У мусорной тележки, наполненной всякого добра с неприятным запахом, увидела двух стариков, ругающихся, не обращающих ни на кого внимание, занятых своей беседой. Отвернулась, чтобы меня не видели такую, избитую и в крови, а потом со всех ног бросилась в сторону кустов и деревьев перед окнами, радуясь листьям, непроходимым дебрям, зная, что там у соседнего дома сразу находится детская площадка, и я смогу, не теряя времени, спрятаться в одном из домиков.

Пока ковыляла, всю трясло. Хрипела, а не дышала. Уловив момент, на несколько раз проверив, чисто ли все, бросилась вперед, не чувствуя ног. В висках отдавало молотком, и в голове росла все сильнее заветная надежда –скрыться.

Оказавшись на площадке, приметила один из деревянных разноцветных домиков, и залезла внутрь, приседая на скамейку, хватая себя за плечи. Устало прислонилась к стене, не обращая внимания на неприятный запах, бутылки от пива, окурки, и закрыла глаза.

«Хоть бы он ушел… Подумал, что я побежала на остановку, что угодно, только пусть исчезнет навсегда из моей жизни…»

Почувствовав вибрацию, напряглась, а потом дрожащими руками схватила телефон, полностью отключая звук, зная, что звонящий с неизвестного номера не кто иной, как Лутриков, проверяет меня, названивая, рассчитывая, что сотовый заверещит. Сволочь. Да я уже давно не ставлю громкую мелодию, предпочитая еле слышимое, особенно на ночь, а тем более была в гостях…

Сколько так сидела, не знаю. Чувствовала металлический тошнотворный запах крови, представляя и ощущая, как опухает лицо, превращаясь в огромную картошку, и ненавидела себя, что живу в таком ужасе, не зная, как бороться.

В этот раз я полностью вывела Лутрикова из себя. Таким невменяемым я его еще не видела. Но когда он спокоен, от него нельзя сбежать, что я с уверенностью могла сказать, ведь неоднократно проверяла. В бегах год. Целый год, а в аду жила несколько месяцев. Поначалу он не был столь невменяемым, но меня настораживали его таблетки, а потом он бросил их пить. У мужчины начались галлюцинации, и он разговаривал сам с собой, выкрикивая, умоляя, чтобы его не закрывали, доказывая, выкрикивая в воздух, что он здоровый. Это длилось часами, днями… с маленькими передышками, когда он бился спиной о стену, бубня странные песни, рассказывая о моментах в жизни. Особенно запомнились крики о событиях в Чечне, когда пошел по контракту в самый пик. Страшно вспоминать и не хотелось бы вновь слышать. И все это я с ужасом наблюдала, лежа на полу, прикованная к трубе или в наручниках. Насмотревшись и наслушавшись, я многое поняла… Потом он уходил на несколько дней. Меня не связывал, надеясь, что я буду скучать. Устраивала потоп, чтобы соседи пришли ругаться и освободили, но вместо этого – они звонили ему…

Не буду говорить о разочаровании, но именно в этот период своей жизни, я поняла и прочувствовала, когда надежды рушатся, рассыпаясь на ничтожные частицы.

Когда Лутриков был почти нормальный, то ухаживал за своей пленницей, не трогал неделями, пока внезапно не срывался. Он любил наблюдать, но на него нельзя было смотреть, так как мужчине казалось, что его преследуют.

Мои постоянные попытки сбежать неимоверно злили мужа, как и моя ненависть, когда он хотел от меня: любви, сочувствия и понимая. Мразь.

Спустя время шок прошел, и с воем в груди решила, что с ногой что-то не так. Повредила связки? Непонятно как вообще бежала.

Посмотрела на телефон, желая написать Толику, но не смогла, опасаясь, что псих убьет моего мужчину. Понимала умом, что Дорвонцев сможет себя защитить, но не хотела, чтобы он из-за меня жил с постоянной мыслью, что нужно ожидать нападения. Сама в этом ужасе живу, похожая на мышь. Мы знаем друг друга всего ничего и… я не могла быть столь безжалостной и эгоистичной, думая только о себе.

Не знала, что делать. Совсем… Так от всего устала, что хотелось немного отдохнуть…

Вновь пошел гудок, но это была Милана, отчего пораженно нахмурилась. Странно. Почему звонит? Посмотрела на часы – десять часов.

«Боже, сколько я здесь сижу?!»

Не знала, как быть. Хотелось взять, но боялась. А потом… в какой-то момент, не удержалась от желания узнать цель звонка и возможности спастись, взяла трубку, еле слышно прохрипев:

– Да.

– Привет! – послышался веселый бодрый голос Миланы. – Извини, что так рано, но вот я еду после анализов, и подумала, что если ты дома, то загляну в гости. Извини, если надоедаю. И еще… вчера я, или, вернее, Андрей, утащил поднос с тарталетками, куда не забыл накидать мантов, не желая никуда еще заезжать. Прости, мне так неудобно.

– Мила… – хрипло выдохнула, стараясь выдавить из себя хоть слово, и разрыдалась, совсем не ожидая от себя, закрывая рот ладонью, чтобы не было слышно.

– Наташа! Наташа, что случилось? – взволнованно проговорила она, тут же меняя интонацию: – Так, ничего не говори, я прямо сейчас у твоего подъезда. Ты же дома? Слышишь меня?!

– Нет! – резко выдохнула, чуть ли не захлебываясь воздухом, тут же сжимая телефон, с писком выдавая: – Он там… не нужно.

– Кто он? Толик? Он тебя обидел? – непонимающе проговорила она, не представляя такое поведение от Дорвонцева. Впрочем, как и я, поэтому отрицательно завертела головой, не желая, чтобы она так подумала про Толика.

– Нет, – выдохнула, тут же добавляя: – Мой муж… Он нашел меня.

– Ничего не понимаю, – пробубнила Смирнова, повторяя про себя: – Муж? Наташа, скажи, где ты?

– Ты… ты на машине? – почти пропищала, надеясь, что это так. Возможно, я смогу уехать с ней.

– Да, хотя Айсберг будет в бешенстве. Но я хорошо себя чувствую и нормально вожу. Так что не волнуйся.

– Тогда… проезжай мой дом и заверни налево. Там детская площадка… – слова выдавливала из себя, пытаясь вновь не расплакаться, а потом продолжила: – Там детский домик… и я выйду.

– Эмм… Хорошо. Поняла, – с волнением пробормотала она, как вдруг я прохрипела:

– Только ты не выходи! Не вздумай!

– Хорошо, не буду, – с испугом сказала она… и через минуту: – Так, все, я завернула… Так что можешь…

Выглянула в окно и, заметив красную Toyota Yaris, выдохнула. Убедившись, что никого нет, осторожно полезла из домика, чувствуя жгучую боль. Но мне так хотелось оказаться подальше отсюда, что терпела, надеясь на спасение. Поднялась и как затравленная зверюшка, пошла вперед, потихоньку передвигая ногу, дрожа всем телом.

Мимо проходила женщина в возрасте в сером костюме, мельтеша по тропинке. Увидев меня, застопорилась на секунду, и нахмурилась, а я прижала сумку и шла… шла…

Уже оказавшись около машины, открыв дверь салона, вдруг заметила мелькнувшую черную тень, и сердце на миг замерло. Пискнула, не в силах что говорить, но замечая, как он делает шаг в мою сторону, как умалишенная упала на сиденье, еле слышно шипя:

– Быстрее! Быстрее…

– Дверь! – прокричала Милана и резко дала на газ, спрашивая: – Это он? Он?

– Да! Быстрее, – умоляюще проскрипела, поглядывая в заднее стекло, замечая, как он торопливо движется к нам, с ненавистью окидывая машину.

– Блин, куда быстрее?! Жилая территория. Тут есть выезд или кирпич? – проговорила она, выворачивая руль, посматривая по сторонам и вперед.

Я лишь кивнула, не в силах сказать, закрывая лицо, стараясь успокоиться, и тут же панически убирая, встречаясь глазами в зеркале с Миланой.

– Мамочки! – закричала она и резко затормозила, отчего чуть не вылетела к ней на панель. Потом она ухнула и взволнованно воскликнула: – Садись! Это шок! Уже справилась!

Тяжело дышала, не контролируя себя от страха. Вновь нормально сев, повернулась назад, с ужасом наблюдая, как Александр бежит, и одновременно радуясь, что Мила вновь поехала, с надеждой встречая ее слова: – Так, все отлично. Есть выезд, только не знаю куда, но обязательно узнаю. Москва такая большая…

Выехали на основную дорогу, теряясь в потоке машин. Выдохнули обе. Только подумала, что все хорошо, как внезапно громко зазвучал телефон. Милана, не глядя на свой сотовый, очевидно, определив по мелодии абонента, повернулась ко мне, со вздохом заявляя:

– Мой, – а потом с мольбой в глазах: – Можно ему все рассказать?

– Пожалуйста, не нужно, – прошептала, прислонившись к мягкой спинке сидения.

Смирнова закусила губу и, быстро написав что-то, отправила, останавливаясь на светофоре, вырубая телефон, отчего зазвучала соответствующая мелодия.

Нахмурившись, я просто смотрела на нее, ничего не спрашивая. Машина снова поехала, и девушка проговорила:

– Не могу его обмануть, поэтому написала: «Занята. Не звони», и отключилась.

Пораженно уставилась на профиль красивой девушки и прошептала:

– Насколько я поняла, Андрей тебя очень сильно ревнует и любит… и он будет в ярости…

– Он знает, что сейчас все хорошо. Наташа, честно, я бы не смогла его обмануть. Все бы выложила как есть… прямо сейчас. Поэтому поступила так, чтобы тебя не подводить. Ладно, закрыли тему. Около моего дома, о котором тебе говорила, есть отличный диагностический центр. Никто ничего не спросит, но скажут и посоветуют, что делать с твоими… побоями. Едем, и возражения не принимаются! – заявила она, поворачивая в сторону моста, тихо замечая: – Надеюсь, ты потом мне все расскажешь.

Кивнула и прошептала:

– Спасибо!

– Не за что! Поверь, я знаю, что такое безысходность и быть в ловушке, не представляя, что делать. Когда совсем отчаялась, мне помог Айсберг, без него… я бы… умерла. Он у меня дикий, но любит, как и я его, и никогда он не даст меня в обиду. Уверена, что Толик такой же.

Она затихла, настороженно посматривая по сторонам, а я улыбнулась, наблюдая за этой доброй, удивительной, отзывчивой девушкой. Сдержала стон, чувствуя, как болят губы, и закрыла глаза. Голова невероятно раскалывалась, что не было сил терпеть. Мечтала о спасении и передышке…