Иногда домашние терялись в догадках: это проявление редкой мудрости или на самом деле тугоухости никакой не существует, а есть чистой воды симуляция?

– Точно, – отозвался Славка. К бабуле он относился снисходительно, нежелание носить слуховой аппарат объяснял пушкинской строкой «он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог».

– Ба, а ты чё не спишь? – опрометчиво поинтересовался Егор.

Яга тотчас пустилась в подробности:

– Ой, не спрашивай. Какая в этом году весна тяжелая. Погода туда-сюда, туда-сюда, никак не установится, ветер без конца меняется. То был западный, то стал юго-восточный, потом еще какой-нибудь. Вот давление и скачет. Утром было сто пятьдесят на восемьдесят, вечером – сто восемьдесят на девяносто. Как бы скорую не пришлось вызывать, – оптимистично завершила свое спонтанное выступление она.

Друзья переглянулись, и Егор невнятно пробормотал:

– Держись, ба, ты у нас этот… оплот.

На лице у бабули появилось загадочное выражение, которое появлялось, когда она или не хотела слышать, или не понимала, о чем речь.

С этим загадочным выражением на лице бабуля направилась к святая святых – шкафу, в котором хранила самое дорогое: зачехленный стетоскоп и шкатулку для рукоделия. Шкатулка, вопреки ожиданиям, являлась филиалом круглосуточной аптеки.

С аппаратом в одной руке, с аптечкой в другой, Яга проковыляла к столу, устроилась на одном из стульев и вся сосредоточилась на стетоскопе.

– Покурим? – предложил Вячеслав, с некоторым сожалением поглядывая на полную рюмку.

Мужики поднялись, заняв сразу все пространство, и вымелись на балкон.

Привороженная содержимым аптечки, Яга и через десять минут все еще торчала за столом.

Наконец под отчаянными взглядами друзей старушка покинула кухню, и рюмки сомкнулись.

– За нас.

– За нас. – Краткость тоста объяснялась его зрелостью.

После первой закусили в полном молчании – слишком много всего было на душе, чтобы сразу выбрать тему для разговора.

Неожиданно Егора повело с двух глотков и потянуло на откровенность.

– Слушай, Слав, – пугаясь того, что хочет сказать, начал он, – меня мысли о вечном посещать стали. Даже купил Таське еще брюликов: если со мной что случится, хоть первое время не будет бедствовать.

На лице Вячеслава отразилась целая гамма чувств. Победило удивление.

– Откуда такие мрачные мысли?

– Как тебе сказать? Перелеты, поездки – все в жизни бывает. Она же совершенно неприспособленная. Пропадет без меня.

Над столом воцарилось молчание.

Признание повергло Славку в недоумение: он категорически не был согласен с утверждением, что Таська неприспособленная. Неприспособленная – это вообще не о Таське. Таська как раз редкая приспособленка. Или это только со стороны видно?

Кроме того, Вячеслав пытался лихорадочно сообразить, как себя вести при новом, незнакомом Егоре.

– Я слышал, – совершенно не в тему отозвался Славик, – что если родители благословили сына иконой Чудотворца, то он будет главой семьи. Признайся, тебя благословляли Чудотворцем?

После того как у Морозана обнаружили сахарный диабет, он перестал себе отказывать: не только стал впадать в запои, но еще ударился в религию.

Сбитый с толку, Егор растерянно посмотрел на гостя.

– А фиг его знает, – далекий от православия и веры в целом, Егор как-то вяло усмехнулся, – интересно, а если женщину благословить Чудотворцем?

– Тогда она будет как Ленка у меня.

«Как Ленка – это, конечно, перебор», – быстро подумал Егор, Тасе хватило бы и десятой доли Ленкиной экспрессии.

– Да-а? – заинтригованно протянул он. – А что, Ленку благословляли какой-то иконой?

– Ну, это я так, к слову. Но ты сам видишь: Ленка – не баба, а конь в юбке. Вот ты можешь представить, чтобы Таисия взяла швабру и расхреначила лобовое стекло в твоей машине?

– Только в порядке бреда, – подумав, согласился Егор, – хотя, Слав, я не знаю, что лучше, а что хуже. Мне иногда хочется, чтобы Таська хоть что-нибудь предприняла. Нельзя же до конца дней такой мямлей оставаться.

Теперь молчание стало прямо-таки драматичным.

– А давай съездим в Бари, – вышел с внезапным предложением Вячеслав, – поклонимся мощам Николая Угодника.

– Зачем это?

Захваченный идеей, Слава отодвинул тарелку и устроил локти на столе.

– Слушай, как это я раньше не додумался? Нам с тобой обязательно нужно съездить и поклониться мощам Чудотворца. Можешь не верить, но все получают просимое у святого Николая. Все, без исключения. Ты попросишь Николая за Таську, а я за себя. – Он постучал пальцем по бутылке. – Скажу тебе по большому секрету: если мне Угодник не поможет, мне уже никто и ничто не поможет.

Славик говорил с такой искренней верой в глазах, с такой силой убеждения, что Егор на мгновение поддался:

– Бари – это где?

Отдающая религиозным фанатизмом, идея съездить к Чудотворцу приобрела в его глазах совсем другое звучание. Ради того, чтобы Таська без него не пропала, Егор, пожалуй, поклонился бы каким угодно мощам.

– Это побережье Италии.

– Зачем так далеко переться? – уставился на своего гуру Егор, – мало в Москве церквей Николая Чудотворца?

– Э-э, – досадливо поморщился «гуру», – ничего ты не понимаешь. Там мощи. Они мироточат. И святыни, которым несколько веков. Они намолены. К ним прикоснешься – и желание исполнилось.

– Намолены? – удивился странному слову Егор.

В этот момент он увидел их с Морозаном со стороны.

Ночь. Двое здоровых мужиков, обиженных на своих баб (женщин, конечно, женщин), сидят за рюмашкой и фиг знает о чем базарят. Было в этом что-то странное.

В бесконечной звездной ночи, в которой они волею случая оказались вдвоем, в этом бредовом разговоре, в том, что они рассиропились и устроили душевный стриптиз, – во всем была какая-то ненормальность, какое-то помешательство.

Не говоря о том, что лететь специально в Италию за какой-то мифической благодатью – полный идиотизм. Совсем другое дело – как бы невзначай, как бы мимоходом оказаться перед какой-нибудь мироточивой, намоленной, или как там у них это называется, иконой. Совместить приятное с полезным – почему нет?

В этом году Егор планировал Турцию, и отступать от планов было не в его привычках. Мысль об этом придала уверенности.

К Егору вернулся его всегдашний скептицизм, он совершенно пришел в себя и разлил еще по одной.

– А в Турции, случайно, нет каких-нибудь мощей?

– В Турции? – Славик так изумился, что не донес рюмку до рта.

– Да. Я хотел свозить Таську в Турцию в этом году. Так что поищи мощи в Турции.

Славка помрачнел и насупился:

– Откуда в Турции быть мощам? Хотя, – озарило его, – я как-то смотрел передачу о святых по ТВ3, там что-то было про Турцию. Да! Точно. Вроде бы там родился Чудотворец. Вроде турки сперли мощи святого, а потом у турок мощи выкрали итальянцы – короче, мутная история. Но в передаче показали храм Святого Николая в горах. Раз есть храм, то наверняка есть и святыни. Можно рвануть и туда, – не очень уверенно закончил Славик и хотел уже опрокинуть стопарик, но Егор остановил друга:

– Подожди.

Канули в Лету времена, когда он рисковал последним. Теперь Егор был очень чувствителен к своему статусу и не любил попадать впросак.

– Надо узнать все точно, поискать в Интернете, позвонить в туристические агентства. Короче, собрать информацию.

– Точно-точно! – загорелся Славик, – я наведу справки и доложу оперативную обстановку.

За это они и выпили.

* * *

Тезис о том, что сила женщины в ее слабости, Ленка считала шовинистическим. Как это сила может быть в слабости? Одно из двух.

Либо ты слабый, либо ты сильный. Если слабый, тобой все помыкают. Если сильный, помыкаешь ты.

Она, Елена Федосеева, сильная. Егор Бинч тоже сильный, вот и подмял под себя Таисию. Раздавил. Елена бы тоже раздавила Славку, если бы захотела. Просто цель считала недостойной.

А так – воля у нее несгибаемая.

Благодаря своей несгибаемой воле в начале девяностых она получила серебро на первенстве России по лыжному спорту среди юниоров, благодаря характеру не потерялась, когда Федерация лыжных гонок развалилась и надежное, стабильное будущее сделало ручкой.

Собрала волю в кулак, окончила торговый техникум и до последнего тащила маму-инвалида и брата-наркомана.

Сначала брата, а потом и маму Лена похоронила незадолго до встречи с Морозаном, так что на данный момент жизни Славка был ее семьей, ее самым родным человеком – это Ленка обнаружила неожиданно и страшно удивилась, когда поняла, что привязалась к этому сучьему потроху, к пьяни гидролизной, к этому слюнтяю и размазне.

Единственное, что было у них общего, – любовь к лыжам. Благо на Сахалине с этим никаких проблем.

Логично, что единственным местом, где они переставали собачиться и заключали перемирие, была лыжня – хоть не снимай лыжи, так и ходи по квартире.

Превращать жизнь в лыжню, при всей ее любви к лыжному спорту, Ленка не желала. Ну, в конце концов, в природе не всегда зима, случается и лето.

Бывают ведь и женские недомогания там, и разные обстоятельства… Например, малогабаритная квартира. Или, может, она когда-нибудь (невероятно, но вдруг) решится родить кого-то этому недотепе Морозану. Когда он пошлет на фиг свою Москву и переедет на Сахалин. Или когда она решится переехать к нему в Москву – что вряд ли.

А пока слишком все зыбко.

Морозан практически живет на два дома. Каждый рыболовецкий сезон они по очереди с Егором торчат на Сахалине, где они со Славкой, кстати сказать, и познакомились.

Полгода на Сахалине – полгода в Москве.

Заканчивается у Морозана сезон – Ленка прилетает за товаром в Москву. Так и мечутся оба между Дальним Востоком и столицей.

Одни разговоры по телефону чего стоят.

– Нужна тебе эта лавка в твоем Задрыщенске? – орал Славка.