– Присаживайтесь, – сдержанно кивнула художница.

Её губы всё ещё оставались мрачно сжатыми после неприятного общения с родительницей, но улыбка затаилась в уголках глаз. Солнечные зайчики весело мельтешили, словно соревнуясь в быстроте с карандашом Тамары. Вот в этот портрет ей хотелось вкладывать и душу, и тепло.

Сейчас она перешла полностью на фриланс, дела шли неплохо, но бешеных денег не сыпалось. Впрочем, на скромную жизнь хватало.

– Маман я звонить точно не буду, – повторила Тамара, мягко отодвигая телефон Лены. – Это будет такой мозговынос, что ой-ой-ой. – И она шутливо выругалась: – Едрид мадрид...

– Как, как вы сказали? – улыбчиво прищурилась девушка, вперив в Тамару взгляд, вдруг ставший внимательно-испытующим. Какая-то мысль зажглась в её глазах живыми блёстками.

– Ну, это словечко-паразит у меня такое, – усмехнулась Тамара смущённо.

– А, понятно, – кивнула Лена, но отблеск мысли всё ещё мерцал в её зрачках. – Ну, а друзья? Или коллеги по работе?

– Я на удалёнке работаю, так что коллег у меня нет, – сказала Тамара. – Друзей мало, да и чем они помогут? Денег на карточку скинут? Карточка вместе с кошельком уплыла. Ничего, паспорт и обратный билет у меня остались, доберусь как-нибудь до дома.

Всё, что она сделала – это позвонила в банк, чтоб карту заблокировали, а также мобильному оператору, чтоб проделали то же самое с симкой. А Лена, вымыв посуду, уже готовила ей постель на раздвинутом диване.

– Как-то неудобно вас стеснять, – пробормотала Тамара, невольно залюбовавшись девушкой сзади, когда та склонилась над диваном, чтоб расправить простыню.

– Ничего страшного, – улыбнулась та, выпрямляясь и сияя Тамаре лучистой улыбкой. – Где же вы ночевать будете? Вам ведь некуда пойти! Не на улице же спать, в самом деле...

– Да, получается, что в этом городе у меня только вы, – улыбнулась Тамара.

Она хотела добавить про себя: «Кроме Лики», – но осеклась. Лики у неё больше не было. Сердце-кораблик висело в груди мёртвым куском мокрой бумаги, но его краешки уже подсыхали в тёплых лучах улыбки Лены.

– Я вон там сплю, – указала девушка на дверь в другую комнату. – Если что-то понадобится или плохо себя почувствуете, зовите. Может, хотите принять душ? Я дам вам чистое полотенце и халат...

– Благодарю. Вы моя спасительница, – снова не удержалась от улыбки Тамара.

Что с ней происходило? Ещё пару часов назад её помертвевшая душа осыпалась на лестничную площадку вместе с сигаретным пеплом, а жизнь казалась конченой, но стоило ей утонуть в тёплых снегурочьих глазах с лучиками ресниц, как тут же что-то светлое забрезжило на горизонте... «Это я такая легкомысленная и легко утешающаяся или... дело в девушке?» – думала она озадаченно, стоя под струями горячей воды, окутанная паром и сладким запахом геля для душа.

После сытного ужина и расслабляющих водных процедур ей захотелось курить, да так, что зубы сводило. Начатая пачка лежала в кармане куртки, чудом спасшаяся от грабителей, как и паспорт. Тамара обратилась к Лене:

– Гм... А у вас можно курить? Или с этим делом мне идти на лестницу?

– Вообще я не люблю запах дыма, но если хотите, можете курить на кухне, – мягко ответила девушка. – Только закройте двери, включите вытяжку над плитой и приоткройте окно, чтоб проветрить. Пепельница есть, она ещё от дяди осталась, теперь не используется. Вот и стоит, как украшение.

Хрустальную пепельницу с головой и крыльями орла Тамара заметила ещё за ужином. Сначала ей показалось, что это действительно какое-то украшение, а утилитарное назначение этого изящного предмета ей с первого раза не открылось. Желание курить притупилось: жалко было наполнять дымовой завесой и табачной вонью это чисто убранное, женственное, уютное жилище. Свою-то квартиру она прокурила насквозь, даже занавески пропахли. Передумав, Тамара убрала сигареты, стянула из вазочки сосательную конфетку и сунула за щеку, чтоб отвлечься от мыслей о курении. «А вообще, бросать надо», – подумалось ей. Она уже два раза пробовала – пока не получалось.

Часы тикали: полдесятого. Спать ещё не хотелось, Тамара не привыкла ложиться в это время, часто засиживаясь за работой за полночь – одним словом, вела «совиный» образ жизни, да к тому же была заядлой круглосуточной кофеманкой. Лена-жаворонок предпочитала чай, а на работу ей нужно было к семи утра, и поднималась она в пять, а поэтому для неё как раз настало время отправляться в постель. Работала она музыкальным руководителем в детском садике, но эта должность казалась слишком скромной, простой и мелковатой для неё. Лена была в ней не более на своём месте, чем, к примеру, профессор математики в качестве учителя начальных классов. Пташка гораздо более высокого полёта – и отчего-то совсем без амбиций. Отсвет бра лежал бликом на полированной поверхности пианино, и Тамара представила пальчики девушки, порхающие по клавишам... В душе что-то сладко, улыбчиво ёкнуло. Что-то знакомое, очень родное, близкое подкралось на мягких лапах. Нет, это просто совпадение. Не может такого быть.

Ей не спалось. Сначала Тамара лежала, вдыхая аромат чистоты от свежего постельного белья, а потом, устав мучиться с открытыми глазами в темноте, снова включила бра, взяла с полки первую попавшуюся книгу и открыла на первой попавшейся странице. «Счастье Ревущего Стана», – гласил заголовок рассказа. Тамара глянула на мягкую обложку книги: автор – Брет Гарт. Старое советское издание из серии «Классики и современники», таких было полно в бабушкиной коллекции.

Тамара то погружалась в чтение, то витала в своих мыслях, опустив книгу на одеяло. Иногда между строчек проступало холодное, чужое, замкнутое лицо Лики, или она вдруг вклинивалась в действие рассказа, вставляла реплики в диалоги героев... Три года! Три года не вычеркнешь одним махом из жизни, не забудешь всех прекрасных минут, всех разговоров за полночь, всех редких, и потому таких долгожданных встреч. Но это отчуждённое лицо с пустыми, как ледышки, глазами разом убило всё. И тихий, но отчётливый голос: «Если будешь тут буянить, полицию вызову». Без тени сожаления, без зазрения совести, без малейшего чувства. Разве такое говорят человеку, с которым... который... к которому... Горькая мысль, встав на дыбы, не находила словесного выражения, и Тамара, стукнув кулаком по одеялу, стиснула зубы. «Тварь. Тварь. Тварь».

Глухая злость, разгораясь из уголька в бушующее пламя, выбросила Тамару из чтения, она машинально скользила взглядом по строчкам, понимала отдельные слова, но общего смысла не улавливала. Нет, это какой-то бред, какая-то параллельная реальность. Её светлая, прекрасная, замечательная, ласковая, самая лучшая на свете Лика – и эта равнодушная, чужая девушка-двойник. Как в каком-то фантастическом кино или в сюрреалистической новелле. Три года жизни Тамары корчились в агонии, рушились, рассыпались пеплом. Отбросив в сторону книгу и сжавшись под одеялом в калачик, Тамара грызла уголок подушки. Как теперь верить людям? Какая любовь? Нет никакой любви. Её выдумали писатели. Насочиняли кучу книг, наплели сюжетов вокруг того, чего не существует.

«Все вы твари... Двуличные твари».

Все... И Лена?

Язык не поворачивался так её назвать, но как ей верить, если Лика, прикидываясь ангелом во плоти, успешно пудрила Тамаре мозги? И она верила всему, каждому словечку, каждому взгляду. Дура, непроходимая тупица.

«Бррр, так, стоп. Совсем уже крыша поехала». – Тамара приподнялась на локте, встряхнула головой и взъерошила волосы.

Упав на подушку, она замерла с горькой усмешкой на губах. Лена всего лишь накормила её ужином, напоила чаем и приютила на ночь, а Тамара уже навоображала невесть что. Целую жизнь с ней в своих фантазиях прожила. Уже представила себе, как читает воскресным утром новости в интернете, посасывая сигарету и прихлёбывая кофе, а Лена в сексуальном пеньюарчике и фартучке печёт блинчики... А потом – измена, предательство, развод. И опять одна.

Читать совсем расхотелось, снова захотелось курить. Проскользнув босиком на кухню и прикрыв за собой дверь, Тамара включила вытяжку, приоткрыла оконную створку, и в кухню заструился морозный воздух. Она чиркнула спичкой и жадно затянулась.

На книжной полке – фотография в рамке: Лена обнимает какую-то женщину намного старше себя. Скорее всего, мать. Нет, глядя в это личико с лучистыми глазами, даже подумать немыслимо, что она – из той же породы лицемерных тихонь, что и Лика. Но и глядя на Лику, Тамара такого подумать не могла. Или – любовь слепа?..

Что в груди осталось от той любви? Угольки, присыпанные остывающим пеплом, и боль, боль, боль – нескончаемая, бескрайняя, огромная, как небо, боль за три года, которые Тамара прожила в этом ослеплении. Угрюмый мир дымил трубами заводов, гремел выстрелами и шелестел банкнотами. Какая любовь? Одна лишь грязь и ложь. Она чувствовала себя вывалянной в грязи. Даже хотелось снова залезть под душ.

Тамаре удалось задремать в начале четвёртого. Так и не выключив светильник и не поставив книгу на место, она провалилась в беспокойный сон, полный горестных видений. Снилась ей Лика, счастливая и улыбающаяся, с младенцем на руках, а рядом – мужская фигура с размытым лицом.

Проснулась Тамара в темноте: чья-то заботливая рука выключила бра. Она даже догадывалась, чья... Под дверью в соседнюю комнату сияла полоска света, до слуха Тамары доносилось слабое бормотание. Она подкралась и прислушалась... Вскоре стало ясно, что это за звуки: Лена, встав спозаранку, занималась физзарядкой под какое-то фитнес-видео. В воображении Тамары сразу открылось досье: «Лена Такая-то (фамилии Тамара не знала). Очень, очень хорошая девочка. Всегда слушает маму и каждое утро делает зарядку. Характер мягкий. Не замужем», – совсем как в старом мультике «Остров сокровищ». Тамара отошла от двери с усмешкой и забралась в ещё тёплую постель. Книги не было на диване – значит, Лена убрала.

Осторожно, почти на цыпочках Лена проскользнула в ванную. Она собиралась на работу – значит, хочешь не хочешь, а придётся встать. Спала Тамара от силы пару часов, голова всё ещё побаливала – и от недосыпа, и от вчерашнего приключения, но желудок ныл и урчал, не признавая душевных терзаний своей хозяйки и требуя законный завтрак. В своём «совином» режиме Тамара могла запросто поужинать и в десять, и в одиннадцать вечера, порой даже ночью перекусывала, если случалось засидеться, а потому не знала, что такое утренний голод. Просыпаясь, обычно она с трудом вливала в себя чашку кофе с сигаретой, редко – с печеньем, а первым полноценным приёмом пищи у неё был обед. «Удивительно: на часах – хренова рань, а я хочу жрать», – думалось ей.