Фамилия Пфауенберга напомнила Тамаре этот разговор, и она стала внимательно прислушиваться к беседе своих подруг. Речь шла о богатой невесте, дочери одного банкира, на которую имел виды этот офицер. Расходились только во мнениях относительно возможного успеха этого ухаживания, причем Кулибина с каким-то злорадством утверждала, что Пфауенберг не задумается бросить свой предмет любви, если только ему представится более выгодная партия.

Две недели спустя после возвращения Тамары из Швеции начались приемы в их доме. — «В этот четверг хотя и мало гостей соберется у нас, но все-таки ты позаботься о своем туалете», — сказала ей как-то мачеха. Но и без этого предупреждения Тамара тщательно занялась своим костюмом, так как какое-то внутреннее чувство говорило ей, что на этот вечер приедет князь Угарин, тем более, что адмирал сообщил о его возвращении из-за границы.

Вечером действительно собралось немного гостей, но между ними были князь Арсений Борисович и Пфауенберг. Угарин, как и четыре года тому назад, почти не обратил внимания на молодую девушку. Обменявшись с ней из вежливости несколькими общими фразами, он подошел к Ардатовой и стал с ней оживленно о чем-то беседовать. Тамара с любопытством разглядывала красивое лицо героя своих девичьих грез. Она нашла, что он похудел и побледнел. На всей его фигуре лежал какой-то отпечаток утомления и скуки. Пораженная внезапною мыслью, она опустила глаза на его руку, которой тот небрежно играл своей часовой цепочкой; на ней сверкал крупный бриллиант, но простого, гладкого золотого кольца не было. Итак, князь не был еще женат. Это открытие наполнило тайной радостью сердце молодой девушки.

После чая, когда большинство гостей разместилось за карточными столами, приехал Пфауенберг. При виде этого офицера небольшого роста, с тщательно завитыми белокурыми волосами и с лицом, дышавшим полнейшим самодовольством, Тамара едва могла сдержать смех. Она вспомнила свой разговор с баронессой Рабен и сейчас же угадала в нем воплотившегося Париса. Но когда их представили друг другу и она обменялась с ним несколькими фразами, какое-то неприятное чувство, очень близкое к отвращению, охватило молодую девушку. Она инстинктивно чувствовала, что под лицемерной маской этот человек скрывал сухую и эгоистичную душу.

С этого дня время для Тамары летело с поразительной быстротой. Столица начала мало-помалу оживляться. Хотя больших балов еще не давали, но маленькие собрания были часты и театры гостеприимно открыли свои двери. Тамара была увлечена этим вихрем удовольствий, а частые визиты Угарина доставляли ей неизъяснимое наслаждение.

Первый большой бал, на котором должна была появиться Тамара, объявлен был в середине октября. Его давала жена одного сенатора, желая блестяще отпраздновать годовщину своей серебряной свадьбы.

За два дня до этого пышного торжества Угарин сидел вечером у Ардатовых. Разговор, естественно, вращался около предстоящего бала, поглощавшего теперь все внимание молодой девушки.

— Не осталось ли у вас какого-нибудь свободного танца на мою долю? — спросил любезно князь Тамару.

— О, разумеется! Все свободны, за исключением одного вальса и одной кадрили, на которые пригласил меня Тарусов, — отвечала та, краснея от удовольствия.

— Когда же это Тарусов успел пригласить тебя? — заметила Ардатова.

— Вчера, когда он был здесь со своей тетушкой. Пока ты беседовала с Надеждой Павловной, мы разговорились о бале, и он пригласил меня.

Тарусов, о котором шла речь, был молодой гвардейский офицер, явно интересовавшийся Тамарой.

— В данном случае я не могу уступить ему и прошу вас оставить за мной три танца, — сказал Угарин, окидывая сверкающим взглядом молодую девушку и любуясь ее оживленным и радостным видом.

Люси Ардатова пригласила князя прийти к ним обедать в день бала.

— Адмирал тоже будет у нас, — прибавила она, улыбаясь. — Вы можете сыграть с ним партию в шахматы, пока мы займемся своим туалетом, а потом все вместе отправимся к Платоновым.

Угарин принял приглашение Ардатовой, к великому удовольствию молодой девушки, не терявшей надежды покорить сердце этого блестящего офицера, с первого же взгляда произведшего на нее такое сильное впечатление.

Тамара любовалась в зеркало на свою изящную фигуру, пока Фанни при помощи другой камеристки заканчивала одевать ее. На молодой девушке было воздушное платье из розового газа, отделанное зелеными ветками, перемешанными с белыми цветами жасмина; букет таких же цветов украшал ее роскошные темные волосы.

Как только последняя булавка была заколота, Тамара, схватив перчатки и веер, побежала в кабинет отца, чтобы показаться ему в своем бальном костюме. Николай Владимирович не выходил еще из уборной, но зато в кабинете она неожиданно застала адмирала и князя, которые предпочли здесь, а не в гостиной сыграть партию в шахматы.

Тамара сконфуженно остановилась на пороге, но радость ее была слишком велика, чтобы она могла долго поддаваться своему смущению.

— Взгляните на меня, крестный, удачно ли я выбрала себе костюм? — спросила она, быстро подходя к адмиралу.

Тот надел очки и осмотрел свою крестницу.

— Ты очень хороша, и я от души желаю, чтобы ты так же понравилась всем, как и мне, — сказал он, улыбаясь.

Князь тоже встал со своего места. Глаза его светились неподдельным восхищением при виде этого очаровательного ребенка — настоящего воплощения молодости и невинности, — поражавшего глаз гибкими и изящными формами, здоровым, свежим цветом лица и светлым, чистым взглядом.

Через несколько минут в кабинет вошли Ардатов и его жена, необыкновенно нарядная и вся сверкающая бриллиантами. Так как была уже половина одиннадцатого, решили сейчас же ехать к Платоновым. Пока все шли в прихожую, Угарин наклонился к Тамаре и прошептал:

— Много сердец покорите вы сегодня! Но будет ли кто-то настолько счастлив, что заинтересует вас собой?

— Вы шутите, Арсений Борисович! — возразила она, краснея. — Я здесь никого еще не знаю, а истинное чувство не так скоро пробуждается.

— Напротив, для этого часто достаточно одного взгляда. Но, увы, к этому надо прибавить, что в большинстве случаев любовь не более как вспышка пучка соломы, — сказал князь с загадочной улыбкой.

— Вспышка?.. — повторила с удивлением Тамара. — Мне кажется, что любовь к человеку, которого избираешь себе спутником на всю жизнь, чувство неизгладимое. Любить и позабыть — вещь невозможная!

— Это вам только так кажется, Тамара Николаевна! Именно супружеская жизнь и разрушает все иллюзии, а раз их нет — каждый ищет на стороне пищи для сердца, желая вознаградить себя за разбитые грезы.

— Нет, нет! Истинному чувству нечего бояться такого разочарования.

— Будущее покажет, кто из нас прав, — возразил князь, помогая Тамаре одеваться и сопровождая свои слова взглядом, заставившим сильно забиться сердце молодой девушки.

В эту минуту взгляд Ардатовой случайно упал на них.

— Что вы там такое нашептываете моей дочери? — сказала она, смеясь и грозя пальцем князю. — Что скажет Елена, когда узнает о вашем ухаживании?

Арсений Борисович выпрямился и засмеялся сухим смехом, который прозвучал как-то фальшиво в ушах Тамары; но ей некогда было спросить, кто такая эта Елена, хотя, впрочем, никакое подозрение не коснулось ее чистого сердца.

Сенатор Платонов был баснословно богат. Роскошь и изящество его праздников вошли в поговорку. Когда Тамара поднялась по лестнице, ей показалось, что она перенеслась в какое-то волшебное царство. По случаю празднования двадцатипятилетия свадьбы хозяев все было убрано белым и серебряным. Громадный зал, переполненный блестящей толпой и залитый ярким светом электрических ламп, представлял, действительно, какую-то фантастическую картину.

Появление Ардатовых произвело сильное впечатление, и много любопытных глаз с восхищением остановились на красивой молодой девушке. Тамару тут же окружила целая толпа танцоров, наперебой добивавшихся чести быть ей представленными. Через несколько минут все танцы у нее оказались разобраны.

Баронесса, заметив своих друзей, подошла к Ардатовой и обещала ей не оставлять вниманием Тамару, так как Люси сама была страстной любительницей танцев. Молодая девушка, любившая и уважавшая свою почтенную приятельницу, тут же села рядом с ней и стала расспрашивать о лицах, возбуждавших ее интерес, хотя, правда, танцоры оставляли ей мало времени для расспросов. Наконец подошел князь Угарин, и вальс, который она с ним танцевала, опьянил молодую девушку.

Он любил ее — это было очевидно: взгляды и комплименты, расточаемые князем во время вальса, не оставляли в этом ни малейшего сомнения. Щеки Тамары пылали, а глаза ясно говорили о чувствах, волновавших ее.

Возбужденное состояние девушки не укрылось от баронессы, и лицо ее омрачилось. После минутного размышления она поднялась со своего места.

— Вы очень разгорячились, дитя мое! — сказала она, обращаясь к Тамаре. — Вам необходимо немного отдохнуть. Пойдемте со мной в гостиную, которая теперь, вероятно, пуста.

Тамара поспешно встала, и обе они стали пробираться сквозь пеструю толпу гостей. В конце залы они увидели Угарина, который шел под руку с очень красивой дамой. Наклонившись к своей спутнице, князь с таким оживлением что-то рассказывал ей, что совершенно не заметил ни баронессы, ни Тамары, хотя прошел совсем вблизи от них.

Молодая девушка побледнела. Какое-то до сих пор не знакомое ей, болезненное чувство сжало ее сердце, и она машинально последовала за баронессой в гостиную, которая, действительно, оказалась пуста. Здесь обе женщины сели на диван, скрытый тропическими растениями, и пожилая дама, с грустью наблюдавшая за волнением девушки, дружески пожала ей руку.

— Дорогая моя Тамара, — сказала она, — я увела вас сюда, чтобы поговорить с вами серьезно. Поверьте, что только материнская любовь, которую я к вам чувствую, заставляет меня поступить так. Я знала и любила вашу мать, я старый друг вашего отца, и не могу видеть, что вам грозит опасность, не предупредив об этом.