Король и Уайетт стояли прямо под ее окном, и она могла видеть их лица. Генрих вновь, вытянув руку, показал на шар, а затем медленно, не опуская руки, подошел к Томасу, так, что палец с кольцом Анны оказался под самым его носом.

— Говорю тебе, Уайетт, мой шар ближе, — повторил он угрожающе.

Анна чутко уловила тот момент, когда Уайетт узнал ее кольцо. Она увидела, как он побледнел, выпрямился и покачнулся, как будто получил неожиданный удар в сердце. Что он сделает? Что скажет? Любого другого человека он бы ударил или вызвал на поединок. Но короля не ударишь.

Все замерли, затаив дыхание, в ужасе от того, что один из придворных осмелился спорить с самим Тюдором по такому, казалось бы, пустяковому поводу.

— Измерим расстояние! — резко бросил Генрих.

Но прежде чем Норфолк успел что-либо предпринять, Томас Уайетт расстегнул ворот камзола и снял с шеи золотую цепочку, на какой дамы обычно носят флакончик с духами. Это была та самая цепочка, которую он когда-то, шутя, взял у Анны, пытаясь досадить Перси. На круглом замке цепочки были отчетливо видны инициалы «А. Б.»

Томас нарочито долго держал цепочку перед королем, и взгляд Генриха становился все темнее.

— Если Ваше Величество не возражает, я измерю расстояние этой цепочкой. Смею надеяться, что мой шар ближе, — произнес, он невозмутимо.

Сердце Анны разрывалось от отчаяния: «О, Томас, Томас! А я еще поддразнивала его, говорила, что он не рискнет оспаривать меня у короля!»

Она почувствовала, как Маргарэт схватила ее за руку, услышала сдавленные рыдания бедной девушки.

На мгновенье им обеим показалось, что Генрих, ослепленный ревностью и гневом, ударит Томаса, но Уайетт, держа туго натянутую цепь между рук, посмотрел ему в лицо открыто и решительно. Затем он повернулся к шарам, чтобы измерить чей шар ближе к белому.

— С вашего позволения, Ваше Величество, мой шар ближе на два звена этой цепочки, — спокойно объявил он.

Норфолк и несколько придворных, стоявших рядом, вынуждены были согласиться с ним.

Ярость застилала глаза Генриху. Он был посрамлен, посрамлен в глазах любимой женщины, хотя внешне все выглядело пристойно, и Уайетт вел себя безукоризненно.

Уайетт… Как щедро его одарила судьба: ум, талант, красота и, вне всякого сомнения, мужество. У него есть все, за что женщина любит мужчину. А, кроме того, его тело молодо и прекрасно: ведь ему еще нет и тридцати.

Он и Анна Болейн знают друг друга всю жизнь. Он называет ее «моя прелестная сестричка» и, наверное, не раз целовался с ней в зарослях тиса в Хевере. «Бог знает, что она могла позволить себе с ним», — растравлял свою рану Генрих.

Чувствуя устремленные на него взгляды придворных, он сделал усилие и, как актер, который надевает другую маску, изобразил на лице холодное достоинство. Проигрывать также надо уметь.

— Допускаю, что я не прав, — произнес он высокомерно. — Издалека мне показалось, что мой шар ближе.

Вежливо поблагодарив Томаса Говарда за судейство, Генрих поддел ногой свой несчастливый шар и запустил его в водосточную канаву. Затем повернулся и зашагал к своим апартаментам. Проходя мимо галереи, он украдкой посмотрел на Анну, и она успела заметить в его глазах жалкую обескураженность и гнев.

Она прекрасно понимала, что он должен чувствовать. Король хотел показать всем и ей, какой он ловкий, сильный, а ему доказали, что он просто неповоротливый дурень. И кто доказал? Его же подданный, оказавшийся не таким сговорчивым, как, например Блаунты или Болейны.

Впервые на пути могущественного Генриха VIII встал человек, решившийся защитить попранную королем честь женщины.

Глава 23

Нетронутые яства остывали, и к терзавшей Анну тревоге прибавились еще и муки голода.

— Король не придет сегодня, — не удержалась Маргарэт.

— А я говорю, придет! — резко возразила Анна. — Прикажи принести дров и затопить камин.

Она ходила по своей великолепной комнате взад и вперед, и бусинки четок у нее на поясе вздрагивали и позвякивали. В комнату заглянул Билл Бриртон и сказал, что король отужинал вместе с королевой.

— И с милордом кардиналом, наверное? — спросила Анна.

Бриртон помедлил с ответом, бросив взгляд через окно на неспокойные воды Темзы.

— Уолси все еще в Вестминстере, к тому же лодочнику придется везти его против течения. По-видимому, король отойдет ко сну, не дождавшись доклада Уолси. — Откуда-то из дальних покоев донесся мелодичный бой часов, и Бриртон заторопился. — Без пятнадцати девять. Мы с Уэстоном сегодня несем дежурство в спальне короля. Я должен идти.

— Это очень опасно — навлекать на Томаса гнев Его Величества, — с упреком сказала Маргарэт, как только они вновь остались одни.

— Тот, кто не рискует, ничего не добивается, — отрезала Анна.

— Господи, отведи беду от бедного Томаса! — прошептала Маргарэт, но она ни словом больше не упрекнула подругу.

У Анны были верные и любящие друзья.

Анна поднесла руки к разгоревшимся, потрескивавшим поленьям.

— Не беспокойся, Марго! — сказала она с уверенностью, которой, на самом деле, совсем не чувствовала. — Мне бы только на минуту увидеться с Генрихом. Я сделаю так, что он не будет сердиться на Томаса.

— Но как ты можешь надеяться, что он придет сюда после того, что случилось утром?

Анна повернулась к ней и рассмеялась.

— Поверь мне, именно из-за того, что произошло утром, он обязательно придет!

И как будто в доказательство ее слов дверь распахнулась, и на пороге появился Генрих Тюдор, во взгляде которого явно читалось, что он ожидал найти Анну в объятиях Уайетта.

— Мистрис Маргарэт и я благодарим за честь… — сделав милую гримасу, произнесла Анна и присела в глубоком реверансе. — Ваше Величество так стремителен! Слава Богу, мы еще не успели раздеться перед сном…

Но Генрих не улыбнулся и не принес извинений. Маргарэт, переглянувшись с Анной, стороной обошла Генриха и постаралась побыстрее закрыть за собой двери.

Генрих направился к Анне, глядя ей прямо в глаза.

— Я должен поговорить с тобой, — сказал он резко.

На короле не было ни колец, ни золотой цепи. Видимо, он уже собирался ложиться спать в том же раздраженном состоянии, в каком находился с утра, но обида и беспокойство все-таки привели его к ней.

Анна не находила нужных слов. Она радовалась, что он пришел, но ей требовалось вновь поверить в свои силы и в свою власть над ним.

Ее прелестное лицо побледнело от волнения. Она провела рукой по лбу.

— Я охотно расскажу Вашему Величеству все, что вы пожелаете, — начала она. — Но я… о, Генрих, я так хочу есть!

Никакая продуманная подготовленная фраза не прозвучала бы лучше, чем эти простые слова. Он почти насильно усадил ее в кресло, неловко похлопывая по плечу, как проголодавшегося ребенка.

— Ешь, — приказал он ворчливо. — Глупо было дожидаться меня.

— Я надеялась и молилась, чтобы вы пришли.

Король приподнял крышку аппетитно пахнущего рыбного блюда, одобрительно хмыкнул и сам наполнил ее тарелку. Затем придвинул поближе к ней холодного каплуна.

— Генри, порежьте его для меня сами. Не хочется звать слуг, — попросила она, чувствуя, что домашняя обстановка смягчает его суровость.

Молча, умело орудуя ножом, он повиновался. Действительно, зачем звать слуг? Один Бог знает, как редко они остаются наедине.

А рыба пахнет так аппетитно… Жаль, что он уже поужинал. У Екатерины кушанья, пронесенные из кухни через огромные залы, всегда успевали остыть. И, как обычно, у королевы был вид оскорбленной невинности и собственной правоты во всем.

А здесь… Придет же в голову этой девчонке — велеть разжечь камин в июле месяце! Но как уютно… Только с ней хотел бы он вот так сидеть у огня и спокойно ужинать, как простой сквайр со своей женой.

Король наклонился и налил ей в бокал бургундского. Когда Анна выпила вина, ее щеки вновь порозовели, и былая уверенность вернулась к ней. Почувствовав, что гнев Генриха прошел, она встала и посмотрела ему в глаза.

— Вы были огорчены, увидав у Уайетта мою цепочку, — сказала она, стараясь перенести военные действия в лагерь противника.

— Ты подарила ее Уайетту, — мрачно констатировал Генрих.

Анна, взявшись за ножку бокала, поворачивала его то в одну, то в другую сторону. Генрих зачарованно смотрел на ее длинные тонкие пальцы.

— Он мой двоюродный брат, — пояснила она с улыбкой. — Вы знаете, что мы жили недалеко друг от друга. Томас и Маргарэт — наши друзья с детства. Мы все очень любили друг друга и, конечно, делали друг другу подарки.

— Детский подарок, который взрослый мужчина с восторгом носит у себя на груди, — проворчал Генрих.

Анна поняла, что должна более тщательно обдумывать свои слова.

— Я подарила Томасу Уайетту много всяких пустяковых вещиц, но этой цепочки я ему не давала.

— Я видел твою монограмму. И с каким видом он мне показывал ее… чтобы взбесить меня…

— Я вовсе не отрицаю, что это моя цепочка. Но я не дарила ему, он сам взял ее у меня однажды в Гринвиче…

— Ты хочешь сказать, еще до того, как…

У Анны была обворожительная привычка неожиданно бросить взгляд на собеседника из-под опущенных ресниц. Она стрельнула в Генриха глазами, искрящимися, как вино в бокале.

— До того, как вы заметили меня. Я сидела за вышивкой, а он подкрался и стащил цепочку у меня с пояса, чтобы… — Она хотела сказать «подразнить меня», но вдруг решилась сказать то, что трудно было произнести, но она знала, что эти слова вызовут доверие у короля, а главное, отведут угрозу от Томаса. И она добавила: — Чтобы досадить другому человеку, который мне нравился больше.

Генрих с шумом отодвинул кресло и подошел ближе, не сводя с нее горящих глаз.