Майлз мужественно переносил утрату, не показывая бремя, которое я знала, он нес. Он плакал, когда позвонила Лила. Молча. Болезненно. Мне пришлось взять телефон из его руки и успокоить Лилу, что он не один, что он будет в порядке. Но я точно этого не знала. Слезы исчезли почти так же быстро, как появились, и он бросился планировать, что нужно будет сделать. Его мать успела организовать собственные похороны, но нужно было спланировать и устроить прием. Джоан прилетела и уладила большую часть организационных моментов. Но было еще много дел, и Майлз был полон решимости взвалить на себя больше, чем от него требовалось.

Он опять перестал со мной разговаривать. Он даже не смотрел мне в глаза в те редкие моменты, когда мы оказывались наедине. Тем не менее он не отпускал меня от себя, цепляясь за мою руку словно она была для него единственным якорем. Вот где я была сейчас: стискивая его руку, прижимаюсь к нему, чтобы он знал, что я рядом, чтобы он знал, что я готова взвалить на свои плечи столько его бремени, сколько он мне позволит.

Священник закончил говорить. На кладбище повисла тишина, нарушаемая лишь рыданиями Лилы. Киган прижимал ее к себе, нашептывая ей на ухо ласковые слова, в то время как она пыталась контролировать свое горе. Джексон долгое время смотрел в упор на гроб, затем развернулся и пошел к машинам, словно для него церемония закончилась. Роберт и Клэр стояли в стороне от остальных, и красное кашемировое платье Клэр было единственным ярким пятном в этот серый день. Я поймала ее вороватые взгляды, украдкой бросаемые на Майлза во время всей церемонии, черты ее идеального лица слишком явно выражали боль. В голове промелькнул вопрос: знает ли Майлз, что она все еще влюблена в него? И знает ли Роберт? Но потом я решила, что на фоне общей картины дня это не имело никакого значения.

По какому-то сигналу, который я не видела и не слышала, Лила и Майлз подошли к гробу и положили розы, которые держали в руках всю процессию, на гладкую поверхность орехового дерева. Майлз притянул сестру к себе и прошептал ей что-то на ухо. Она улыбнулась несмотря на то, что по ее щекам все еще непроизвольно катились слезы. Роберт присоединился к ним, и на этот раз Майлз не отвернулся. Фактически он стоял между своими братом и сестрой и некоторое время прижимал их обоих. Затем он развернулся, на его лице застыла стоическая маска, которую, как он чувствовал, он должен был показывать на людях. Он практически прошел мимо меня, но вцепился в мою руку словно эта мысль пришла ему в последний момент.

Обратная поездка к дому была тише и мрачнее, чем все, что я когда-либо испытывала, даже по сравнению с поездкой в больницу после того, как Майлзу позвонили. В очередной раз я почувствовала себя непрошенным наблюдателем в личной семейной драме – незваным гостем в жизни мужчины, который не рад таким вторжениям. Он никогда не отталкивал меня и никогда не просил не быть рядом, но он мне также этого и никогда не предлагал.

Мне хотелось помочь ему почувствовать себя лучше. Я просто не знала как.

Длинная подъездная дорожка к особняку Торнов была уже заполнена автомобилями. Нашему лимузину пришлось маневрировать между припаркованными машинами, чтобы подвезти нас к парадным дверям. Повсюду в доме были люди, почти как на той вечеринке, устроенной в нашу с Майлзом честь пять дней назад. Джоан стояла в прихожей, приветствуя людей и направляя их в соответствующие комнаты. Она была тихой, почтительной, но ее глаза затопила боль, когда ее взгляд упал на каждого из детей Елены. Особенно на Майлза. Я вспомнила, что он говорил о ней: о том, как был влюблен в нее, будучи маленьким мальчиком. Я видела, что глубина чувств, совершенно не романтического характера, была явно взаимной.

– Ваш отец на веранде, – сказала она. – Он попросил, чтобы вы присоединились к нему по приезду.

Я хотела помочь. Я заметила, что обслуживающий персонал, нанятый кейтеринговой компанией, был не рассчитан на такое количество гостей, а штатный персонал дома не успевал убирать мусор, тарелки и пальто, скинутые на мебель. Я почувствовала, что буду более полезной, если схожу на кухню и помогу с организацией закусок, которые подавали на разносах, или проконтролирую поставку обильно употребляемого ликера. Но когда я встала, чтобы забрать тарелку, отложенную женщиной, пришедшей выразить семье свои соболезнования, Майлз схватил меня за руку и потянул назад на узкий диванчик на двоих, на котором мы сидели. И я осталась.

Я слышала больше историй, чем могла себе представить, чтобы кто-то мог рассказать о другом человеке. Истории о доброте Елены, о ее щедрости. Истории о ее молодости, о ее замужестве, о ней и ее детях. Все то, что я слышала было невыносимо и угнетающе. Я могла только представить, как тяжело это было для ее мужа и детей.

Майлз весь день почти не разговаривал. Он кивал, когда кто-то заговаривал с ним, шептал слова благодарности более дюжины раз. Но никогда не говорил ничего, что у него предварительно не спрашивали. Он был вежлив, но молчалив, погруженный в собственные мысли. И он все время держал меня за руку так крепко, что мои пальцы были онемевшими еще несколько часов после того, как он ее отпустил.

Было такое чувство, что поминки будут длиться вечно. Хотя, по сути, большинство гостей покинули дом спустя уже пару часов. Джоан прошла на веранду после ухода последних посетителей, и уверенность, всегда присущая ей, исчезла, как только она встала перед Джексоном Торном.

– Я позабочусь об уборке, – сказа она. – Вам стоит подняться наверх и отдохнуть.

– Я помогу тебе, – сказал Майлз.

Исходя из такой очевидной между ними враждебности после ночи, последовавшей за вечеринкой, я ожидала, что Джексон откажется. Но он даже внимания не обратил на слова Майлза, но и не отшатнулся, когда тот взял отца под локоть и повел его в дом.

Я смотрела, как они удаляются, после чего встала и начала собирать грязную посуду, накопившуюся на стеклянном столике и подлокотниках кресел.

– Тебе не обязательно это делать, – сказала Джоан.

– Я хочу помочь.

Я продолжала собирать мусор, даже когда Джоан бросила на меня тщательно оценивающий взгляд, от которого меня скрючило во время нашей первой встречи на том злополучном собеседовании, благодаря которому я познакомилась с Майлзом и которое открыло двери в мою теперешнюю реальность. Не похоже было, что она хотела, чтобы я ей помогала, но тем не менее развернула мусорный пакет и открыла его для меня.

Мы методично работали на веранде, а затем и в гостиной. В то время пока Лила, Роберт и их супруги продолжали тихонько сидеть, погруженные в свое горе. Периодически я поглядывала на них, все еще желая сделать для них хоть что-нибудь, что могло бы помочь им почувствовать себя лучше, но была не в состоянии придумать ничего такого, что не могло бы ухудшить ситуацию еще больше. В течение этих пяти дней я часто задавалась вопросом, так ли все было и после автокатастрофы, которая унесла жизни моих родителей. Я была слишком маленькой, чтобы запомнить это. В голове возникали смутные обрывки воспоминаний: мигалки, больница, чувство утраты чего-то, но ничего конкретного. И в данный момент я вроде как даже рада, что не могу вспомнить этого.

– Он будет нуждаться в тебе.

Я подняла на нее взгляд. Джоана стояла спиной ко мне на другом конце комнаты, собирая стаканы на поднос. На какое-то мгновение мне показалось, что она говорит не со мной. Но затем она бросила на меня взгляд через плечо.

– Он думает, что достаточно силен, чтобы справиться с этим в одиночку, но это не так. Никому это не по силам.

Я положила стопку собранных мной тарелок.

– Он не будет со мной разговаривать.

– Будет. Он все держит в себе пока просто не взрывается, что выражается обычно в гневе. Ты будешь нужна ему в тот момент, чтобы собрать его по кусочкам, когда это с ним произойдет.

– Не уверена, что знаю как это сделать.

– Ты поймешь. Это и значит любовь, Райли. Это и значит брак.

Я посмотрела вокруг себя: на гору мусора, до которого нам еще предстояло добраться, на семейные портреты, которые служили напоминанием той утраты, что постигла эту семью, того, как часть семьи, все еще ждала на веранде возвращения любимой матери семейства, которая никогда не вернется, и я знала, что она права. Но я не подписывалась на это. Это не было частью сделки, заключенной между мной и Майлзом. Хотя я по-прежнему чувствовала непреодолимую потребность быть здесь ради него. Просто не была уверена, хотел ли этого он.

– Убирайся!

Крик, казалось, разнесся по всему дому, хотя и донесся с лестницы. Джоана и я поспешили к лестнице, Лила, Роберт и Киган были чуть позади нас. Майлз стоял на верхних ступеньках, глядя назад на что-то, чего мы не могли видеть с того места, где находились. Но зато могли прекрасно слышать.

– Убирайся из моего дома! Единственная причина, по которой я позволил тебе так долго тут оставаться – это потому что она этого хотела. Но теперь ее больше нет. Я не хочу тебя здесь видеть.

Майлз ответил, но так тихо, что мы не смогли расслышать его слов.

Джоан посмотрела на меня, легким движением бровей призывая подняться к нему. Я колебалась, снова чувствуя, что стала свидетелем чего-то, чего никогда не должна была увидеть. Но затем я взглянула на него, на его опущенные плечи, которые свидетельствовали какое огромное бремя он нес, и мои ноги сами понесли меня. Я оказалась за ним прежде, чем сама осознала это, моя рука слегка коснулась его поясницы.

Лицо Джексона было красным, руки сжаты в кулаки. Он стоял в паре футов от нас сразу перед дверью в хозяйскую спальню. Фотография молодой Елены и, бесспорно, Майлза лежала в разбитой рамке прямо в дверном проеме.

– Ты ушел от нас, – сказал Джексон, его слова сочились злостью и обидой и чем-то еще. Возможно, толикой боли. – Сейчас ты нам не нужен.

– Она хотела, чтобы я позаботился о тебе.

– Я не нуждаюсь в тебе.