С глубоким вздохом он прижал руку к своей наболевшей груди и мало-помалу впал в тяжелое забытье.

Когда Угарин проснулся, было восемь часов утра. Разбитый телом и душой, он встал и, шатаясь, прошел в свои комнаты. Все в доме еще спали. Не зовя своего камердинера, Арсений Борисович бросился в кровать и зарылся пылающей головой в подушки.

XI

Несколько дней спустя после бала Магнус страдал сильной головной болью, сопровождавшейся лихорадкой. Тамару очень беспокоило его здоровье. Уложив больного на диван, она положила ему компресс и заставила принять успокоительные капли. Было уже около семи часов, когда лакей доложил о приезде князя Угарина.

— Что это сегодня он так рано приехал! — заметила Тамара.

— Не беда! Ведь он родственник. Прими его, дорогая моя, и оставь пить чай. Мне теперь лучше! Поспав немного, я, вероятно, буду чувствовать себя совершенно здоровым.

— Хорошо, спи же спокойно!

Князь нервно ходил по гостиной. Когда баронесса вошла в комнату, он окинул страстным взглядом молодую женщину, с улыбкой подходившую к нему в простеньком кашемировом платье.

— Здравствуйте, кузен, — сказала она, протягивая ему руку. — Вы нездоровы? У вас такой больной вид, — прибавила Тамара, приглашая его пройти в кабинет.

— Да, у меня нервы не в порядке, и, кроме того, страшная мигрень мучает меня целый день, — ответил князь, следуя за ней в кабинет.

В камине, перед которым лениво растянулся Персиваль, весело пылал огонь. На столе, освещенном большой лампой, лежали засушенные цветы, вырезанный картон, кисточки и флакон с жидким клеем. Здесь в свободное время Тамара работала над абажуром.

— Я сяду в это кресло, чтобы не беспокоить Бижу, так удобно расположившуюся на диване, — сказал князь, с улыбкой указывая на маленькую собачку. — Простите, баронесса, что я явился к вам в такой неурочный час. Я не в состоянии быть в обществе и видеть посторонних людей. Дома же одиночество невыносимо! Зная ваше христианское милосердие, я надеюсь, вы простите, что я явился надоедать вам своей особой!

— Вы знаете, князь, что вы всегда у нас желанный гость! Бедный мой Магнус нездоров и выйдет только к чаю, но это не мешает нам болтать, развлекаясь в то же время конфетами, — прибавила Тамара, пододвигая к нему бонбоньерку.

— Благодарю вас. Здесь я, право, совсем перерождаюсь! Вы окружены, Тамара Николаевна, какой-то особенной, спокойной атмосферой, благотворно действующей на усталую душу.

— Своими комплиментами, кузен, вы заставили меня возгордиться, — сказала, смеясь, баронесса. — Если вы чувствуете себя у нас хорошо, отдыхайте душой и телом! Все, что может сделать дружба, я охотно предлагаю вам. Но вы сейчас говорили об одиночестве? Разве Кати нет дома?

Она долго колебалась, следует ли ей упоминать о жене Арсения Борисовича, и этот вопрос как-то нечаянно сорвался с губ. Князь облокотился на стол, и его большие черные глаза с выражением горькой насмешки посмотрели на молодую женщину.

— Вы справедливо предполагаете, — сказал он, — что ей благоразумнее было бы оставаться в своей комнате, чтобы скрыть следы горячего объяснения, происшедшего между нами после бала; но у княгини воловья кожа и крепкие кости. Она отправилась обедать и провести вечер у своего друга, баронессы Доппельберг. Правда, надела закрытое платье. Припоминаете ли вы очаровательную женщину, обращавшуюся с такою нежностью со своим старым подагриком-женихом? Мы видели эту парочку у сеньора Эрколя, когда вы рисовали мой портрет. Моя жена и баронесса Доппельберг неразлучны!

Тамара слушала, бледная и взволнованная. Она с каким-то ужасом смотрела на эту изящную, красивую руку, поднявшуюся на женщину.

— Вы не шутите, Арсений Борисович? Вы действительно побили Катю? — пробормотала она наконец.

— Ведь я говорил вам, что сделаю это! — ответил князь.

Откинув назад густые черные локоны, спускавшиеся на его лоб, он показал ей темно-синее пятно.

— Посмотрите! Вот воспоминание о ее отчаянной, хотя и тщетной защите.

Тамара ничего не ответила. Придвинув к себе бумагу, она стала наклеивать сухие цветы и траву, причем руки ее слегка дрожали. Сострадание и отвращение боролись в душе молодой женщины.

Воцарилось продолжительное молчание. Князь Угарин не сводил глаз с баронессы, любуясь ее грациозными движениями, чудным профилем и прекрасным свежим цветом лица. С трудом оторвавшись от этого молчаливого созерцания, он хотел переменить разговор.

— У вас здесь целый зверинец, кузина, — сказал он. Попугай, аквариум, масса птиц и две собаки. Я думаю, все это должно очень надоедать вам?

— О, нет! Мы живем в большой дружбе с этим миром. Я очень люблю бедных животных, с которыми человек по большей части обращается дурно, — ответила с улыбкой Тамара. — Посмотрите только, как мы понимаем друг друга!

С этими словами молодая женщина выдвинула ящик стола и взяла оттуда несколько бисквитов. При звуке выдвигаемого ящика Бижу спрыгнула с дивана и встала на задние лапки; Персиваль отошел от камина и тоже требовал своей доли, ласкаясь большой головой о плечо хозяйки.

Тамара поделила им бисквиты. Затем, поласкав Бижу, она прижалась головой к лохматому плечу Персиваля.

— Счастливое животное! Сколько людей пожелало бы быть на его месте, — сказал Арсений Борисович, с улыбкой любуясь этой очаровательной группой.

— Ну, я думаю, никто не пожелал бы променять свое человеческое достоинство на животное существование Персиваля.

— Я первый согласился бы поменяться с ним положением, если бы только нашелся какой-нибудь волшебник, который мог бы совершить такое превращение. Чего не достает этой счастливой собаке? Она не знает забот, ее любят и берегут, и она ест бисквиты из очаровательной ручки хозяйки.

Персиваль как будто понял эти слова. Охваченный внезапным приливом нежности, он лизнул в щеку молодую женщину. Та оттолкнула его.

— Это что такое? — сказала она, вытирая платком лицо и грозя пальцем собаке.

Князь весело рассмеялся.

— Ну, кузина, в эту минуту больше чем когда-нибудь я желал бы быть на месте Персиваля! За права и привилегии, которыми он пользуется у вас, я охотно отдам ему свою личность, титул и жену.

Тамара слегка покраснела.

— Вы много потеряли бы от такого обмена!

— Это мое дело. Но что сказали бы вы, Тамара Николаевна, если бы душа Персиваля переселилась в меня, а моя в него?

— Я скажу: избави меня Бог от такой метаморфозы! Подумайте только, князь, — лукавая улыбка появилась на лице Тамары, — какой плохой собакой стал бы Персиваль, если бы он, например, напивался пьян и наследовал другие дурные привычки, составляющие исключительную принадлежность человеческой натуры?

— Очень лестно слышать! Итак, вы предпочитаете душу Персиваля моей?

— Боже меня сохрани! Я только протестую против предлагаемой вами метаморфозы. Мне кажется, и Катя была бы так же недовольна ею, как и я!

— Ну, это еще вопрос! Пусть Персиваль постоянно огрызается на нее, она все-таки предпочтет его мне и лучше с ним поладит.

— Конечно, Персиваль собака благовоспитанная и благодарная. Она никогда не укусит кормящую ее руку…

Она в смущении замолчала, заметив, что сказала слишком много, и нерешительно взглянула на князя, стряхивающего пепел с папироски. Страшная бледность покрыла его лицо, и на нем появилось страдальческое выражение. Прочтя упрек в его больших черных глазах, Тамара пожалела о жестких словах, невольно сорвавшихся с ее губ.

— Что же вы замолчали, кузина? Из ваших слов я заключаю, что вы считаете меня неблагодарным по отношению к женщине, носящей мое имя. Прибавьте еще, что презренный человек, продавший себя, зная наперед, что распущенная женщина внесет в его жизнь позор, тем самым потерял всякое право протестовать против своего бесчестья!

Скрытое раздражение звучало в голосе князя, и он нервно теребил золотую часовую цепочку.

— Полноте, кузен! Я просто шутила. Какое я имею право мешаться в ваши дела и судить вас строже, чем сотню других людей, подобно вам заключающих браки по расчету?

— Ради Бога, кузина, не отделывайтесь туманными фразами! Выскажите прямо свое мнение. Оно беспощадно — я это знаю, но я уже привык к вашему строгому анализу и чувствую некоторое облегчение после такой операции. Я где-то читал, что какой-то американец казнил духовное тело Альфреда Мюссе, чтобы очистить его и освободить от грехов. Мне кажется, вы совершаете такой же акт милосердия по отношению ко мне!

— Нет, нет, я вовсе не хочу быть такой жестокой к вам, кузен, — сказала Тамара. — К тому же зачем затрагивать непоправимое? Вы действовали под влиянием обстоятельств, казавшихся вам необыкновенно важными. Было бы более чем смешно упрекать вас за то, что вы женились на богатой женщине. Но вы выбрали себе жену, не чувствуя к ней ни любви, ни уважения, ни даже дружбы — вот в чем ошибка, имеющая такие жестокие последствия. Без сомнения, женщина, упавшая настолько низко, что позволяет себе флиртовать с лакеем, заслуживает наказания, но только вам следовало раньше дать почувствовать ей свой авторитет. В первый же раз, когда общественная молва подозрительно связала имя Кати с именем черкесского князя, когда носились слухи о каком-то скандале в загородном ресторане во время вашей поездки в Москву, — вам следовало наказать ее. Но тогда вы молчали. Теперь же, после целого ряда оскорблений, нанесенных вашей чести, поздно вразумлять неверную жену! Золотые цепи, носимые вами, тяжелы, кузен, — это видно по выражению вашего лица. Ваше душевное беспокойство все увеличивается вместо того, чтобы уменьшаться с исчезновением материальных забот. Это значит, что в вас проснулась божественная искра и громко заявляет свои права. Ни полная наслаждений жизнь, ни материальные заботы не могут затушить ее. Всегда, рано или поздно, наступает время, когда она напоминает о нашем божественном происхождении. Вы тоже чувствуете ее в сердце. Она громко говорит вам: «Остановись, пока есть еще время! Не скользи в пропасть, но стремись к добру, к новой жизни!».