Сейчас я потерялась в эмоциях и была в ожидании, а ведь всю дорогу в поезде думала о том, как прощалась с Толиком, с какой жадностью мужчина прижимал к себе, не оставляя ни на секунду, не давая уснуть, шепча, что успею. Он больше не говорил о поездке, не просил поехать вместе, а мне так хотелось предложить… Но ведь у него работа, да и так спонтанно разве можно при его работе? Тут нужно время, а я не могла ждать. Не могла.

Взяв поудобнее ручку сумки на колесиках и пять пакетов с продуктами и подарками, ощущая себя Дедом Морозом, я только собралась идти вперед, не представляя, как все потащу, дверь открылась, и я увидела ее, свою любимую старую бабушку, которая была для меня всем, единственной оставшейся кровинкой из моей семьи.

Женщина впопыхах вытирала руки об фартук и, ойкнув, бросилась ко мне, кряхтя, что-то бубня, стараясь быстрее добежать.

Кинулась к ней, бросая все, чувствуя, как в груди сердце сжимается от счастья. Обняла ее и прошептала:

– Бабушка…

– Моя внученька, девочка моя. Приехала, красавица. Приехала, родненькая.

Евгения Родионовна целовала, обнимала, проводя мозолистыми руками по плечам, спине, выдыхая, охая, не веря, что я рядом с ней. Глаза ее горели счастьем, отчего не могла сдержаться и расплакалась, не в силах справиться с бушующими эмоциями.

– Ой, плачет… Все хорошо, Наташенька. Все хорошо, родненькая. Ты приехала, а значит, все хорошо… – успокаивала она, прижимая к себе и вновь отстраняя, чтобы полюбоваться.

От эмоций еще больше разревелась, именно в эту минуту понимая, что, если бы не Толик, не увидела ее… Сердце сжималось от боли, волнения, воспоминаний. Пыталась перебороть себя, но не могла… Так хотелось объяснить… рассказать, хотя бы часть, чтобы она знала, что не просто так я забыла, что не могла, боялась ее подставить. Но просто смотрела и молчала.

Через два часа мы сидели в маленькой кухне, где было все довольно скромно и мило: большая печь, рукомойник у входа, старенький диванчик с большой подушкой с левой стороны, чтобы в обед покемарить часок, у окна – стол и несколько табуреток, и у стены небольшое трюмо темного цвета. Все как в детстве. Пусть старенькое, но все чисто и свежо. Бабушка каждый год что-то по дому делала: пол, окна красила, раз в пять лет обои меняла. С душой ко всему подходила, поэтому находиться здесь было одно удовольствие. Отдыхала, наслаждаясь спокойствием, погружаясь в эту доброжелательную уютную атмосферу.

Лепила пельмени, а бабушка резала тесто и катала. Решили побаловать себя такой вкуснотой. Это не городские и не на фабрике, домашние. У них даже вкус другой. Самый замечательный. А потом… когда сварим, то можно с маслицем… со сметаной или макать в смесь бульона с чесноком, перцем и столовой ложкой уксуса. Никакой майонез и кетчуп не подойдет, потому как не сравнится, да и будет смотреться никчемно с таким блюдом. Дед у меня любил есть и участвовать в процессе, лепил огромные и не круглые, как обычно, а по-китайски, как он говорил. До десяти лет он жил там, а потом семья переехала в Россию, и уже восемь лет как нет его с нами. Но готовил он изумительно, пусть и редко. Так что пельмени – любимое блюдо нашей семьи.

За то время пока готовили, рассказала о том, где была, и что случилось, но так… как нужно… хотя видела по глазам старой женщины, что она все понимает.

– А где твой Анатолий? Почему одна? – проговорила она, сполоснув руки в рукомойнике, вытаскивая из маленькой кладовки в виде деревянной постройки в самой кухне, огромную кастрюлю, чтобы налить воду и поставить на огонь.

– Он работает… – с улыбкой ответила, удивляясь ее вопросам.

– Непорядок. Ты смотри не потеряй такого мужчину! Сразу видно, что относится к тебе хорошо, по сердцу ему пришлась, – заявила Евгения Родионовна, включая газ, чиркая спичкой, чтобы поджечь конфорку.

Улыбнулась, радуясь, что так говорит моя бабушка, а ведь обычно: «Подожди, все обойдется. Незачем спешить. Вижу, что шалопай непутевый. Появится еще твой принц…», а тут такие слова.

– Не потеряю… – прошептала, надеясь, что так и будет. – Главное, поговорить и решить, что будем… вместе.

– Обязательно будете! – буркнула она, взяв ковш, зачерпывая из ведра питьевой водой. Есть колодец во дворе, но с него только поливают огород и скотину поят, а вот с чистой водой была проблема, брали на колонке в определенные дни и часы. Поэтому только на готовку.

– Бабушка, ты не понимаешь, – проговорила я, отмечая, как она улыбается.

– Познакомишь, сразу скажу, твое или не твое.

– Хорошо, – весело посмеялась, бросая взгляд на стол и табурет с подносами пельменей, и спросила: – Тебе не кажется, что мы переборщили? Налепили столько, как будто будем еще десять человек откармливать.

Евгения Родионовна повернулась и, оглядев стол, отмечая наши старания, довольно кивнула и выдала:

– А вдруг гости?! У меня всегда приготовлены заготовки на этот случай. Голубцы, котлеты, тефтели – все, что можно в морозилку кинуть, ведь не буду же я месить тесто ради десяти штук. А в последнее время и блины с начинками стала замораживать. Когда хочется, кидаю на сковородку, а потом с удовольствием ем. Порой некогда стоять у плиты долго, использую их. А если кто забежит…

– Помимо бабы Поли кто-то заглядывает? – не удержалась я, зная, что моя бабушка сама в гости не ходит, но очень любит, когда к ней заглядывают. И так как все селяне знали, какая Евгения Родионовна неугомонная труженица, всегда в делах, то редко когда в гости захаживали, чтобы не мешать.

– Ну… захаживают. Особенно твоя подруга-умница. Приедет, накупит всего. Я ей говорю, что не нужно, но она все равно… Так благодарна ей, без нее совсем одичала, а так она успокоит, что ты жива, здорова, и я хоть спать могу.

Бабушка подошла сзади и обняла за плечи. Положила свою ладонь на ее руку, и погладила по морщинистой коже. Вот так просто обнимались, не сказав ни слова, но, вкладывая в это объятие невероятно много чувств. Не хотелось двигаться и разрушать чудесное состояние.

Удивительно, я совсем забыла, каково это, когда тебя вот так любят, заботятся и переживают. Привыкла жить как преступница…

– Ой, вода уже закипела – воскликнула бабушка и пошла к плите, доставая приправы из шкафчика, а я поднялась и, подавив зевок, спросила:

– Бабуль, а тут связь нормально ловит?

– Да как тебе сказать: ловит редко, но бывает. Ты лучше отправляйся в сторону кладбища, там связь всегда есть.

Усмехнулась, даже не удивляясь, что ничего не изменилось, а потом предложила:

– Тогда сейчас покидаем, и схожу.

– Иди давай, звони своему следователю, я в состоянии сама пельмени в кипящую воду закинуть.

Благодарно улыбнулась и, поцеловав, вдохнула приятный запах волос, притом неизменный – полевых ромашек, и пошла в спальню для гостей, или детскую. Оглядела себя, отмечая голубые бриджи и белую футболку, и пошла на выход из дома.

На улице было сегодня, как никогда, тепло, даже очень. Немного посмотрев по сторонам, медленно направилась по дороге, отмечая, что асфальта и нет. Пройдя нужное расстояние, завидев вдалеке могилки, посмотрела на связь, радуясь двум делениям. Но сколько ни звонила, мужчина был вне зоны действия.

Грусть, обида и дурные мысли. Где он. С кем он? Скучает или…

Не хотелось о плохом. Сейчас на расстоянии я скучала. Сильно. Хотелось увидеть его, быть рядом, познакомить с бабушкой. Ругала себя, что не предложила, побоялась. Лучше бы сказала, чтобы он услышал, чтобы знал. А так… расстались невероятно страстно, как будто в последний раз.

Вспомнила ночь, которую не спали, страстно любили друг друга, как провожал, до последнего обнимая, не желая отпускать. Сейчас я чувствовала себя отвратительно. Невыносимо ужасно. Хотелось крикнуть от раздражения на себя и на Дорвонцева.

«Почему мы не поехали вместе?!»

Посмотрела по сторонам и села на траву, чувствуя шелковистость и твердость земли, вдыхая запах полевых цветов, слыша шум деревьев. Просто сидела и улыбалась, радуясь, что я приехала сюда… в родной уголок к своей бабушке, и в то же время чувствовала себя усталой и забытой, или просто одинокой. Бывает…

Послышался шорох, и заметила полевую мышь, нырнувшую в норку у тропинки. Прячется… как я когда-то. Но теперь это в прошлом, я свободна. Как и мечтала, бредила, жила этой мыслью. Только… только не хочется быть одной… без любимого мужчины, к которому испытывала самые нежные чувства. Может, я ошибалась, поверив в то, чего нет, но все во мне переворачивалось от мысли, что не увижу его улыбку, не услышу родной голос, не почувствую руки на своем теле, не буду знать его нежность и страсть. Я не представляла, как буду без Толика, если он не захочет жить со мной. Тем более уехала. Но я объяснила и нужно доверять друг другу. Это очень важно. И если… нужна ему, то он все поймет и дождется, а потом мы поговорим. Серьезно поговорим о наших чувствах. Обязательно!

Вздохнула, а потом вновь набрала его номер, но абонент был вне сети. Разочарованно смотрела на экран, а потом поднялась и медленно пошла в сторону деревни, постепенно прибавляя шаг, считая, что уже бабушка заждалась.

«Постараюсь не накручивать себя. Все будет хорошо! Я верю… Очень сильно верю».



***



Через день в первой половине дня бабушке привезли сено, выгрузив его за пределами заднего двора, где сажали картофель. Раскидали огромную телегу так, что и на соседний участок попало, и нужно было его скорее перенести в сеновал, пока Вестужевы не увидели. Что интересно, с левой стороны жила вечно недовольная семья, а справа – друзья, почти как родня. И конечно, выгрузили на той стороне, что нельзя, завалив цветущий картофель. Если Петр Иннокентьевич увидит, будет ругаться все то время, пока будешь убирать ее и еще месяц рассказывать всем селянам о сущем неуважении.