Герцог всегда, не церемонясь, выпаливал новости, и Анна из-за своей слабости не сразу оценила значение и всю важность его сообщения.

— Вы намекаете, что это решение вызвано рождением дочери, а не сына, о котором король так мечтал, — уточнила она, крепко сжав подлокотники кресла.

Она устремила свой взор на его хитрое лицо. Косоглазие герцога мешало ей понять, шутит он или говорит всерьез.

— Он хочет быть уверенным, — ответил Норфолк.

— Он решил соединить внебрачного сына с представительницей самой знатной герцогской семьи? А вы допустили это! Но почему? Это все ваши коварные замыслы, сам он никогда не посмел бы предложить такой союз Говардам.

Норфолк не возражал ей.

— Не стоит так волноваться, — проговорил он.

Анна вскочила на ноги, запахивая бархатный халат.

— Уверена, что это вы сами предложили, как бы между прочим, за карточным столом или во время игры в шары. Все хитро придумано. Так просто завоевать расположение! — обвинила она герцога и, к своему удовольствию, заметила, как на его желтых бледных щеках проступили красные пятна. — Вы вспомнили, как эта хитрая лиса Кампеджио предлагал женить Фицроя на Мэри Тюдор, и решили не упустить случая. Но есть предел вашему честолюбию. Лучше держите при себе свои несбыточные мечты, милорд. Запомните, моя дочь — не простая девка, Англия никогда не примет незаконнорожденного наследника!

— Вы недооцениваете власть короля! — начал Норфолк. — Придет время, и моя послушная дочь сослужит мне большую службу, чем высокомерная племянница.

Будь Анна более крепкой, непременно ударила бы его.

— Разве вы не слышали, что он сказал после рождения дочери? Мы еще молоды и здоровы! — выкрикнула она, опираясь на спинку стула и дрожа от слабости и гнева. — В следующий раз я позабочусь, чтобы родился мальчик! — выпалила она вызывающе и с безумной уверенностью.

— Попробуй заполучить его сначала, а потом так уверенно заявляй, что будет этот следующий раз! Ваш муж не хуже позолоченных флюгеров крутится в сторону блондинок! — язвительно улыбнулся Норфолк, поклонился, а затем позвал придворных дам, чтобы те позаботились о ней и не дали ей упасть.

Но Анна прогнала всех, она пристально смотрела вслед удаляющемуся герцогу. Теперь она могла ждать от него чего угодно! Она вспомнила вдруг, о чем шептались на черной лестнице: будто бы герцог, при полном вооружении и со шпорами на сапогах, скинул нагую жену на пол с постели, чтобы полечить немного ее сварливый характер.

Только в эту минуту Анна поняла, что натворила. Уничтожив главного соперника герцога — кардинала Уолси, она сделала Норфолка самым могущественным человеком Англии. Из верного союзника он превратился в мстительного врага, ее ослепительный взлет он использовал для равновесия своей власти. Теперь он мог самостоятельно бороться за претворение в жизнь своей хрупкой мечты.

— Но люди никогда не примирятся с этим, — все стремилась она доказать, не в состоянии успокоиться даже после того, как ее уложили обратно в постель.

Всю ночь Анна металась и не могла уснуть.

«Скорее уж они призовут католичку Мэри, чем преклонят колени перед сыном Бесс Блаунт. Пусть Генрих обманывает меня вместе с Норфолком, прикрываясь показной добротой, пусть у меня никогда не будет законного сына, о котором так грезит мой муж, я, подобно львице, стану бороться за права Елизаветы!»

Глава 35

Боже мой, как медленно тянется время в Хэмптоне! В этот день Анна и ее придворные дамы ждали вестей о кончине Екатерины.

— Она больна и при смерти, — сообщил гонец, прискакавший из Хантингдоншира.

Генрих незамедлительно отправился в Вестминстер. Но прежде чем сесть в седло, он поспешно приказал при дворе объявить траур.

— Хенидж приготовит все необходимое для вас и ваших дам, — сказал он жене.

Но думал он совсем о другом: нужно написать тактичное письмо императору, провести специальное заседание Совета и распорядиться о подготовке подобающих похорон. Похоронить ее следует вдали от Лондона… Лучше всего в соборе в Питсборо…

Счета за экстравагантные наряды Анны находились в ведении верховного мажордома, и она ненавидела его. Хенидж слишком много знал!

Но в то же время она понимала, что такой человек, как Генрих, не может обойтись без мелкой сошки, подобной Хениджу, — человека с запечатанным ртом, скорее евнуха, чем мужчины, у которого не возникает отвращения от знания интимных сторон жизни; который, не моргнув глазом, спровадит по черной лестнице прелестную шлюху и тут же спокойно шепнет королеве, что его хозяин намерен посетить ее в спальне, но может и не появиться возле нее после ужина, что будет означать: король изменил свое решение. В таких случаях Анна всей душой ненавидела Хениджа.

Анна никак не могла привыкнуть к этой новой форме общения через Хениджа.

Тревожно, словно тигр в клетке, она металась взад и вперед по своей застекленной галерее, которая находилась в новом крыле дворца в Хэмптоне. Мрачно восприняла она предстоящий траур — весь двор в притворной скорби, отменены танцы и маскарад, и это в Двенадцатую ночь.

Анна вдруг подумала о безымянной светловолосой сопернице, которой к лицу будет мрачный черный цвет. О ней тогда, во время родов, злобно говорила Джейн Рочфорд. Подобно Генриху, Анна страдала от слишком долго сдерживаемой страсти и теперь хотела насладиться ею в полной мере. Нервы ее были на пределе.

Она задержалась у окна, рассеянно посмотрела на увядший январский сад. От мороза завяли самые красивые летние цветы, а теперь умирает и Екатерина.

Ну почему она не умерла много лет тому назад! Тогда не пришлось бы тратить столько сил на разные хитрости, ни к чему была бы жестокость. Столько сил отняла у Анны борьба с Екатериной, но об этом не ведала ни единая душа, даже служанки не замечали, насколько она бывала измученной и бледной.

Теперь Анна может отдохнуть от собственных интриг и хитросплетений, проявить больше доброты и внимания к Генриху, который, переболев страстью, устал от бесконечных попыток добиться успокоения. Анна задумалась о той жестокости, которую вынуждена была проявлять. В памяти всплыли недавние события.

Когда тяжело заболела Мэри Тюдор, Екатерина умоляла Генриха позволить ей ухаживать за больной дочерью, которая не могла вставать с постели, и, несомненно, Генрих согласился бы. Но именно Анна внушила ему мысль об опасном заговоре, о стремлении Екатерины подтолкнуть Мэри к организации оппозиции в Испании. Теперь, когда она сама стала матерью, поняла в полной мере всю чудовищность своего жестокого поступка.

«Тогда я была не в себе, — подумала Анна, продолжая бесцельно бродить по галерее. — Что-то в Мэри притягивает, она всегда нравилась мне, несмотря на свое сходство с матерью и на весь свой фанатизм. Она честная, есть в ней некая свежесть и горячее желание любить. Я тоже когда-то была такой».

Анна не в состоянии была отделаться от страха, который предательски заползал в душу, толкал на жестокие поступки. Она знала, когда это наваждение завладело ею: в день коронации, проезжая по улицам Лондона, Анна почувствовала ненависть народа, и ей стало горько от сознания его правоты.

— Даже после смерти испанки половина Англии будет по-прежнему считать мою дочь незаконнорожденной! — с горечью воскликнула Анна.

— Но король объявил незаконнорожденной Мэри, — успокоила ее Джейн. — Когда в стране признают королеву, Елизавете нечего опасаться за наследие трона.

— Да, но это так, пока у меня не родился сын, — согласилась Анна.

Мысль родить Генриху сына превратилась у нее в навязчивую идею.

Анна продолжала ходить взад и вперед, неустанно повторяя, что после смерти Екатерины она сможет расслабиться. Неожиданно она решила заняться чем-нибудь, чтобы убить время, и вспомнила о гобелене. На ее резкий голос сбежались пажи, начали расставлять пяльцы, а придворные дамы принялись перебирать шелковые нитки.

Анна славилась своим рукоделием. Прежде чем прикоснуться к белой с золотом напрестольной пелене, она попросила подать воду, чтобы ополоснуть пальцы. И когда сэр Ричард Саутуэлл подал ей одну из бесценных золотых чаш Уолси, прибыл столь мучительно ожидаемый гонец из Вестминстера.

Наступила полная тишина, присутствующие словно окаменели в позах, в которых их застали: кто сидел, кто стоял. Раздавался только стук копыт. Всадник быстро пересек два внутренних дворика, но, прежде чем он предстал перед Анной, новость разнеслась по всему дворцу с быстротой загоревшейся соломы — по дворцу великолепному и уютному, где Екатерина провела столько беззаботных, счастливых часов как гостья Уолси, где она проходила под величественными сводами, отправляясь на прогулку или в так полюбившуюся ей, отделанную золотом часовню.

Новость отрезвила обитателей замка — старые грумы, повара, дворецкие вспомнили о прошедших тихих и безмятежных днях в Хэмптоне — времени зенита славы великого кардинала, вспомнили, как по дорожкам сада шелестел тяжелый испанский бархат и кардинальский пурпур, когда кардинал и королева вели задушевные беседы. Теперь ни кардинал, ни королева не удостоят их чести своего пребывания в стенах дворца.

Екатерина Арагонская мертва. Она умерла наконец!

Анна сразу поняла это, как только гонец появился в галерее.

— Идите сюда! Сэр Ричард, заберите чашу! — воскликнула Анна и широким жестом кинула ее Саутуэллу.

Анна смеялась, что-то кричала, встряхивала мокрые пальцы, и на присутствующих сыпались ароматизированные брызги.

Потрясенный гонец поблагодарил ее за оказанный прием и в недоумении повторил ее вопрос:

— Как она умерла?

В суете король отправил с новостью того же гонца, который прибыл из Хантингдоншира. Это был коренастый фермер, он совсем смутился при виде шикарной публики.