— И те звуки, которые ты издаешь… — донесся голос Дилана, такой нежный и такой близкий, словно он лежал рядом со мной.

Не думаю, то, что вырывалось из моей груди, можно назвать вздохом. Я задыхалась.

— Вот как сейчас, — рассмеялся он низким грудным смехом, и я почувствовала, как увлажнились мои трусики. — Как бы ты ни хотела скрыть, что я возбуждаю тебя, мне всё равно это известно, Тесс. Я знаю это и никогда не забуду.

Я залезла под одеяло, словно могла укрыться от Дилана, убежать от звука его голоса, но он продолжал говорить. Медленно, спокойно и настойчиво. Так, что даже шелк пижамы создавал неудобства. Мои соски затвердели, и прикосновение ткани к ним вызывало покалывание, тело стало похоже на натянутую струну, кожа горела и стала чувствительной, а пульсация между ног, которую я почувствовала, находясь в том шкафу, усилилась.

— Для меня всё так очевидно, Тесс, потому что я думал об этом слишком часто. В течение двух долгих лет.

Моя рука медленно потянулась к поясу пижамных брюк. Нет, Тесс. Только не это. Я не собираюсь делать этого. Секс по телефону так же, как и секс в шкафу, под запретом.

— Каждый раз, когда я прикасаюсь к себе... — Это мое воображение, или его дыхание тоже участилось? Я лежала и слушала голос Дилана, пока мое тело молило об освобождении. Я представляла себе парня, который на протяжении двух лет, прикасаясь к себе, вспоминал меня, желал меня...

— О чем ты думаешь? — спросил он. Все сомнения отпали – ему тоже было трудно дышать. — Скажи мне, Тесс.

Нет, я не собиралась отвечать. Контролировать воображение Дилана я не могла, но и пересекать черту не собиралась.

— Скажи мне, — уговаривал он меня.

— О тебе, — признавая поражение, ответила я и сделала глубокий вдох. — Конечно, о тебе. После той ночи все эти годы только о тебе, придурок.

Он не отвечал в течение долгого времени. Я решила, что связь прервалась.

— Дилан?

— Вот видишь? — сказал он самодовольным и удовлетворённым тоном. — Ты можешь избегать меня, если хочешь, но это ничего не изменит. Поверь мне, я мечтал о тебе два года, хотя и не виделся с тобой.

— Какого черта, Дилан! — Мне с трудом удавалось говорить тише, чтобы не перебудить весь дом. — Это что, какой-то урок?

— Нет, — ответил он. — Всего лишь правда. Я люблю тебя, Тесс. Спокойной ночи. — С этими словами разговор оборвался.

Мне захотелось кинуть свой телефон через всю комнату. Но вместо этого я выключила свет, перевернулась и закончила то, что начал Дилан.


******

Ранним утром следующего дня я отправила Дилану е-мейл.

«Раз Элейн предложила поделиться своими часами, на сегодня я отменила наше время в лаборатории. Мне нужно поработать в «Верде». Элейн сообщила, что мы можем использовать лабораторию во вторник и среду на следующей неделе. Хороших выходных. Тесс».

Этого должно хватить. Намеки и так были достаточно прозрачны. Три блаженных дня, чтобы не видеть его. Три жалких, бесконечных дня, во время которых мне не удастся взглянуть в глаза Дилана Кингсли.

Единственный способ пройти через это — работа, много работы. После пятничных занятий я направился прямиком в ресторан и переоделась в свою униформу. После того как лимоны были порезаны тонкими дольками, столовые приборы завернуты в салфетки настолько туго, что могли сойти за жгут, подсвечники отполированы, а стеллажи заполнены алкоголем, я решила промыть холодильную витрину.

Сильвия нашла меня, стоящую по локоть в машине для мороженного.

— Знаешь ли, у нас есть расписание дежурств? И согласно ему ты должна выполнять только одно задание.

— Да. Мне просто нужно было выплеснуть лишнюю энергию, — сказала я, вытирая руки о фартук.

— Не верю, — ответила она, присев рядом со мной. — Курс биоинженерии в Кантоне, четыре смены в неделю в ресторане, плюс эта фигня с симпозиумом? Ни у кого с твоим графиком не будет лишней энергии.

Как насчет сексуальной неудовлетворенности? Мое соло вчерашним вечером вряд ли помогло уменьшить напряжение. Каждый раз, когда я закрывала глаза, передо мной возникал тот темный шкаф. Утром я не могла смотреть на вешалки для одежды без того, чтобы не покраснеть.

— Кто бы говорил. У самой уроки вокала, репетиции, и каждый вечер ты либо работаешь, либо сидишь с Майло.

— Согласна, но здесь я выполняю только свою работу, — отметила Сильвия.

Я бросила тряпку в ведро для белья.

— Прекрасно. Пускай кто-нибудь другой закончит с холодильником.

— К тому же, — продолжала она, — Аннабель не перестает утверждать, что, относись я действительно серьезно к своей карьере, уехала бы из Кантона.

Аннабель права, но это не имело значение. Сильвия никогда не оставит свою семью и племянника, пока те нуждаются в помощи. Девушки Уоррен всегда остаются командой. Неважно насколько сильным было желание Сильвии стать профессиональной певицей. Если это означает отказаться от сестры, этому не бывать. По крайней мере, до тех пор, пока Майло не подрастет, а Аннабель не получит диплом медсестры и дополнительный источник дохода. Но не было смысла об этом говорить. Это итак всем известно, ясно и понятно. Сильвия жила по таким же железным правилам, что и я. Разница лишь в том, что ее правила подразумевали быть рядом с сестрой, мои же — держаться от сестры подальше.

— В ближайшее время ожидаются какие-либо крупные выступления?

— Крупные? Нет. А представление, может быть, толкнём. Пошумим в кафе вниз по улице в течение всей недели Дня Благодарения. Когда все студенты разъезжаются по домам, у нас нет конкурентов на «открытом микрофоне».

— Эй, поздравляю! — сказала я. — Я приду.

— Пожалуйста, не надо, — произнесла Сильвия, закатив глаза. — Это унизительно.

— Да, — ответил я, — но выступление – это же хорошо.

Девушка снова закатила глаза, но на этот раз на ее лице расползлась улыбка.

— Нам следует составить план празднования твоего совершеннолетия? На следующей неделе, да?

— В понедельник, — кивнула я.

— Чтобы ты хотела сделать?

Напиться и переспать с Диланом.

— Не знаю. Ничего особенного. Или нечто грандиозное. Я ненавижу эти вечеринки в честь совершеннолетия, где тебя заставляют пить шоты.

— Абсолютно не согласна, — возразила мне Сильвия. — Нам следует пойти в самый грандиозный бар, где проверяют удостоверения личности и готовят изысканные коктейли.

Я скривила лицо.

— Тебе не кажется, что мы и так достаточно времени проводим в баре? Серьезно, почему темой каждого двадцать первого дня рождения должен быть алкоголь?

— Так какую стилистику дня рождения ты бы предпочла, именинница?

Шелковые простыни и свечи.

— Не знаю. Возможно, я и пить-то не буду. — Последние пару раз, когда я выпивала хотя бы глоток, закончились для меня поцелуями с бойфрендом моей тайной сестры. Но этого я не могла сказать Сильвии. Во-первых, она даже не знала о факте наличия у меня сестры. Во-вторых, она, вероятно, одобрила бы мои действия. Ведь Ханна для нее всего лишь гламурная девица.

— Абсолютно уверена, что это против правил, — нахмурилась Сильвия.

— Я устала от правил, — заявила я, наверное, более категорично, чем следовало. Но это правда. Меня уже тошнило от того, что мне приходится скрывать от небезразличных мне людей важные вещи. Меня тошнило от правил — из-за них, я не могла рассказать Дилану, почему я психую от всей сложившейся ситуации. Я устала от всего этого.

Сильвия подняла руки, признавая поражение.

— Ладно, хорошо. Мы надуем воздушные шарики, приготовим торт и смастерим маленькие заостренные колпаки из бумаги. Как на твое шестилетие. Так лучше?

Я одарила ее слабой улыбкой.

— Ты победила. Сходим куда-нибудь. Может, в тот новый крутой мексиканский бар? Кувшин маргариты и неограниченное количество гуакамоле звучит прекрасно.

— Ура! — Она сжала мое плечо. — Вот это по-нашему.

Оставшаяся часть дня прошла, как и все прошедшие пятницы: спокойные ланчи сменились толпой студентов в ночное время. В субботу всё повторилось сначала. От Дилана не было никаких вестей, даже его обычных электронных писем с темой «Эврика», в которых он рассказывал о своих новых мыслях и плане для нашего проекта. Для меня такое положение вещей было облегчением и ужасом одновременно. Ведь именно этого я и хотела, да? Чтобы он оставил меня в покое, пока с Ханной всё не уладится. Именно об этом я просила его перед тем, как он не начал вытворять очень грязные штучки, находясь на другом конце города... чтобы просто доказать, что он в состоянии это сделать.

На этот раз Дилан не преподает мне урок. Он просто выполняет то, о чем я его просила. Мне хотелось, чтобы он не появлялся в эти выходные — он так и поступил. Вот только парень оказался прав. Мне не обязательно видеть его, чтобы не переставать думать о нем, чтобы скучать по нему, желать его настолько сильно, что едва можно спать по ночам. Каждый раз, когда темноволосый парень переступал порог «Верде», я оглядывалась и проверяла, не он ли пришел. За эти выходные мне десятки раз слышалось, как кто-то произносит его имя. Но всякий раз это был не Дилан, и я ненавидела себя за желание увидеть его, за то, что хваталась за телефон, разыскивала его контакт и почти нажимала на кнопку вызова. Я ненавидела, когда курсор мышки зависал над кнопкой «Ответить» на его последнее присланное мне письмо. Мне был ненавистен сам факт того, что, если мы снова свяжемся друг с другом, если я сдамся и позвоню ему, если мельком замечу его на улице, то потеряю последние остатки самообладания и прыгну в его объятия.