европейских журналах! Может, я даже стану известной актрисой.　

Мама побежала звонить в полицию, но папа остановил.　

— Ты отрезана, — сказал он мне. — Отрезанный кусок. Хочешь продавать себя — иди, но больше никогда не возвращайся.　

Не оглядываясь, я побежала на вокзал.　

— Олави! — обняла мужчину за шею. — Я не знала, понадобится диплом или нет, но на всякий случай взяла. Он у меня красный. — Смущённо улыбнулась и покраснела.　

— Умница ты моя.　

Он был опытным ловцом и беспринципным человеком. А я — одно слово: дура. Я уехала с ним добровольно, не поделилась счастливой новостью ни с кем, кроме родителей. Пыталась найти Олега, но не смогла.

Всё было устроено идеально. Вскоре к нам присоединились ещё трое мужчин и пятеро девушек моего возраста. Нас видели на перроне — весёлых, счастливых молодых людей. Прохожие заглядывались на нас и улыбались.　

А потом мы вошли в купе, и Олави протянул мне бутылочку воды.　

— Пей, моя сладкая. Ты должна следить за своим здоровьем.　

Я послушно выпила и через несколько минут провалилась во тьму. Звёздную тьму, полную предвкушения новой, невероятной жизни.　

А когда я очнулась, Олави отрезвил меня пятью простыми словами.　

— Если закричишь, я тебя убью.　

— Олави, подожди, что ты делаешь?　

— Сказка закончилась, Лара…　

Сказка закончилась.　

Свет выливается из дверей клуба, высвечивая обнимающиеся парочки. Я привлекаю внимание, то ли из-за неподходящей одежды, то ли из-за почти пустой винной бутылки в руке.　

— Здесь началась моя сказка, — доверительно сообщаю целующейся парочке у дверей. Мне не плохо и не хорошо, мне никак. Полное, круглое ничто, как сказал бы папа. Девица на секунду оборачивается, рассеянно кивает, потом снова вешается на парня.　

— Тридцать два часа сказки, блин, — объявляю мускулистому юнцу в дверях. Мир кренится, и я хватаюсь за неровную стену. — Мне нужно зайти внутрь. — Тыкаю бутылкой, пытаюсь пролезть мимо накачанного тела. — Пустите меня.　

— Вы в порядке? — спрашивает он, с жалостью глядя на моё лицо. Провожу по щеке тыльной стороной ладони и ощущаю влагу.　

— Дождь пошёл! — объявляю так уверенно, что несколько человек смотрят на небо.　

— Вы плачете, — почти шепчет юнец. — Вам нехорошо?　

— Плакать — это хорошо, — пьяно объясняю. — Это — катарсис. Я охочусь за этим долбаным катарсисом уже восемь долбаных лет. Пропустите меня в клуб, там мой катарсис.　

Не допивая, бросаю бутылку в урну и смотрю на парня печальными глазами. Он младше меня лет на восемь, кровь с молоком, мысли прямые, как линейки.　

Пропускает. Жалость во взгляде прибивает меня к земле. Я не люблю жалость, презираю её. Она пустая и мерзкая, а также очень, очень несвоевременная. Ведь когда мне было нужно, меня никто не пожалел.　

Макс. Макс меня не пожалел.　

Юнец разговаривает с кем-то по телефону и следит, как я удаляюсь по коридору. Наверное, он вышибала. И сейчас они вышибут меня, потому что таким, как я, не место в клубе.　

Я буравлю взглядом танцующую толпу и не могу сориентироваться. Клуб изменился до неузнаваемости, раньше был просто зал с зеркальным шаром под потолком, а теперь чего только нет. Бар, сцена, разноцветные огни. Ко мне подходит мужчина постарше, тоже весь в чёрном, как и юнец у входа, и предлагает помощь. Какую? Хочу спросить, но он вдруг щурится и выводит меня на свет.　

— Быть не может, ей богу, инопланетянка! Точно, это ты!　

Понятия не имею, кто это, но он мне не нравится. Совсем. Вырываюсь и иду к выходу. Всё равно мне здесь нечего делать. Раз уж клуб настолько изменился, катарсис здесь не найти.　

Парень настигает меня, хватает за руку и хмыкает:　

— А ты выглядишь очень даже средненько, я ожидал большего. Поизносилась, да? — мерзко смеётся. — Каждый раз, когда смотрю порнуху, думаю о тебе. В смысле, вдруг ты в фильме будешь.　

Выбегаю наружу, спотыкаюсь о порог и падаю на колени, удерживаемая юнцом. Вот тебе и приехала. Мало того, что меня узнали, так ещё и оказалось, что всем известно, куда и зачем меня увезли. Ведь именно порнография оказалась главным бизнесом Олави.　

— Я вызову вам такси, — предлагает юнец.　

— Вы знакомы с Екклесиастом? — отвечаю я невпопад и по его лицу вижу, что незнаком. — «Всему своё время». Это из Ветхого завета. Есть «время плакать, время смеяться».　

Он набирает номер.　

— Не стоит беспокоиться, она со мной.　

Меня шатает, как на палубе во время шторма. Вроде узнаю голос, но знаю, что Макса здесь быть не может.　

— Пойдём, Лара.　

Надо же, это действительно он. Осматриваюсь по сторонам, подозревая, что перенеслась через пространство и время. В моей жизни всё возможно.　

Макс ведёт меня под руку мимо обнимающихся пар, вдоль забора. Один взгляд на него — и люди расступаются.　

— Я не допила вино, — жалуюсь, оглядываясь на урну.　

— Это радует.　

Он скуп на слова и старается не прикасаться ко мне, только держит под руку. Я болтаюсь на нём, спотыкаюсь, теряю равновесие, но Макс упорно тащит меня вперёд. Мы заходим в забегаловку, и он задаёт невозможный вопрос:　

— Когда ты в последний раз ела?　

Мысли плывут, и я пожимаю плечами. Помню, что покупала пиццу, но когда? И съела ли? Макс заказывает еду и несколько бутылок воды, а я лежу на прилавке и смотрю на потрескавшиеся стены.　

— А ты знаешь Екклесиаста? — спрашиваю то ли Макса, то ли продавщицу.　

— Нет, — отвечает она, а Макс подхватывает меня с прилавка и суёт в руки бутылку воды.　

— Пей.　

У воды привкус вина, но Макс не отступает, взглядом заставляет меня допить.　

— Мне надо в туалет. — Пританцовываю.　

— До гостиницы дойти сможешь?　

— Наверное.　

— Наверное! — вдруг смеётся он. — Скажешь тоже! — и мы бежим по улице в направлении гостиницы. Провожаемые неодобрительным взглядом ночного портье, взбегаем на второй этаж, вернее, Макс взбегает и тащит меня за собой.　

Когда я умылась и почистила зубы, на меня снизошло озарение. Я так и выскочила из ванны с зубной щёткой в руках.　

— Что ты здесь делаешь? Где Дима?　

— С Димой осталась жена моего друга, она тоже медсестра. Он в полном порядке.　

— Ты не должен его оставлять!　

— Он сказал, что тебе я нужнее, чем ему.　

— Глупости! Что ты здесь делаешь?　

— Я забыл тебя предупредить: в прошлом году у твоего отца были проблемы со здоровьем. Не знаю, что ты собираешься рассказать родителям, но учти это.　

Отшатнувшись, я охнула и проглотила зубную пасту. Макс, мой пожизненный кошмар, знает о моей семье больше, чем я сама. Выполоскала рот, плеснула в лицо ледяной водой, пытаясь протрезветь и проиграть в голове десятки вопросов.　

— Сядь! — Макс не ожидал приглашения, поэтому помедлил, прежде чем опуститься в низкое кресло. — А теперь скажи мне правду. Что тебе от меня нужно, Макс? Признайся, не тяни. Давай покончим с нашим неловким знакомством раз и навсегда. Если ты разыскиваешь Олави, если наши общие знакомые задолжали тебе денег, если тебе нужна информация, просто признайся и задай мне вопросы, так будет лучше. Скорее всего, я тебя разочарую, так как не ввязывалась в их махинации, но уж лучше спросить, чем следовать за мной по всей стране. Если ты собираешься угрожать и выбивать из меня информацию, то сделай это сейчас, до того, как я встречусь с родителями, чтобы им не пришлось хоронить меня дважды.　

— Мне ничего от тебя не нужно. Если бы я собирался причинить тебе вред, то сделал бы это, когда увидел тебя наедине с моим племянником.　

Далеко не исчерпывающий ответ, но большего я от него не добилась, как ни старалась.　

— Я уже объяснил, зачем приехал, и повторять не буду, — отрезал он.　

— Чтобы предупредить о болезни отца? Ты мог позвонить.　

— Мог.　

Дверь пошатнулась под серией неровных ударов, то ли кулаком, то ли ногой. Но грохот напугал меня намного меньше, чем реакция Макса. Он скользнул за дверь и прижался к стене, как будто готовясь к нападению.