Ему казалось, что у него вообще нет жены и ему ежедневно приходится спускаться в ад, — но дети у них были. Где собственно была ошибка, он не знал. Его жена думала, что всё дело в том, что он никогда не бывает дома, а он на это отвечал, что таково требование его профессии. Может быть, они оба были правы, но он ничего не мог изменить, не мог требовать, чтобы представление в театре было днем, в то время, когда все заняты. Он согласился, что для его жены не очень приятно быть замужем за человеком, который бывает дома лишь по ночам, но это было так, и жизнь трещала по всем швам и не давала в руки всех орехов, которые были на орешнике. Нужно было с этим помириться, как со многим другим. — Никто им не мог помочь.

Спасение расы

Барон с большим огорчением прочитал брошюру о том, что дети высших классов вырождаются, если не питаются молоком женщин низших классов. Он читал Дарвина и представлял себе положение вещей так, что потомки высшего класса общества составляют высшую ступень развития человеческой породы. Он много читал о наследственности, и это дало ему мысль бросить обычай брать кормилиц из народа, так как можно было опасаться, что ребенок с молоком впитает понятия, представления и предрассудки крестьянства. И он прочно забил себе в голову, что жена его должна сама кормить ожидаемого в скором времени ребенка; а так как она не соглашалась на это, то они решили воспитывать его на рожке — на молоке от своей собственной коровы, питающейся его собственным сеном.

И, наконец, ребенок увидел свет. Это был сын! Барон был в большом беспокойстве до этого времени, так как сам был очень беден, всё состояние принадлежало жене, и он не мог ничего получить из её денег, прежде чем их супружество не будет благословлено сыном. Можно легко представить себе радость барона.

Сын этот был маленьким тщедушным существом с синими жилками на голове. Да, кровь была синяя и очень жидкая. Мать его была изящная, нежная женщина, которая сама нуждалась в особом заботливом питании, чтобы поддерживать свое здоровье, завертывалась в дорогие меха, щеки её всегда покрыты были нежной бледностью, указывавшей на благородное происхождение.

Она стала сама кормить ребенка. — Итак, они не нуждались ни в какой крестьянке, чтобы жить. Но это было лишь фразой. Ребенок ел и кричал две недели кряду. И это еще ничего бы — все дети кричат, но он худел и худел весьма заметно. Позвали доктора, и тот объявил, что если мать будет продолжать кормление, то ребенок неминуемо умрет, частью потому, что она слишком нервна, частью потому, что она сама слишком худосочна. Так что же делать? Ни в каком случае не следовало дать умереть ребенку. Кормилицу взять не соглашались ни под каким видом. Решили кормить из бутылочки, несмотря на то, что доктор настаивал на кормилице. Самая лучшая голландская корова, получившая золотую медаль на сельскохозяйственной выставке, была поставлена на сухой корм. Доктор сделал химический анализ молока и решил, что всё обстоит превосходно. С бутылочкой было так удобно! И почему не сделали этого с самого начала. И какая благодать — обходиться без кормилицы — этой чумы, тиранки всего дома, за которой нужно так много ухаживать и которая к тому же может быть больна какой-нибудь заразной болезнью.

Но дитя продолжало худеть и кричать, оно кричало и ночью и днем; конечно, у него были боли в желудке! Новая корова — и новый анализ. Молоко стали разбавлять натуральной водой из карлсбадского источника — ничто не помогало: дитя продолжало кричать.

Другого спасения, как взять кормилицу, нет, сказал доктор.

Но этого ни за что не хотели. Не хотели отнимать у других детей то, что им принадлежало, а кроме того, боялись пресловутой «наследственности».

Когда господин барон стал говорить о том, что «естественно» и что «неестественно», то доктор ему заметил, что если бы природе предоставить идти своим путем, то аристократия вымерла бы и должна была бы отказаться от владения короной. Этого требовала природа, и культура была бы бессильна бороться с ней. Род барона уже вырождался; доказательство этому то, что баронесса не может сама доставить питание своему сыну; а чтобы сохранить ему жизнь, необходимо отнять молоко у другой женщины, т. е. купить. Итак, раса существует лишь благодаря грабежу.

Покупать человеческое молоко, как дорого за это ни платить — ведь это грабеж. Да, конечно, так как деньги на покупку были продуктом труда. И чьего же труда? Народа, так как дворянство не работает.

— Да вы социалист, доктор!

— Нет, дарвинист; впрочем, можете считать меня и социалистом мне это всё равно.

— Да разве грабят, когда покупают?

— Если покупаете на деньги, которые не вы заработали, то конечно.

— Вы понимаете это в буквальном смысле?

— Да!

— В таком случае и вы, милый доктор, принадлежите к грабителям!

— Конечно, но это не мешает мне так говорить. Припоминает ли г. барон из библии раскаявшегося грешника?

На этом разговор был кончен. Барон пригласил одного профессора, и тот объявил, что барон будет убийцею своего сына, если теперь же не позаботится доставить ему кормилицу. И тот должен был уговаривать свою жену, своими руками разрушить здание, которое сам создал. Он ей поставил на вид два обстоятельства: любовь к ребенку и денежный вопрос.

Но откуда взять кормилицу? Из города? Об этом нечего было и думать, — все люди там так испорчены! Девушка из деревни так же не подходила — баронесса об этом и слышать не хотела: девушка с ребенком ведь это безнравственное существо, от которого молодой барон может Бог знает что наследовать.

Но доктор говорил, что все кормилицы — девушки, и если молодой барон наследует от неё расположение к другому полу, то это будет лишь доказательством его богато одаренной природы и т. д. и т. д. Замужней же крестьянки они не найдут ни за что, так как те из них, которые чувствуют под собою хоть какую-нибудь почву, сохраняют при себе своих детей.

Может быть, можно выдать девушку замуж за одного из рабочих?

Да, но тогда нужно ждать девяти месяцев. Но ведь можно выдать замуж девушку, у которой уже есть ребенок.

Это была идея!

Барон знал девушку с трехмесячным ребенком; за ней было только одно хорошее: он хорошо был с ней знаком во время своего долгого жениховства…

Он сам отправился поговорить с ней. Она получит во владение крестьянскую усадьбу, если согласится выйти за конюха Андрея и пойти в кормилицы в замок. Она, конечно, согласилась, это было лучше, чем вечно стыдиться своего ребенка. Свадьба должна была произойти в ближайшее воскресенье, а после неё Андрей должен был уехать на два месяца к своим родителям.

С чувством зависти смотрел барон на своего незаконного сына. Это было крепкое маленькое животное; оно казалось созданным жить и произвести большое потомство, чего нельзя было ждать от его законного наследника.

Анна плакала, когда отсылали её сына в воспитательный дом, но привольная жизнь в замке и в особенности обильная еда, которую она получала, конечном господского стола, скоро ее утешили. Она ездила в высокой коляске с лакеем на козлах, получала для чтения «Тысяча и одна ночь» и вообще вела такую приятную жизнь, о которой никогда не мечтала.

Через два месяца вернулся от родителей Андрей, пополневший и поздоровевший. Он вступил во владение своей усадьбой и приходил видаться с Анной; он думал, что и она может его посещать, но против этого восстала баронесса. Анна начала худеть, а маленький барон стал опять кричать. Спросили совета у доктора. — Позвольте ей ходить туда, — посоветовал тот.

— А если это только повредит?

— Нет, Боже избави! Но только надо исследовать Андрея.

Андрей этого не хотел.

Но он получил в подарок две овцы и согласился на осмотр.

И маленький барон перестал кричать.

Тут получилось известие из воспитательного дома, что сын Анны умер от дифтерита. Анна потеряла молоко, и маленький барон кричал больше, чем когда-либо.

Анна должна была покинуть замок и вернулась к мужу. Андрей был очень рад, что, наконец, «как следует женат», но Анна слишком привыкла к благородной жизни. Бразильского кофе пить она не могла, ей нужен был Зара; не могла она питаться шесть дней в неделю кильками: здоровье не позволяло ей этого. К полевой работе она также не годилась, и их дела шли под гору.

Через год Андрей хотел уехать из дома на заработки, но барон дал ему работу здесь, и он остался; Анна работала на поденной в замке и часто видела маленького барона. Она терпеть его не могла, а между тем она спасла ему жизнь, пожертвовала для него своим ребенком.

Она была плодовита и имела много сыновей; они были земледельцами, железнодорожными рабочими и один даже арестантом.

А старый барон с беспокойством ждал того дня, когда его наследник женится.

Он выглядел слабым. Ему было бы гораздо спокойнее, если бы другой молодой барон, который умер в воспитательном доме, был наследником богатства; и когда теперь ему приходилось читать такие же брошюры, как та давнишняя, он бывал принужден сознаться, что высшие классы выживают благодаря милости низших слоев; и что тот искусственный подбор, который теперь наблюдается, должен быть назван естественным. И раз это так, то ничего нельзя переменить, что бы там ни говорили доктора и социалисты.

Венчанный и неведанный

В один прекрасный весенний вечер асессор вышел погулять. Услышав пение и музыку в одном из летних садов и увидев там яркий электрический свет, он вошел туда, сел за столик возле эстрады и заказал грог.

Сначала какой-то комик пел печальную песнь о дохлой крысе. Потом вышла молодая девушка в розовом и запела куплет. Она выглядела сравнительно невинной и обращалась со своим пением исключительно к молодому невинному асессору. Польщенный этим отличием, он завязал знакомство, которое началось бутылкою и кончилось двумя меблированными комнатами с кухней и прочими принадлежностями. Анализ чувств молодого человека не входит в план этой работы, так же как описание мебели и прочего устройства молодой четы.