— Савельев. Объект изъявил желание искупаться.

Закатываю глаза к чёрному небу. Сам ты "объект", придурок. Солдат Урфина Джюса, блин. Квадратиш, практиш, гут.

— Окей, — раздаётся хрипловатый голос из рации, — передам.

— Телефон лучше мой передайте, — бурчу я. — Вам он всё равно ни к чему. Обещаю, что не буду звонить родственникам и орать, что меня похитили на Мальдивы.

Рация хрипит, похрипывает и замолкает.

— Ждём, — говорит бугай неизвестно кому: то ли мне, то ли своему напарнику.

— Вас здесь хоть кормят? — издевательски спрашиваю я. — Зарплаты, понятно, нет, нафига она вам тут на Канарах — море, солнце, пальмы. Но кормить-то кормят?

Не реагируют, хотя чувствую, что уже подбешиваю обоих. Им, похоже, разрешено со мной говорить только о моих нуждах. Поворачиваюсь к тому, что слева.

— Как вас зовут?

Не реагирует.

— Ну, как к вам обращаться-то? По званию? Я его не знаю.

— На "вы", — стоя ко мне полубоком, отвечает он.

— Хорошо, — кивнув, говорю я. — А как вы поймёте, что я обращаюсь к вам, а не к другому "вы", если вы оба по сути стоите спинами ко мне? Вы меня показательно игнорируете или что?

— Поймём, если надо будет.

— Сейчас как раз такой случай, — охотно говорю я. — Так вот. Помню, поехала я как-то раз в парк Горького. Весной дело было. С подружкой. Мы ещё с ней решили после аттракционов зайти в Центральный Дом Художника на выставку современных импрессионистов. Знаете, да, где ЦДХ находится? Прямо перед парком Горького, через дорогу. Но идти надо по подземноу переходу, потому что дорога очень широкая. И машин ездит много. Ну, так вот, идём мы значит, мимо прудика, где катаются на лодках и катамаранах, и она мне и говорит…

Хриплый голос из рации заставляет меня умолкнуть.

— Босс сказал, что сейчас подойдёт.

— Принял.

— Уж не знаю, что вы там приняли, — продолжаю я, — на грудь лишку или какое лекарство какое от простуды, но слово "босс", конечно, вызывает уважение. Босс, это вам не какой-нибудь там менеджер по продажам пылесосов или установщик окон. Солидно звучит. Представляется сразу, знаете, такой пузан в костюме с сигарой в зубах и щеками на плечах. И ходит он, конечно, в перевалочку. А на завтрак у него обычно — рябчики и ананасы. Непременно с шампанским. По другому не бывает. Хотя я, похоже, босса с буржуем перепутала. Вы не подскажете, чем первый от второго отличается?

Молчат.

— Господин "вы", я вообще-то обращаюсь к вам, — говорю я, глядя ровно в пространство между ними. — Как вы мне и сказали, к вам обращаться.


Тот, что слева раздражённо цикает и заставляет себя на меня посмотреть.

— Приятно, что вы отреагировали, — говорю я. — Обожаю, когда есть вежливая обратная связь. Ну, так вот, я тут немножко запуталась. Подскажите, пожалуйста, чем отличается буржуй от босса? Не мафиозного, прошу заметить. Ваш же не такой, верно?

— Вы не могли бы помолчать? — наконец не выдерживает он. — Мы на работе.

— Можно подумать, что я тут — на отдыхе, — парирую я. — Я себе поездку на Мальдивы как-то иначе раньше себе представляла, знаете ли. Как-то повеселее, порадостнее.

Вскоре я вижу Ковалевского, который идёт к нам без какого-либо сопровождения, что даже удивительно, учитывая то, что возле моего домика дежурят два этих лба. Он весь такой импозантно-стильно-отдыхающий внешне: синяя гавайская рубашка нараспашку, кубики пресса, белые шорты, чуть влажные взъерошенные волосы, ровный загар, шлёпки. На отдыхе парень. Не то, что я.

Я поднимаюсь и, сложив руки на груди, опираюсь спиной на закрытую дверь. Как только Ковалевский подходит к нам, он кивает головой в сторону и эти двое синхронно уходят к дому. Тот, что стоял слева, на мгновение оглядывается на ходу, смотрит на меня, во взгляде неприязнь. А может мне так только кажется.

— Добрый вечер, Милана, — говорит Ковалевский. — Мне сказали, что ты хочешь искупаться.

— Да, хочу, — с вызовом в голосе говорю я. — А при чём тут ты? Я вроде не просила тебя меня сопровождать.

Он усмехается.

— Ты как бы немножко на моей территории. Поэтому.

— Так я тут не по своей воле, Валерий, — отвечаю я. — Я как-то, знаешь ли, не выбирала эту поездку на Мальдивы. И домик этот без телефона, компьютера и книг — тоже. Очень чувствуется, что я тут — пленница.

— Ну, для пленницы ты ведёшь себя слишком дерзко. И заметьте, это сходит тебе с рук.

— Слишком дерзко? Да неужели? — отвечаю я. — Что же я такого вопиющего себе позволила? Постебалась над выставленными следить, чтобы я не сбежала качками? Они не расплакались там случаем, когда жаловались?

— Они не жаловались. Просто при включённой рации это слышно.

— Так прикажи своим лбам связать меня, отдубасить, заткнуть рот кляпом, ещё что-нибудь подобное!

— Слушай, за всё время пребывания у меня, тебя хоть кто-нибудь из них хоть раз хоть пальцем тронул?

— Нет, — сухо говорю я. — Но меня трогали твои люди до того, как я прилетела в Швейцарию. И трогали грубо.

— Потому что ты была подозреваемой. В какой-то мере ею осталась.

— Мне непонятно, на каком основании ты продолжаешь меня держать рядом с собой? Фотографии сделаны? Сделаны.

— Теперь мы просто ждём.

— Ждёте чего? Того, что преступник увидит фотографии?

— Да. Они уже разосланы. Завтра о них узнают многие. Из узкого круга лиц.

— И что дальше?

— Дальше ты выступишь в качестве приманки.

— Что?!

Я едва не задыхаюсь от смеси возмущения и ужаса.

— Мне не очень понятна твоя реакция, Милана, — говорит Ковалевский. — Я, кажется, уже обсуждал это с тобой. Мне нужно вернуть колье Лантольи. И ещё раз повторяю — тебе будет гарантирована безопасность.

Я опускаюсь на площадку, обхватываю колени, стараюсь дышать ровно. Во всём теле жуткая слабость.

— Такая же, как в ресторане той ночью? — тихо спрашиваю я.

— Нет. Намного лучше. Пойми, Милана, я не стану тобой рисковать. Мне просто нужно будет выявить преступника. Если ты непричастна к похищению колье, он себя обнаружит. Завтра мы вылетим обратно в Швейцарию. Там ты поселишься в отеле. С новыми документами. Будто только прибывшая в страну. В какой-то мере так и будет. Мы немножко попереписываемся после пары твоих звонков. Эта фиктивная переписка тоже будет слита. В ней ты обнаружишь своё местоположение в городе. А дальше мы просто будем ждать. И я тебя уверяю, кругом будут дежурить мои люди. Как они работают, ты знаешь. Они профи, каждый в своём направлении.

— Почему я должна тебе верить, Ковалевский? — поднимаю на него глаза я.

Я впервые называю его по фамилии. И вот именно это мне кажется дерзостью куда большей, чем стёб над охраной.

— А у тебя есть варианты? — щурит глаза он.

— Сказала бы я тебе…

— Не надо. Попридержи язык. А то потом будешь сожалеть.

— Ты мне угрожаешь?

Он усмехается.

— Нет, я о стыде. Если я сейчас отправлю тебя в Москву — на волю, как ты это, должно быть воспринимаешь, тебя просто грохнут в течении первых же суток. Даже арестовать, наверное, не успеют. Хотя это зависит от того, по каким документам ты вернёшься. И конечно, если основываться на том, что ты не участница хитрой схемы похищения колье и к Степанову никакого отношения помимо любовной связи — не имеешь.

— У нас не было любовной связи, — холодно отвечаю я.

— Это потому, что он выкинулся из окна. Опять же, если тебе верить. Но судя по той информации, которую мне предоставили, похоже на то, что ты говоришь правду.

— Ну надо же! — восклицаю я.

— Твоя ирония неуместна. Тебе просто очень трудно поставить себя на моё место.

— Я так полагаю, это взаимно.

Ковалевский опускается на корточки рядом со мной. Ветер с океана доносит до меня теперь ещё и его парфюм. Другой, свежий, но тоже очень приятный.

— Милана, слушай, обычно я стараюсь не смешивать бизнес с личными отношениями.

— Угу, — бурчу я. — Я заметила.

— В случае с тобой это получается плохо, да.

— Да ладно, — говорю я, — перестань. Я же понимаю, для чего ты меня трахнул. Нафинг персонал, джаст бизнес.

— Ошибаешься, — тихо отвечает он.

Он берёт меня за руку и нежно гладит ладонью по пальцам. Затем встаёт и, продолжая держать, заставляет подняться.

— Ты хотела искупаться, — говорит он.

— Да, хотела…

— Может, вместе?

Просто киваю.

Он ведёт через ночной сад, мимо сверкающего огоньками голубого бассейна к воротам. Слышу тихие и быстрые шаги позади нас и оглядываюсь. Иваныч. Ковалевский тоже оглядывается и машет ему. Иваныч понимает жест и отстаёт.

Ворота, как по волшебству открываются перед нами, и мы выходим на широкий и тёмно-серый песочный пляж. Океан тёмной полосой плещется, шумит впереди.

Ворота едва слышно шурша закрываются за нашей спиной. На этом пляже мы совсем одни. Но у меня всё равно нет чувства, что за нами никто не следит.

— Давай пройдём дальше? — предлагаю я и показываю рукой вдаль, туда, где берег теряется во тьме ночи. — Туда.

— Давай, — отзывается Валера.

Сначала мы идём молча. Слышится только мерный шум прибоя справа, да тихий шорох мягкого, теперь прохладного песка под ногами. Мы оба босы и это придаёт интимности этой ночной прогулке.

— Почему ты купил дом здесь? — спрашиваю я.

— Я его не покупал, — возражает Валера. — Его построили по моему проекту. Нарисовал как-то в Москве. День был суетный, и очень холодный. Стужа за окном, окна заиндевели. Я пил чай в офисе. Взял, так сказать, паузу. Ничего не хотелось. Абсолютно. Так всё обрыдло, хотелось куда-нибудь сбежать. Ну и как-то автоматически стал рисовать на листке бумаги ручкой домик. А потом увлёкся, стал его украшать всячески, океан добавил, пальмы. Очень хотелось тепла и… не знаю, как объяснить… уединения, наверное. Я ведь очень редко бываю один. Даже не представляешь, насколько редко. У меня только телефонов четыре. Вдумайся — восемь симок. Постоянные звонки. Я с тобой впервые стал телефон иногда отключать. Честное слово, не вру.