– Я сама…

– Давай вот без этого «Я сама»? Хорошо?! – выдал он, направляясь в коридор, кивая головой на зал, спрашивая меня: – Там что-нибудь оставила?

– Сумка на крючке на вешалке, – поспешно добавила, чувствуя себя обузой. Не хотелось быть в тягость. Была смущена, но вместе с этим старалась скрыть улыбку, радуясь, что обо мне заботятся. Странные эмоции, сама себя не понимаю.

Дорвонцев только хотел взять сумку, как услышал Айсберга:

– Я возьму, и помогу тебе с машиной, чтобы посадить Наталью нормально. Еще перекинуться парой слов нужно, – проговорил он, взяв мою сумку, и повернувшись к Милане, серьезным тоном произнес: – Мил, закройся, я на пять минут.

– Боишься, что гости придут, или что сбегу? – весело сказала она, подавая пакет с моими лекарствами, соприкасаясь руками с пальцами мужа, тут же сжавшие ее ладошки.

– Я тебе сбегу, – буркнул он, отпуская со словами: – Наивная…

Еще раз попрощавшись, отправились в межквартирный коридор к лифту, а Айсберг за нами. После того как спустились, и Толик усадил меня на сиденье в салоне, он несколько минут говорил с мужем Миланы.

Пока ожидала, пришло сообщение. Сразу испугалась, но, увидев абонента, улыбнулась. Милана.

«Вот видишь, ты ему нравишься. Мне кажется, вы будете идеальной парой! Прости, если сказала лишнего. Не со зла».

Так приятно было видеть такое доброе отношение от постороннего человека, что я несколько секунд просто сидела и смотрела на экран. Потом вздохнула, радуясь, что вот так все вышло, и ответила:

«Все хорошо. Огромное спасибо, что помогла. Не знаю, чтобы делала без тебя».

Ответ пришел незамедлительно:

«Я бы обязательно приехала, так что случилось то, что должно было случиться. Кстати, поднос забыла отдать, но как-нибудь потом. Если выйду сейчас, Андрей меня съест».

Было больно смеяться, но хотелось. Съест… если только как свежий, вкуснейший десерт. А вот других Айсберг сожрет и не подавится, если кто обидит. Надо же… какая интересная пара. Совершенно разные и такие подходящие.

Дверь джипа хлопнула и на водительское кресло сел Анатолий. Посмотрев на меня тяжелым задумчивым взглядом, он произнес:

– Ну что, домой? – задал вопрос, но, заострив внимание на моей ноге, добавил: – Можно в больницу, если плохо себя чувствуешь.

– Нет, уже была там… общалась.

– Это понятно. Я тоже не любитель больниц, но никуда не денешься, когда прижмет, – проговорил он и завел машину.

Не проехали и поворота, как он задал мне такой вопрос, от которого на секунду оцепенела, пытаясь понять, откуда он знает Александра…

– Наташа, расскажи мне про Лутрикова то, что я еще не знаю, а знаю я то, что получил с его прежних мест работ, всех видов выписок из ЕГРП и медицинской карточки.

Сглотнула, немного подумав, решив, что не стоит удивляться таким вопросам. Этот мужчина говорит сразу, не оттягивает ничего в долгий ящик. Представляю, как ему было не по себе, когда отказывалась беседовать. А теперь все, пришло время… да и сама понимаю, что нужно.

Вздохнула и посмотрела на дорогу, вспоминая… свои самые страшные месяцы.

Глава 11

– Мои родители попали в аварию, – прошептала, тут же понимая, что и это он наверняка знает. Дорвонцев прекрасно осведомлен обо всем, что написано в официальных документах. Но все же… – Папа скончался на месте, а мама… была в коме. Ей сделали сложную операцию, но остались ужасные шрамы на лице и теле. Она не могла смотреть на себя, желая умереть. Я продала все… и ей помогли, но она почти все время была в больнице. Инсульт, высокое давление, асфиксия как симптом панической атаки, мама постоянно была на пределе, в любую секунду моментально задыхалась. Я не могла оставить ее одну дома и работать, чтобы обеспечивать нас. И мне посоветовали отличный реабилитационный центр, но денег не было…

Говорить было тяжело. Легко только тогда, когда отпускаешь боль, а мне до сих пор невыносимо, не могу принять произошедшее. Вздохнула и продолжила:

– Я просила, но никто не дал. С Александром познакомилась за полгода до трагедии, но даже не думала считать его кавалером, вежливо попросив не ухаживать. А потом… когда нужна была помощь, нарисовался он, и сказал, что поможет: определит маму в этот центр и даст деньги. Конечно, странно и тяжело было получить такую помощь от постороннего человека, который отталкивал, но я согласилась, находясь в отчаянье. Естественно, просто так ничего не делается, и условие – выйти за него замуж и взять отпуск за свой счет. Не знаю, почему так быстро, но нас расписали через неделю и за это время маму перевели в центр. Я радовалась, надеясь, что поступаю правильно, что она пойдет на поправку…

Дальше не могла говорить, слезы текли по щекам. Молчала, а мужчина не спрашивал, только ехал, пока не оказались у нашего дома. Открыв дверь, мужчина взял меня на руки, а я сумку, прижимая к груди, и понес к подъезду. На пути нам встретился дед, услужливо открывший дверь, качая головой, хмуря лоб.

Оказавшись на диванчике в зале, дожидалась пока в комнату войдет Анатолий, отлучившийся на несколько минут покурить. Когда вошел, облегченно выдохнула. Сейчас он был взъерошенным, напряженным, ожидающим. Сглотнула, чувствуя себя неудобно. Вроде как говорил, что у него сегодня сложный день, а сам возится со мной.

– Тебе, наверное, нужно на работу? – осторожно спросила, не желая, чтобы он подумал, что хочу от него избавиться.

– Отпустили по семейным обстоятельствам, – выдал Дорвонцев, потирая виски, присаживаясь рядом, спрашивая меня: – Чай или сок выпьешь?

– Нет, спасибо.

– Тогда продолжай. Мне нужно знать, – произнес мужчина, вложив мою ладонь в свою, нежно поглаживая пальцами. – Расскажешь, и больше не буду тебя мучить. Обещаю.

Кивнула, хотя самой было сложно. Очень сложно. Когда в себе держишь, носишь, перевариваешь, то презираешь себя и ненавидишь его, а когда делишься… это совсем другое. Новое для меня.

Сглотнула и провела по ткани дивана, продолжая свой нелегкий рассказ:

– Мы поехали домой… и я… оказалась взаперти с больным человеком.

Посмотрела на мужчину, замечая, что у него масса вопросов, но он молчал, ждал продолжения. Вздохнув, чувствуя раскаленный воздух внутри себя, обжигающий внутренности, тихо проговорила:

– Не знаю, что ты прочитал из его медицинской карточки, но я знаю Лутрикова Александра как неуравновешенного больного мужчину с нездоровой психикой. Я видела и натерпелась столько всего, что удивляюсь, почему не сломалась.

Мужчина сильнее сжал ладонь и, замечая, как я рефлекторно вздрогнула, тут же убрал. Тяжело вздохнув, осторожно начал:

– Он…

– Да… – резко ответила, понимая, что он спрашивает про насилие. – Лутриков грубый, жестокий мужчина, живущий только в своем больном мире. Он… он изнасиловал меня, а потом привязал, и резал себе руки, убеждая себя, что я заслужила такое наказание. У него было раздвоение личности, то больной, жалкий и убеждающий себя в обратном, и одновременно каратель, молчаливый и жестокий. Александр не позволял смотреть на себя, а если видел, что я украдкой наблюдаю, превращался в безумца. Когда он успокаивался, то был нормальным, не подходил, не трогал, только наблюдал, своими действиями заглаживая вину. Спустя время я сбежала, но он нашел, и сказал, что не будет платить за мать. Для достоверности свозил меня еще два раза в реабилитационный центр, а потом только рассказывал о ней, объясняя, что не заслужила, так как плохо себя веду. Жила как в аду, не понимая, почему обо мне не беспокоятся, не звонят с работы. На мои просьбы сходить к матери, он молчал… Чувствуя, что что-то не так, несколько раз сбегала, но так и не доходила до центра. Мои попытки скрыться мужчина принимал с яростью, превращаясь в больного человека… в монстра, притом он становился каждый раз злее, отыгрываясь на мне. Спустя два месяца… я вновь сбежала. И пришла в центр…

Сердце разрывалось от боли. Было так плохо как никогда.

– Медсестра смущенно пояснила, что мой муж перевел ее в другую больницу, вернее, в хоспис. Для меня информация была шоком. Уточнив адрес, я бросилась туда, узнав, что она… умерла. Инсульт. Ее похоронили на кладбище для бесхозных тел. Мою маму… там, среди могил других подопечных интерната, алкоголиков и бомжей, у кого нет близких. Ее закопали там… Я нашла ее среди заросших безымянных холмиков с номерами на железных табличках. И именно в этом месте Лутриков нашел меня, воющей на земле.

Не могла успокоиться, трясло, отчего стала вздрагивать. Мужчина резко прижал к себе, и сильно обнял, целуя в волосы, давая выплакаться.

– А потом… потом… когда отошла от всего, уже больше не кричала, не царапала ему лицо… перестала желать себе смерти, успокоилась, я осознала, что беременна, – сказала и вздрогнула, ощущая ледяной мороз по коже. Пытаясь справиться с эмоциями, повернулась к мужчине, пряча лицо в мощную грудь, заставляя себя успокоиться и нормально рассказать, но перед глазами стали ненавистные дни…

Помню тогда я была на пределе, в постоянном раздражении, невероятном желании сбежать, продумывая каждый свой шаг, чтобы не совершать прежних ошибок. Сидела у трубы, с ненавистью наблюдая, как он вновь разговаривает с собой, выкрикивая кому-то не резать ИХ, заклиная бежать в сторону. Выла как белуга, понимая, что он не отпустит меня. Никогда. Даже страшно было, если узнает про ребенка. Он же неадекватный псих. Вдруг вспомнила, когда мы ночью «гуляли», или точнее сказать, он выводил меня подышать свежим воздухом, словно домашнюю зверушку, и кто-то из мужчин проходил мимо, он кидался на них, желая защитить честь его жены. А я… пыталась скрыться. В то время была похожа на гончую собаку, в любой момент готовую броситься хоть куда, только бы подальше от него.