Баронесса засмеялась и пожала плечами.

Новость о помолвке Ардатовой с бароном-паралитиком с быстротой молнии облетела весь город и возбудила множество толков.

Претенденты, получившие отказ, смотрели на такой выбор, как на насмешку и даже как на личную обиду. Взбешенные тетушки и маменьки, видя, что их возлюбленным детищам предпочли больного, которого никто даже и не считал за соперника, не щадили молодую девушку. Одним словом, все были недовольны, хотя, в сущности, никому до этого брака не было никакого дела.

Тамаре, конечно, было известно враждебное настроение общества, но она не обращала на это ни малейшего внимания. По-прежнему она много выезжала, от души забавляясь сердитыми взглядами, недовольными улыбками и плохо скрываемой досадой, с которой произносились поздравления.

За два дня до своего отъезда в Стокгольм Тамара пожелала вместе с баронессой отправиться на концерт с участием Рубинштейна, устраиваемый с благотворительной целью. Садясь на свое место, она заметила, что ее соседкой случайно оказалась мадам Пржекловская, тетка молодого графа. Они молча поклонились друг другу, так как в это время исполнялся номер. Во время антракта к Тамаре подошел знакомый генерал и поздравил ее с помолвкой, так что старой деве пришлось поневоле тоже обратиться к молодой девушке.

— Позвольте мне тоже поздравить вас, — сказала она язвительным тоном, — только, откровенно признаюсь, я не знаю, чего пожелать вам! Выбор разбитого параличом человека молодой, красивой и богатой девушкой до такой степени странен, что всякие пожелания звучат как-то фальшиво!

Тамара смерила холодным и насмешливым взглядом свою собеседницу.

— Благодарю вас, несмотря на немного странный тон вашего поздравления! Я очень чувствительна к тому, как относятся к моему выбору, но, право, им, кажется, уж чересчур интересуются. Я никого не заставлю следовать моему примеру. Дело моего личного вкуса предпочесть телесный недостаток душевному — предпочесть выйти замуж за хорошего, умного человека, искренно любящего меня, чем взять в мужья какого-нибудь разорившегося прожигателя жизни, гоняющегося за большим приданым.

Пожилая дама покраснела от гнева.

— О, я не думаю оспаривать, что бедный молодой человек бескорыстнее всякого другого! Он отлично понимает, как трудно ему очаровать женщину своей особой.

— Я попрошу вас, сударыня, не забывать, что бедный молодой человек, о котором вы говорите, мой жених, — заметила с улыбкой Тамара. — Во всяком случае, ни барон Лилиенштерн, ни я — мы не обязаны никому давать отчет в наших поступках и вовсе не желаем объяснять обществу мотивы нашего брака.

Баронесса, слышавшая эту стычку, вмешалась в разговор и дала ему другое направление.

В назначенный день Тамара уехала в Швецию, где провела две недели, употребленные на исполнение необходимых формальностей и посещения могилы своего благодетеля. Целый день провела она в небольшом замке на берегу моря, близ которого был погребен Кадерстедт. Долго плакала и молилась она у могилы великодушного человека, так благородно воздавшего добром за зло. Она взяла себе на память медальон с портретом Олафа, ею же переданный ему некогда по поручению покойной матери.

Тихо и спокойно провела Тамара время среди своих друзей. Вид Оли и Гриши очень обрадовал ее, так что она с благодарностью приняла предложение госпожи Эрик-сон оставить их здесь еще на несколько лет. Тамара обеспечила детей отдельным вкладом в банке, так как Кадерстедт, не упоминая о них, написал в своем завещании, что в случае смерти Тамары все состояние его должно быть передано благотворительным учреждениям.

Окончив все дела, она уехала с госпожой Эриксон в Париж и Германию, а в конце июня вернулась в Петербург. Отсюда молодая девушка телеграфировала Магнусу, что через четыре дня, 28 июня, она со своими друзьями приедет к нему в имение, где они решили обвенчаться в тесном кругу близких родных и знакомых.

VIII

Близ чудного парка Старого Петергофа стояла большая роскошная дача, вся украшенная резьбой и окруженная обширным тенистым садом. Эта дача была выстроена богачом Мигусовым, давшим ее в приданое за своей дочерью, ныне Угариной.

В чудный июньский вечер многочисленное общество собралось на этой даче. Перед балконом на круглой площадке, тщательно усыпанной песком, мужчины и дамы шумно играли в крокет; другая часть общества толпилась у изящных качелей. Только двое мужчин, устроившись удобно в качалках, предавались отдыху у стола, заставленного винами, фруктами и конфетами. Разговор между ними как-то не вязался, так как, по-видимому, каждый был поглощен собственными мыслями. Один из них был князь Флуреско. Вытянув длинные ноги, он курил, следя глазами за кольцами дыма, которые артистически пускал в воздух. Другой был хозяином дома. Позабыв про своего собеседника, он с усталым и недовольным видом смотрел на играющих в крокет и в основном на свою жену, которая, заложив руки за спину, шумно спорила с гусарским офицером, сделавшим, по ее мнению, очень неудачный удар. Внимательный наблюдатель подметил бы в глазах князя выражение презрения и даже почти ненависти, как только взгляд его падал на Екатерину Карповну, вульгарный вид и резкие манеры которой с каждым днем все более и более шокировали его. Даже в эту минуту, несмотря на изящное платье из розового фуляра, отделанное кружевами, благодаря вызывающей позе и папироске в зубах, вся ее фигура дышала таким дурным тоном, что князь закрыл глаза, чтобы только не видеть ее. В первые дни после свадьбы Арсений Борисович, увлеченный вихрем светской жизни, различными дорожными впечатлениями и опьяненный приобретенным, наконец, богатством, жил в каком-то приятном самозабвении. Роскошь, окружавшая его княжеский титул, заставляла его отчасти забывать про Екатерину. Но по мере того как привычка сглаживала эти первые впечатления, жена, в которой ничто не нравилось ему, за исключением богатства, становилась ему в тягость. Ее вульгарность, ограниченный ум и сомнительная нравственность возбуждали в нем все более возраставшее отвращение, что, впрочем, он тщательно скрывал.

Принесший письмо лакей оторвал Угарина от его мыслей.

— Дурные вести? — спросил Флуреско, заметив, что его друг покраснел при чтении письма.

— Нет! Это письмо от Лилиенштерна. Он приглашает меня к себе послезавтра на свадьбу с этой безумной миллионершей.

— Вот, право, бесенок, получивший больше, чем того заслуживает, — заметил Флуреско. — Черт возьми! Просто невероятно, до какой степени эта крошка была горда и язвительна! Ее язык — настоящая бритва! Не скоро я позабуду мой портрет, нарисованный ею!..

— Верю, верю! Мне самому досталось от ее гордости и острого язычка. Мы были немного в ссоре, и наша встреча в качестве кузенов будет очень комична. И все-таки этот брак для меня загадка! Почему она решила связать свою жизнь с паралитиком и почему Магнус, человек умный, делает такую глупость?.. Положительно здесь какая-то тайна!

— Барона я тоже совершенно не понимаю, но ее план ясен! Во-первых, по-моему, это месть и насмешка в адрес тех, кто не сумел вовремя ее заметить; во-вторых, это безграничная свобода. При своем богатстве она откроет гостиные, будет принимать весь Петербург и, конечно, не стесняясь ни в чем, выберет любовника по своему вкусу.

— Черт возьми! Магнус был бы смешон, если бы стал ревновать! Как бы ни была она эксцентрична, ясно как день, что ее рано или поздно утомит этот идеальный муж.

Оба собеседника разразились громким смехом.

— Я уеду завтра утром и вернусь обратно двадцать девятого, — прибавил Угарин. — Приходи вечерком, и я расскажу тебе все, что замечу там.

— Эмилий Феликсович, кончите ли вы сегодня отдыхать? — крикнула в эту минуту Екатерина Карповна. — Идите сюда! Мы составляем партию в теннис, и Ольге Петровне скучно без вас.

Флуреско схватил фуражку и спустился в сад. Угарин последовал его примеру, но только, обходя общество, направился по тенистой аллее и, дойдя до уединенной беседки, бросился на скамейку.

Воспоминание о Тамаре с новой силой ожило в нем. Тонкое и очаровательное лицо молодой девушки стояло перед его глазами, окруженное обольстительным ореолом. Он искал уединения, чтобы без помехи предаться мечтам о ней.

На его глазах развивался характер этой женщины, так резко отличавшейся от массы других, встречаемых им в обществе. Князь припомнил свои первые встречи с Тамарой. Тогда она только что вступала в жизнь, и первое чувство любви, зародившееся в ее чистом и доверчивом сердце, было обращено к нему. Молодая девушка даже не скрывала этого чувства, которое смело и без ложного стыда светилось в ее глазах. Затем что-то такое внезапно загасило или подернуло туманом эту наивную любовь, и перед ним явилась невеста Тарусова — любящая и доверчивая, но без малейшего признака страсти. Потом обрушилось несчастье, со всеми его последствиями, и из этого бурного испытания вышла уже энергичная и деятельная женщина, которая, замкнувшись в своей гордости, искала опоры исключительно в своем таланте, окружив сердце ледяной корой… А между тем — так уж странно устроено женское сердце — под этой ледяной корой таилось горячее чувство истинной любви. Какую глубокую признательность должна была чувствовать Тамара к Магнусу за его бескорыстную любовь, за его желание избавить ее от бедности и унижений, если она, такая красивая, молодая и богатая, решила связать свою жизнь с больным, чтобы заплатить ему свой долг благодарности! Конечно, это будет ей не по силам — в этом Арсений Борисович не сомневался — но уже одна попытка принести подобную жертву делает человека достойным изучения!

На следующий день, выйдя на станции, в шести верстах от которой находилось имение Магнуса, князь Угарин нашел ожидавшую его карету.

— Невеста уже приехала? — спросил он лакея, помогавшего ему садиться в экипаж.