И полные радости, рука с рукой, возвратились они домой.

— Если всё к этому сводится, милая, нужно сознаться, что не трудно перескочить через пропасть, разъединяющую тело и душу.

— Ах, как ты говоришь!

— Если бы я это знал раньше, я не был бы так несчастен. Ох уж эти идеалисты!

И они пришли домой. Хорошие старые времена воскресли, и на этот раз, казалось, надолго. Муж посещал свое бюро и радость, не покидала их. Больше не нужно было докторов, и у него было всегда хорошее самочувствие.

Но после третьего крещения опять началась старая история с опасной игрой и опять с теми же последствиями — доктор, отпуск, езда верхом, портвейн. Нужно было положить этому конец, дефицит оказывался слишком чувствительным.

Совершенно истощенный с совершенно испорченной нервной системой, он, наконец, увидел себя принужденным уступить природе, и снова выросли расходы и понизились доходы.

— Сказать по правде, милое дитя, с нами повторяется та же история, что и прежде, — сказал он.

— До известной степени да, милый, — сказала бедная женщина, на которую долг матери накладывал большую часть домашней работы. После четвертого ребенка ей стало так тяжело, что пришлось нанять няньку.

— Теперь довольно, — сказал несчастный муж, — теперь мы проведем черту!

Главная опора дома покачнулась, приблизилась бедность.

И в 30 лет, в это прекрасное время полного расцвета, когда все цветы требуют оплодотворения, несчастные супруги увидели себя осужденными на печальную безбрачную жизнь!

У мужа всегда были расстроены нервы, цвет лица его сделался тусклым, и глаза потухли.

Пышная красота жены поблекла, её сильная грудь увяла, и к тому же она несла все страдания матери, которая видит своих детей плохо накормленными и плохо одетыми.

Однажды она стояла у плиты и жарила селедку, когда вошла к ней соседка, чтобы немного поболтать.

— Как живете? — спросила она.

— Спасибо, так себе, а вы?

— Ах, мне трудно; не очень сладко быть замужем, когда приходится биться, как рыба об лед.

— Вы думаете, что вам одной так?

— Ах!..

— Знаете, что сказал он мне однажды? Надо щадить домашних животных, — сказал он, — а я вот страдаю, и меня никто не щадит, поверьте мне. Всё хорошее, что есть в супружестве, должен знать только один из двух, и это сказывается на одном, на нём или на ней.

— Или на обоих.

— Но, кажется, ничем нельзя помочь!

— И об чём думают ученые?

— Да ученые, они должны и об другом подумать, и к тому же не принято писать о таких вещах, ведь этого нельзя вслух прочесть!

И обе женщины начали рассказывать друг другу свои печальные обстоятельства.

На следующее лето они были принуждены остаться в городе. Их квартира находилась в нижнем этаже, в узкой улице, окна выходили прямо на мостовую, от которой так отвратительно пахло, что едва можно было дышать. Жена сидела и шила в той же комнате, где играли дети, муж, который потерял свое прежнее место, сидел за своей перепиской и ворчал на шум, поднятый детьми. И с его губ срывались горькие слова.

Троицын день. Послеобеденное время. Муж лежит на старом кожаном диване и через стекла окон рассматривает противоположный дом. У окна стоит молодая девушка, скомпрометировавшая себя дурным поведением, и наряжается для вечерней прогулки; на её туалетном столе стоит ветка сирени, и лежат два апельсина. Не обращая внимания на любопытные взгляды, она шнурует свой корсет.

— Это вовсе уж не такая дурная жизнь, — подумал он, вспоминая о своей безбрачной участи, — ведь живут же с этим.

Его жена, вошедшая в эту минуту в комнату, угадала направление его взглядов. В её глазах вспыхнула последняя искра её выжженной любви, и из-под пепла вырвалось чувство ревности.

— Ты не находишь, что нам надо погулять с детьми? — сказала она.

— Чтобы выставить напоказ нашу нищету? Да? Покорно благодарю!

— Но здесь так жарко, я опущу гардины.

— Открой лучше окно.

Он отгадал мысль жены и встал, чтобы сделать это самому. Снаружи, на узком тротуаре сидели его четверо детей у водосточной трубы и играли в апельсинные корки. Он почувствовал при виде этой картины укол в сердце, и рыдания сдавили ему горло. Но бедность притупила его, он остался стоять неподвижно.

Вдруг из водосточной трубы вырвался на мостовую поток помой и залил ноги детей, которые, почти задыхаясь от отвратительного зловония, подняли страшный крик.

— Одень поскорее детей на прогулку, — кричал он резко жене, которая кинула ему взгляд, полный страдания.

Отец катил колясочку с меньшим, а мать вела двоих за руки. Они отправились в обыкновенное место своей, прогулки, к церкви св. Клары, где росло много тенистых лип.

Бедные учительницы шли к церковной службе и садились на свободные скамейки богатых, которые уже позаботились за главной службой о спасении своих душ и теперь покачивались на резиновых шинах в аллеях парка.

Супруги уселись на одной скамейке, рядом стояла колясочка, где малыш сосал свою бутылочку, другие дети сидели на больших надгробных камнях, украшенных гербами и надписями; около них с лаем носились две собаки.

Молодая элегантно одетая супружеская чета прошла мимо, ведя за руку маленькую девочку, одетую в шелк и кружева. Бедный переписчик узнал своего прежнего товарища по торговому бюро. Тот сделал вид, что не узнал его. Чувство зависти так остро шевельнулось в бедном человеке, что причинило ему еще большее огорчение, чем само его бедственное положение: он так охотно очутился бы на месте своего бывшего товарища. Теперь он был членом другого слоя общества, более низкого, и естественно, что более счастливый возбуждал его зависть. Вероятно, и те грязные старухи, что сидят там на паперти, завидуют его жене и, вероятно, те богачи, которые лежат здесь под красивыми памятниками, завидовали бы тому, что у него дети, так как они покинули этот мир, оставив без наследников свои майората. В каждой жизни есть свои недочеты, но почему всегда случается так, что в жизни преуспевают те, кому и так хорошо живется? Добрый, справедливый Господь, почему так неравно распределил Он свои дары? И не лучше ли было бы жить всем без Бога, поверив раз навсегда, «что ветер дует откуда ему вздумается и мало заботится о наших обстоятельствах». Но без церкви нет утешения, а зачем оно, это утешение? И не лучше ли было бы устроиться так, чтобы не нуждаться ни в каком утешении. Эти мысли прервала старшая дочь, прося сорвать липовый листочек и сделать из него зонтик для куклы. И едва он влез на скамейку, чтобы сорвать лист, как появился полицейский и грубым голосом заметил, что листья рвать запрещено. Новое унижение!

И к тому же полицейский попросил запретить детям сидеть на памятниках, так как это тоже запрещено.

— Лучше всего — пойдемте домой, — сказал с возмущением несчастный муж, — как много заботятся о мертвых и как мало о живых!

И они пошли домой.

Муж сел за работу. Ему нужно было переписать рукопись академической лекции, в которой трактовалось о переросте населения.

Он не мог не заинтересоваться содержанием и стал перелистывать тетрадь. Молодой автор, принадлежащий к этической школе, восставал против порока. И что же такое этот порок? То, благодаря чему мы все появились на свет Божий, то самое пожелание, которое возвещает пастор новобрачным, говоря: плодитесь и размножайтесь! А молодой автор писал: «кроме супружеских, все сношения полов являются неизгладимым пороком, а в браке — первый долг дать волю своему расположению и т. д.» И все эти слова он должен был написать своею собственной рукой! Такая масса морали и ни одного слова разъяснения! В конце молодой философ доказывал, что громадные поля пшеницы показывают, что никакого перероста населения нет и что теория Мальтуса не только не верна, но и безнравственна, как с точки зрения буржуазной морали, так и с общечеловеческой.

И несчастный отец семейства, который уж столько лет не пробовал хорошего хлеба, встал, чтобы идти хлебать грубую кашу со снятым молоком, наполнить свой желудок, но отнюдь не насытиться.

Ему было очень горько, но не то, что приходилось плохо питаться, составляло главную беду, а то, что волшебная фея веселого настроения духа уже совсем отучилась навещать его. Дети ему казались только обузой, а любимая женщина — самым злым врагом, презренным и презирающим!

А источник этой печали? Недостаток хлеба. О, этот мир противоречий! И наука, занявшая место религии, не давала никакого ответа на все сомнения, она констатирует лишь факты и спокойно предоставляет умирать с голоду и детей и родителей!

Кукольный дом

Они были уже шесть лет женаты, но жили так же счастливо, как в медовый месяц. Он был флотский капитан и каждое лето должен был уезжать из дома на многие месяцы. Два раза уж делал он кругосветное путешествие. Эти небольшие путешествия были настоящим благословением. Если к концу зимы появлялись в отношениях супругов некоторые шероховатости, то летнее путешествие освежало до основания их совместную жизнь.

В первое лето он ей писал настоящие любовные письма, не пропускал ни одной стоянки, не опустив письма, и когда, наконец, увидел шведский берег, то не мог на него до сыта наглядеться. В Ландсорте он получил от неё телеграмму, что она его встретит в Даларо, и когда его корвет у Ютхольпа стал на якорь, и он увидел маленький голубой носовой платок, которым махали с веранды почтамта, то уже знал, что это предназначалось ему. Но у него еще было так много дела на пароходе, и до самого вечера ему не удалось сойти на землю. Когда он подъезжал в шлюпке и увидал ее, стоящей на пристани, молодую, свежую и прекрасную, то у него было такое чувство, как будто он переживает снова день своей свадьбы. И какой приятный маленький ужин сумела она устроить в двух небольших комнатках гостиницы! Как много было у них рассказать друг другу о путешествии, о маленьком, о будущем. Вино сверкало в бокалах, звучали поцелуи; снаружи слышались звуки вечерней зари, но это его не касалось, он мог остаться еще на один час.