— Боже мой, — повторил он с благоговением. — И к этому не прикасался ни один мужчина?

— Не совсем, — ответила Ева.

— Кто был он? — требовательно произнес Рено.

— Ты, — сказала она просто. — Ты же прикасался.

В тишине, нарушаемой шумом падающей воды, Рено стал мыть Еву до пояса. Он старался не касаться груди, но это было невозможно. Бархатная твердость сосков неотступно манила его. Он снова и снова возвращался к ним, заставляя их гордо восставать под лифчиком.

Не говоря ни слова, Рено подтолкнул Еву под водопад, чтобы ополоснуть ее. Покончив с этим, он снял лифчик и заткнул его за пояс брюк. Затем он нагнулся и провел ладонью по девичьим бедрам, наслаждаясь свежестью и нежностью кожи. Ева легонько ахнула и прильнула к нему.

— Мне не следовало позволять тебе этого, — хрипло проговорила она.

— Я делаю тебе больно?

— Нет… Но… пока что…

— Никогда! — горячо воскликнул Рено, прижимаясь лицом к обнаженной упругой груди. — Никогда впредь не сделаю тебе больно.

Ева не могла отвечать. Видя его лицо у своей груди, она чуть не задохнулась. Кончиком языка Рено стал описывать круги вокруг соска. Он прикрыл губами зубы и легонько потянул за сосок.

Прерывистый вскрик, который издала Ева, не имел никакого отношения к боли. Ее пронизала сладкая молния. Не успела она привыкнуть к этому, как ласка видоизменилась. В Еве поднялось тепло, вытесняя остатки гнева и давая другой выход неконтролируемым эмоциям.

Ева не знала, радоваться ей или огорчаться, когда Рено в конце концов оторвал голову от ее груди и возобновил купание.

— Я давно должен был найти время, чтобы сказать тебе, какая ты красивая, — произнес Рено. — О такой коже, как у тебя, поэты сочиняют сонеты. Я не поэт, я никогда не писал стихов, а вот сейчас мне этого захотелось.

Рено наклонился и коснулся губами одной груди, затем другой.

— У меня не хватает слов, чтобы описать эту красоту.

Кусок мыла скользил поверх панталон, намыливая талию, живот, бедра. Когда мужская рука легла на темный треугольник между ног, Ева испуганно вскрикнула.

— Нет причин волноваться, — пробормотал он. — Разве тебе больно?

Губы Евы дрожали. Она покачала головой.

— Чуть-чуть раздвинь ножки, — сказал Рено, легко трогая бедро Евы. — Позволь мне вымыть тебя всю, и в особенности там, где я виноват.

Он смотрел Еве в лицо, ожидая ее решения.

Ева медленно изменила положение ног, предоставляя ему желанную свободу действий. В молчании, наполненном воспоминаниями о недавнем, он смыл все следы ушедшей в прошлое девственности.

— Если бы можно было забрать назад ту боль, я бы с радостью это сделал, — прошептал он. — Но оставил бы все остальное. Всю свою жизнь я мечтал найти такую страсть.

Ева едва сдержала вскрик, когда пальцы Рено расстегнули панталоны и стали сдвигать их вниз, а сам он оказался на коленях у ее ног.

— Держись за мои плечи, — предложил он хрипло.

Он почувствовал, как дрожат у Евы пальцы, и задал себе вопрос: страх или страсть?

— Подними правую ножку, — попросил Рено.

Давление ее рук на плечи Рено увеличилось. Он освободил ногу от панталон.

— Теперь другую ножку.

Она повиновалась, а затем вдруг замерла от прикосновения его пальцев к обнаженной тайне. Когда он погладил нежные лепестки, сладкая молния пронизала Еву. Она закрыла глаза и перенесла всю тяжесть тела ему на плечи, вцепившись в него дрожащими руками.

— Больно? — спросил Рено, подняв голову.

— Нет, — прошептала она.

— Тебе приятно?

— Этого не с-следовало д-делать…

— Но тебе приятно?

— Да! — горячим шепотом сказала она. — Боже мой, да!

Рено прислонился лбом к животу Евы и издал продолжительный вздох облегчения Он только сейчас понял, как боялся, что Ева ожесточится и замкнется в себе. Именно поэтому он пошел за ней к источнику. Его вел этот страх, а не желание.

— Какие упругие лепестки, — шептал Рено, нежно касаясь ее плоти, — и какие полные… Как крепкий бутон весной… А я ожидал увидеть здесь расцветший цветок, обласканный сотней солнц.

Ева не ответила. Она не могла. Тепло обволакивало ее тело, заставляя забыть обо всем, кроме этого мгновения и человека, который так нежно и сладостно ласкал ее.

Поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, Рено прикасался щеками и шелковой щеточкой усов к девичьему животу и густой рощице под ним.

— Как здесь мягко, — шептал он. — Как тепло и уютно. Раскрой мне свои бедра, сладостная Ева. Позволь мне показать, каким я должен был быть с тобой… Не будет ни боли, ни крови… Одно лишь наслаждение, которого не забыть до смерти.

Закрыв глаза, Ева прислушивалась к сладостным токам, которые рождались у нее между ног от прикосновений Рено. Она предоставила ему полную свободу действий. Шелковистое обволакивающее тепло ошеломило ее, она почувствовала слабость в коленях. Ева издала стон удовольствия и покачнулась, теряя равновесие.

— Вот и правильно, — с ласковой улыбкой одобрил Рено, раздвигая стройные девичьи ноги. — Держись за меня.

Лишь ощутив тепло его дыхания между своими бедрами, она поняла, откуда такая нежность.

— Рено!..

Ответом было легкое движение языка внутри нее, и это исторгло из ее груди приглушенный, долгий стон.

— Не сопротивляйся этому, — выдохнул Рено. — Ты мне подарила то, что не дарила ни одному мужчине. Позволь мне подарить тебе то, чего я не дарил ни одной женщине.

— Боже, — прошептала Ева, чувствуя, как его ласки проникают до мозга костей, и всецело отдаваясь истоме.

Рено издал торжествующее восклицание, когда обнаружил атласный узелок у основания лепестков.

— Бутон набух, — прошептал он. — На сей раз он непременно расцветет.

Ева не могла говорить. У нее не было ни голоса, ни мыслей — лишь сладостные молнии пронизывали девичье тело, лишая его воли, отдавая человеку, который дарил ей наслаждение и одновременно сжигал в пламени страсти.

Рено видел, какой чувственный шторм сотрясал Еву. Аромат ее страсти говорил ему о всепожирающем глубинном пламени, бушующем в ней, и о приближении дикой, неистовой развязки.

Когда чувственный ураган ослабел, от нее пахнуло дождем пустыни, знойным и таинственным, несущим жизнь всему, что он оросит. А после бури она сама стала землей, омытой благотворным дождем, когда цвета становятся густыми и яркими и все сияет своей первозданной чистотой.

Рено с трудом заставил себя оторваться от нежной плоти и поднялся на ноги. Прижав ее голову к груди, он тихонько баюкал ее, пока девушка приходила в себя.

Наконец Ева, прерывисто вздохнув, посмотрела затуманенными золотыми глазами на Рено.

— Вот как бывает между мужчиной и женщиной, — сказал Рено, нежно целуя Еву. — Ради такого наслаждения жизни не жалко. Это не похоже на детское понимание любви.

У Евы сжалось сердце.

— Ты говоришь, что это можно испытать с любым мужчиной? — спросила она напряженным голосом.

Первым порывом Рено было сказать энергичное «нет». Он никогда не замечал в себе собственнических наклонностей, однако мысль о том, что Ева может позволить такие ласки другому мужчине, привела Рено в ярость.

— Так как же, Рено? — повторила вопрос Ева, напряженно глядя ему в лицо. При этом губы ее слегка дрожали.

— Некоторые люди подходят друг другу больше, чем другие, — проговорил он после паузы. — Ты разжигаешь меня сильней, чем какая-либо другая женщина. Я разжигаю тебя сильней, чем любой другой мужчина.

Рено заглянул в ясные золотые глаза девушки.

— Потому ты и отдалась мне. Вовсе не из-за моего выигрыша в покер… И не в любви дело… Дело просто в страсти, горячей, как тысяча дьяволов.

— И по этой причине мужчины и женщины вступают в брак? — гнула свое Ева. — Их толкает только плотская страсть?

Рено снова ответил не сразу.

— По этой причине женятся мужчины, — произнес он наконец. — Настоящую страсть способно испытывать чертовски немного женщин.

— Но…

— Иначе они не смогли бы так долго держаться, пока ищут мужчину, которого можно потянуть к священнику, — продолжил Рено, игнорируя попытку Евы возразить ему. — Как-то ведь эти милые создания добиваются своего, разве не так?

Увидев выражение страдания на лице Евы, он обругал себя в душе и замолчал. Он не думал, что его откровенные рассуждения о природе мужчин и женщин и об иллюзиях, которые называются любовью, причиняют ей страдания. Тем не менее это было так.

Он снова обидел ее.

— Сладкий мой ребенок, — сказал он, нежно целуя ее в висок. — Тебе будет легче, если я стану рассказывать слащавые сказочки о любви?

— Да.

Затем Ева грустно засмеялась и покачала головой.

— Нет, — поправилась она. — Потому что я хочу до конца верить тебе… Поверю, а потом однажды проснусь и увижу, что ты оседлал коня и готов уехать… И тогда мне придется узнать цену сказочкам.

— Я пока что не седлаю коня.

— Но мы пока еще и прииска не нашли.

Ева мягко оттолкнула Рено, грустно улыбнулась и открыто взглянула ему в глаза. Затем стала на цыпочки и коснулась губами его губ.

— Спасибо за науку, Рено. Сейчас нам, пожалуй, лучше заняться поисками прииска. Я за этот день узнала больше, чем за всю жизнь.

16

На следующий день Рено и Ева, следуя указаниям шамана, двинулись старым, ныне позабытым маршрутом вдоль плато. После полудня Рено повернулся к Еве и нарушил доброжелательное молчание.

— Шаман сказал, что я должен показать тебе очень интересное место.

— Где? — удивленно спросила Ева.

— Примерно в миле отсюда. Ты подожди, пока я проверю. Я не хочу, чтобы мы оказались жертвой мести какого-то старого шамана.