— Великая вещь, что он скажет после свадьбы!.. Впрочем, говорят, что Стакова откладывала все, что только могла. Немного бы заключалось браков, если бы все были так же непрактичны, как и ты!

— Да сохранит меня Господь от подобного союза. Я лучше буду работать до конца моих дней, но сохраню свою независимость, — гордо ответила молодая девушка.

Этот случай произвел на Тамару очень неприятное впечатление. Ее артистическая деятельность, на которую возлагалось так много надежд, день ото дня становилась для нее все тягостнее. Главное, угнетало то, что она вынуждена была бывать в самых разнообразных семействах и подвергаться обращению, возмущавшему ее до глубины души. Одни смотрели на нее, как на работницу; другие предполагали, что бедная и красивая девушка обязательно должна забыть предрассудки и считать хорошими все средства для добывания денег. Между тем наступило лето, и обитатели столицы, подобно перелетным птицам, рассеялись во все стороны. Баронесса Рабен, с состраданием и беспокойством глядя на болезненную бледность некогда румяного личика Тамары, настоятельно потребовала, чтобы она с детьми провела несколько месяцев в ее имении близ Ревеля. Молодая девушка согласилась и пробыла там до конца августа.

Надо было снова приниматься за работу, но портреты сделались ей ненавистны. Тамара уже думала опять заняться разрисовкой вееров и переводами, когда неожиданно получила постоянное занятие, дававшее достаточно средств для ее скромной жизни.

В Петербурге жил один итальянец-художник, стяжавший себе громкую славу как замечательный портретист. Эрколь Бельцони был до такой степени завален заказами, что совершенно не мог один выполнять их все, и уже подумывал выписать к себе из Рима одного из своих друзей-художников, когда случайно встретился с баронессой Рабен. Та, узнав об этом, предложила ему в сотрудницы Тамару.

Это предложение улыбалось молодому итальянцу, так как в душе он опасался, как бы его друг, составив себе при его помощи имя, не открыл бы собственное ателье и не стал бы конкурировать с ним. Посмотрев работы Тамары, он больше не колебался и в тот же день предложил молодой девушке работать в его мастерской. Тамара с радостью согласилась, так как это избавляло ее от необходимости бегать из дома в дом. Половина же той цены, которую брал Бельцони за картины, выходившие из его ателье, составляла несравненно большую сумму, чем та, что платили за случайные портреты.

Жена художника, Карлотта, и сам Бельцони скоро очень полюбили любезную и скромную девушку, изящные манеры и неутомимая деятельность которой очаровали их. Узнав ее историю и понимая, как тяжело было молодой девушке зарабатывать свой хлеб, они всячески старались облегчить ее положение. Так, обширная мастерская была разделена на две части драпировкой, за которой работала Тамара, не подвергаясь любопытным взглядам посетителей. Бельцони старался поручать ей писать портреты детей и пожилых дам, чтобы избавить от столкновения с мужчинами. Тамара была от души признательна за такую деликатность и находилась в самых лучших отношениях с молодыми супругами и доброй Стеллой, сестрой художника, занимавшейся их хозяйством.

Относительное спокойствие воцарилось в измученной душе молодой девушки. Работа не была уже ей противна. Избавленная от необходимости заниматься переводами, Тамара стала изредка посещать концерты. Пользуясь свободными вечерами, она чаще приходила к баронессе Рабен, где почти всегда встречалась с Магнусом Лилиенштерном, нередко приносившим ей сочинения по истории и археологии. Тамара с глубоким интересом просматривала эти книги, не замечая взглядов, бросаемых на нее молодым человеком.

Видя спокойное и веселое настроение молодой девушки, госпожа Рабен попросила ее присутствовать на приемах. Несмотря на уверения Тамары, что для нее тягостны такие многолюдные собрания, баронесса настаивала:

— Я люблю тебя как свою собственную дочь, в качестве которой прошу помочь мне принимать гостей, так как в мои годы это становится очень тяжело. К тому же я люблю, когда молодежь весело болтает и развлекается, а замкнутая жизнь, какую ты ведешь, вредно действует на ум и здоровье.

Тамара не сочла себя вправе дольше противиться и, подчиняясь желанию баронессы, стала аккуратно являться к ней каждый понедельник. Траур избавлял ее от лишних расходов на туалеты. Видя ее в обществе любезной и улыбающейся, можно было подумать, что она совершенно утешилась в потере состояния и окончательно примирилась с необходимостью зарабатывать свой хлеб. Тамара была слишком хороша собой и умна, чтобы оставаться незамеченной в обществе. Ее интересные суждения, знания, остроумные ответы и ядовитые, хотя всегда справедливые, замечания оживляли общество. Мужчины и женщины, молодые и старые, охотно группировались вокруг нее, и для каждого находилась любезность, улыбка и интересная тема для разговора. Но эта любезность была одинакова в отношении всех. Нельзя было заметить, чтобы она отдавала хоть малейшее предпочтение кому-нибудь из встречавшихся ей молодых людей. Со всеми она говорила с одинаковым увлечением, но как только разговор кончался, казалось, совершенно забывала про своего собеседника. Тамара с признательной улыбкой принимала все приглашения, но никогда ими не пользовалась.

Однажды Тамара была одна у баронессы, страшно страдавшей от своего ревматизма.

— Я должна побранить тебя, Тамара! — сказала госпожа Рабен. — Уже давно я собираюсь это сделать!

— За что, дорогая Вера Петровна? Чем вы недовольны мной? — спросила молодая девушка, прислонясь головой к плечу баронессы.

Та с любовью похлопала ее по щеке.

— Да, я недовольна тобой! Ты совсем не стараешься нравиться мужчинам, бывающим у меня. Между ними есть люди, которые представляют очень приличную, даже блестящую партию, и тебе следует позаботиться создать себе прочное положение.

Тамара страшно покраснела.

— Создать себе положение! Другими словами, во что бы то ни стало нужно продать себя и неизбежно подчиниться деспотичному обращению, так как я бедна?

— Ты, как всегда, преувеличиваешь! Конечно, многие охотятся исключительно за приданым, но далеко не все. Сотни бедных девушек выходят замуж, множество мужчин женятся на женщинах только потому, что искренно любят их. Почему и ты не могла бы возбудить в ком-нибудь истинной любви?

— Потому что мне недостает именно того, что одно только может нравиться людям нашего общества, — сказала Тамара, причем на лице ее появилось жесткое и презрительное выражение. — Прошли те времена, Вера Петровна, когда женщина привлекала к себе своей красотой, умом и добродетелью. Теперь она царствует, опираясь на рубли и свою распущенность. Если женщина не может подкупить мужчину богатством, она должна развлекать его скуку свободой обращения. Пусть она будет некрасива, груба, невежественна. Это ничего не значит! Чем свободней она себя держит, чем меньше у нее предрассудков, тем более она нравится. Я же скучна и ничтожна! Я недостаточно деморализована и недостаточно богата, чтобы нравиться всем этим господам. Вооруженная только собственным достоинством, сознанием долга и любовью к труду, как я могу найти дорогу к их сердцу! Поэтому я и отказалась, раз и навсегда, от мысли когда-нибудь покорить их сердца и, по правде сказать, делаю это без всякого сожаления, так как ни один из них мне не нравится. Все они, как две капли воды, походят друг на друга своей мелочностью, жадностью и отсутствием сердца.

Госпожа Рабен слушала ее с недовольным видом.

— Ты разочаровываешь меня, дитя мое! Я думала, что тебе нравятся Липецкий и Вернер, так как с ними ты всегда так оживленно разговариваешь.

— Ах, Вера Петровна, моя улыбка наружная. В ней душа не принимает никакого участия! Другой я не могу быть в вашей гостиной, но искала ли я когда-нибудь встречи с этими господами?

Конечно, они охотно смеются удачной остроте и любят весело поболтать между двумя партиями винта или за ужином. Пожалуй, они даже снизошли бы до мимолетной интриги со мной, но жениться! — Они расхохочутся в лицо всякому, кто предложил бы им это. Все это мне очень хорошо известно, но я не могу показать, насколько я их знаю и как глубоко презираю. Этим я только создала бы себе врагов, так как каждый из них охотно позволит мне безнадежно вздыхать о нем, но никогда не простит моего равнодушия. Итак, пусть они думают, что я питаю надежду им понравиться! Может быть, это избавит меня от их злобы.

— Тамара, Тамара! Ты стала на ложный путь, дитя мое! — вскричала неодобрительно баронесса. — Поддавшись влиянию чрезмерной гордости, ты осуждаешь без разбора и виновных, и невиновных, пытаешься смеяться и отрицать самое законное и лучшее чувство человеческой души. Любовь молодой девушки, даже несчастная и обращенная на недостойного, — чувство очень естественное, согревающее и облагораживающее душу. Жесткость же и презрение, овладевшие твоей душой, явление ненормальное, и ты сама себе готовишь страшные мучения.

Выражение непередаваемой горечи омрачило лицо Тамары.

— Вы были бы правы, Вера Петровна, если бы я еще верила в истинную, живительную любовь, но всюду я вижу один только расчет. Чувства покупаются и продаются за золото. Работая в семействах, принадлежащих к различным классам общества, я ко многому присмотрелась. Люди, вступившие в брак по расчету, не любя и не уважая друг друга, кажутся мне невольниками, с неудовольствием влачащими свои цепи, пока равнодушие не переходит в ненависть, делая их совместную жизнь настоящей каторгой. Я уже не говорю о несчастных детях, свидетелях таких несогласий. Деморализованные с самых юных лет, они образуют впоследствии общество без принципов и без сердца, которое эгоистично радуется несчастью ближнего, только и думая, как бы воспользоваться им.

— Боже мой! Ты смотришь на жизнь таким мрачным взглядом, что, право, с тобою трудно говорить! Конечно, в наше время ко всему понемногу примешивается расчет, так как мы живем в практическом веке. К тому же холодный климат оказывает влияние на нашу натуру и делает наших мужчин менее экзальтированными и пылкими, чем южные народы.