— Ах, ваше сиятельство, если бы вы знали, как нашему барину плохо! — сказал верный камердинер со слезами на глазах. — Доктор говорит, что сегодня должно все решиться и что, вероятно, господин барон придет в себя!

— А где баронесса?

— Баронесса вместе с сестрой милосердия ухаживает за барином. Если угодно, я вас провожу туда, ваше сиятельство.

Когда Угарин вошел в спальню Магнуса, он ничего не мог разглядеть благодаря царившему там полумраку. В эту минуту к нему подошла сестра милосердия и тихо шепнула:

— Баронесса страшно утомлена. Она заснула в кресле.

Тогда князь разглядел в кресле у изголовья кровати чью-то фигуру. При слабом свете ночника он узнал в ней Тамару.

Как бы пробужденная его пристальным взглядом, молодая женщина открыла глаза. Узнав Угарина, она быстро подошла к нему и протянула руку.

— Благодарю, что вы навестили нас, кузен! Пойдемте на балкон. Здесь нельзя разговаривать, так как Магнус спит. Кроме того, эта темнота неприятно действует на нервы.

С этими словами она провела его на обширную террасу, обтянутую полосатой материей. Сев в кресло, она предложила Арсению Борисовичу последовать ее примеру, но тот объявил, что ему и так пришлось просидеть всю ночь, остался стоять и облокотился на балюстраду. Разговор, естественно, зашел о болезни барона. При описании опасного положения Магнуса глаза Тамары омрачились и несколько слезинок скатились по ее побледневшим щекам. Только теперь, при ярком дневном свете, заметил Угарин, насколько она изменилась и похудела. Прислонившись с усталым видом головой к спинке кресла, молодая женщина задумчиво устремила глаза в пространство.

Князь смотрел на нее, волнуемый всевозможными чувствами. С удивлением и досадой он спрашивал себя, неужели Тамара действительно любит несчастного паралитика, имя которого носит, или одно только чувство долга приковывает ее к изголовью больного и заставляет плакать при мысли о возможности потерять его.

Неужели это нежное создание с детским лицом свободно от всех слабостей, свойственных ее полу? Или она не замечает страсти, которую внушила ему, известному покорителю женских сердец, никогда не встречавшему сопротивления там, где ему хотелось торжествовать, — ему, за кем все бегали и чьей любви выпрашивали как милостыни? Здесь же его соперником являлся человек, разбитый параличом, тень мужчины, и он не может победить!.. Что заставляет его сдержанно и молча стоять у балюстрады? Тысячу раз князь пользовался случаем, оставшись наедине с нравящейся ему женщиной, чтобы признаться в любви или смело привлечь ее в свои объятия. Почему же теперь ему казалось, что целая пропасть отделяет от той, которую он мог достать, протянув только руку? Не хотелось признаться себе, что его останавливал чистый и строгий взгляд, читавший, казалось, в самой глубине души. Зная отвращение Тамары к пороку и ее безупречную честность, князь был убежден, что малейшее дерзкое обращение с его стороны неизбежно повлечет за собой изгнание из рая, и он навсегда лишится расположения молодой женщины.

— Что это вы так пристально на меня смотрите, кузен? — неожиданно спросила Тамара.

— Я с грустью замечаю, как вы страшно переменились! Вы чересчур утомляете себя, — ответил князь, опуская глаза.

— Правда, я очень устала от бессонных ночей. Но не хотите ли вы, кузен, позавтракать? Поездка должна была возбудить ваш аппетит, а я, кажется, уже два дня ничего не ела!

Она встала и, сделав необходимые распоряжения, пошла навестить больного. Арсений Борисович, проводив ее долгим взглядом, стал лихорадочно ходить по будуару. Если Магнус умрет, что было более чем вероятно, эта обольстительная женщина сделается свободной!.. О! Тогда он, во что бы то ни стало, добьется развода с Екатериной Карповной и, отделавшись от нее, постарается овладеть той, чье сердце впервые забилось для него. Но вот вопрос: как Тамара отнесется к разводу?

Он знал ее щепетильность и необыкновенную деликатность. Взбешенный этой мыслью, он подошел к окну и нервно вытащил несколько фиалок из хрустальной вазы.

— Как вы жестоки, Арсений Борисович. Что сделали вам мои бедные цветы? — раздался в эту минуту иронический голос Тамары.

— Меня бесит, что они с таким самодовольством благоухают в своем стакане воды, тогда как мне столь многого недостает, — ответил, смеясь, князь.

Когда сели за стол, Тамара предложила своему гостю пирога и вина; сама же с трудом съела крылышко холодной дичи. Князь не сводил глаз с молодой женщины. Его не привыкший к дисциплине характер побуждал разбить это невыносимое сопротивление и дать волю терзавшему его чувству. Когда Тамара передавала ему что-то, он быстро схватил ее руку и прижал к своим губам. Баронесса с удивлением взглянула на него, но, встретив пылающий взгляд князя, покраснела, и мрачный огонек сверкнул в ее глазах. Тем не менее она не пыталась высвободить свою руку и только громко крикнула:

— Антон!

Лакей, хлопотавший у буфета, тотчас же обернулся на этот зов.

— Стакан холодной воды князю!

Князь быстро выпустил ее руку. Эти слова произвели на него действие холодного душа.

— Благодарю вас, баронесса, но мне вовсе не хочется пить, — сказал он с раздражением.

— Право? Вам не хочется пить?.. Ну, в таком случае вам очень жарко! — ответила спокойно молодая женщина.

Князь наклонился к ней: глаза его сверкали.

— Вы поступаете неблагоразумно, баронесса. Слишком большой холод причиняет те же ожоги, что и огонь. От вас же веет таким ледяным холодом, что предписанная вами вода кажется мне теплой!

Он взял поданный лакеем стакан и отпил несколько глотков.

— Я чувствую, что вы рассердились на меня и прогоните отсюда!

Молодая женщина с грустной улыбкой покачала головой.

— Нет, зачем же? Оставайтесь. Если Магнус придет в себя, он будет счастлив вас видеть. Только не забывайте, что вы находитесь в доме больного родственника, борющегося в данную минуту со смертью.

Когда завтрак был окончен, Тамара встала.

— Я должна вас оставить и идти к больному. Вы, кузен, вероятно, устали с дороги и хотите отдохнуть? Ваши комнаты должны быть готовы. А пока — до свиданья!

Не успела она дойти до двери, как у нее закружилась голова, и она, едва держась на ногах, прижала руку ко лбу. Князь бросился к ней и поддержал. Молодая женщина вздрогнула от его прикосновения и с усилием выпрямилась. Тамара не хотела лишаться сознания в объятиях князя, так ясно выдавшего волновавшие его чувства. Помутившимся взором она отыскала кнопку электрического звонка и надавила ее.

Тотчас же прибежала Фанни с лакеем. Мрачный, со сдвинутыми бровями, князь помог камеристке отнести лишившуюся чувств баронессу в ее будуар.

Придя в отведенные ему комнаты, князь отослал лакея и в сильном гневе бросился на диван.

— Нет, эту женщину не покоришь, так как она не хочет быть покорной! Но неужели нет средств сломить тебя, опасное создание? — в бешенстве шептал он.

Угарин был развращен до такой степени, что даже не понимал всей преступности своего желания обольстить жену умирающего человека. Он видел только одно сопротивление, никогда не встречаемое им прежде и доводившее его до безумия. Другое дело, если бы Тамара была ханжой или недотрогой, и если бы она отличалась той величественной красотой, которая заранее заставляет предвидеть поражение! Но нет, в ней все привлекало, начиная со свежей, пикантной красоты и кончая развитым умом, всегда готовым на остроумный ответ. А между тем горе тому, кто увлечется ею! Ему пришли на память слова, некогда сказанные Магнусом: «Собственное женское достоинство, а не глаз мужа создает ее честь»!

Магнус был прав. Страшная гордость Тамары была ее стражем и в бедности, и в богатстве. К Магнусу она испытывала совсем особенное чувство. На имя, данное ей бароном, она смотрела как на залог чести и ни за что на свете не согласилась бы набросить на него хоть малейшую тень. Кроме того, в глубине души в ней сохранилось накопившееся годами презрение к обществу, заставлявшее ее с глубоким недоверием относиться к людям. Князь был в таком дурном расположении духа, что у него разболелась голова. Узнав, что Тамара оправилась от обморока и должна была лечь, по настоянию доктора, в постель, Угарин приказал подать обед в свою комнату и затем лег спать.

Он проснулся около восьми часов. Вечер был чудный, и, желая подышать теплым и приятным воздухом, князь вышел в сад. Заложив руки за спину, Арсений Борисович медленно шел по аллее, тянувшейся вдоль дома, и вдруг вздрогнул и остановился. До него долетел голос Тамары. Только теперь он заметил, что находится близ двух открытых окон, сквозь спущенные занавеси которых просвечивал огонь.

«Это комната Магнуса. Тамара у него!» — подумал князь.

Охваченный приливом неудержимого любопытства, он подкрался к окну. Вскарабкавшись на выступ стены и раздвинув слегка занавески, князь заглянул внутрь комнаты.

Закрытая абажуром лампа достаточно ярко освещала комнату. Сидя на краю постели, Тамара клала компресс на голову мужа.

— Лихорадка, слава Богу, уменьшилась! Слабость же — это естественное следствие твоей болезни. Еще немного терпения, и все будет хорошо, — говорила молодая женщина ободряющим тоном.

— Все в руках Божьих! Твоя же любовь облегчит мне смерть! — слабым голосом ответил больной.

— Зачем говорить о смерти? Что я буду делать без тебя? Если я лишусь тебя, моя жизнь сделается пустой и бесцельной, — со страхом сказала Тамара.

— Ты совсем изводишь себя, моя бедная Тамара, стараясь сохранить жизнь, которая в тягость и тебе, и мне. Твоя великодушная жертва и так уже слишком долго тянется!

— Как можешь ты, Магнус, так обижать меня и говорить о какой-то жертве, когда мною руководит одна только любовь! Я знаю, что твоя жизнь очень тяжела, но ты должен жить для меня. Каково бы ни было испытание, мы перенесем его вдвоем.