Наконец мустанг напился, осмотрелся вокруг и медленно пошел прочь от ручья. Вскоре он стал щипать траву. Но его бдительность нисколько не притупилась. Почти ежеминутно он поднимал голову, принюхиваясь к ветру, чтобы определить приближение возможного врага. В табуне это было бы излишним, там есть другие уши, другие глаза, другие лошади, которые следят за запахами. Но этот жеребец был одиноким.

Еве пришло в голову, что Рено напоминал этого мустанга постоянной готовностью к бою, осторожностью, недоверием ко всему, одиночеством.

Ева услышала позади себя движение. Она повернулась в седле и увидела, что к ней через заросли бесшумным шагом приближается чалая.

Легкий порыв ветра вызвал шелестящий вздох у стройных молодых елочек. Белоногий беспокойно пошевелился, когда ветер донес до него запах мустанга. Ева молча потрепала мерина по шее, чтобы как-то успокоить.

— А где вьючные лошади? — негромко спросила Ева, когда подъехал Рено.

— Я оставил их на привязи на тропе. Они поднимут шум, если кто-нибудь попробует подобраться к нам с той стороны.

Рено поднялся в стременах и посмотрел в сторону луга. Затем снова уселся в седло.

— Нет кобыл, — сказал он тихо. Его губы растянулись в легкой улыбке. — Судя по его виду, этот молодой жеребец получил первый урок, связанный с женщинами.

Ева вопросительно посмотрела на Рено.

— Когда нужно выбрать между старым жеребцом, который знает, где найти пищу, и молодым, который сходит с ума по женщине и не знает ничего, — растягивая слова, произнес Рено, — женщина всегда выберет старого жеребца и полный комфорт.

— Женщина, доверившаяся обещаниям первого попавшегося молодого жеребца, у которого на уме только секс, не переживет и одной зимы.

— Ты говоришь как истинная женщина.

— Естественно, — сухо ответила Ева.

Рено неожиданно улыбнулся.

— Ты права.

Ева взглянула на жеребца, затем снова на Рено, вспоминая, что он сказал, когда забрал у нее золотое кольцо с изумрудами.

— Кто она была? — поинтересовалась Ева.

Рено поднял черную бровь в немом вопросе.

— Женщина, которая предпочла твоей любви комфорт и обеспеченность, — пояснила Ева.

Щетина на лице, выросшая за несколько дней пути, не смогла скрыть желваки, которые задвигались на скулах Рено.

— Почему ты считаешь, что была только одна женщина?

— Ты не похож на человека, которого нужно учить дважды.

Уголки рта у Рено приподнялись.

— В этом ты права.

Ева молча ждала, но в ее внимательных золотых глазах светилась сотня вопросов.

Перемена в голосе Рено была просто поразительной. В его тоне не было ни ненависти, ни любви — одно лишь холодное презрение.

— Что она тебе сделала?

Он пожал плечами.

— То же самое, что большинство женщин делает с мужчинами.

— Что же именно?

— Ты должна это знать, gata.

— Потому что я женщина?

— Потому что ты чертовски здорово умеешь дразнить… как и все женщины, которые распаляют мужчину, чтоб он сначала наобещал, а потом сделал почти все, что им нужно.

Рено прищурился и добавил:

— Почти все, но не совсем.

— Что же ты не сделал? Ты не полюбил ее?

Он не без горечи засмеялся.

— В том-то и суть, что это было единственное, что я сделал.

— Ты все еще любишь ее, — сказала Ева.

Ее слова прозвучали как обвинение.

— Зря ты так думаешь, — ответил Рено, искоса взглянув на нее.

— Почему?

— Ты всегда такая настырная?

— Любопытная, — быстро поправила его Ева. — Я ведь кошка, ты помнишь это?

— Это точно.

Рено снова поднялся в стременах, чтобы оглядеть окрестности. Никем не потревоженный, мустанг жадно щипал траву. Птицы спокойно расхаживали по заросшей травой луговине и перепрыгивали с ветки на ветку. В той стороне, где на границе леса и луга паслись на привязи вьючные лошади, не было заметно никакого движения.

Рено натянул повод, готовый возобновить путь к дому Калеба и Виллоу, что находился в горах Сан-Хуана.

— Рено, а чего она хотела от тебя? Чтобы ты убил кого-нибудь?

Он невесело улыбнулся.

— Это только ты можешь хотеть такого.

— Кого же я хотела бы убить?

— Меня.

— Что? — воскликнула Ева. — В этом-то нет никакого смысла!

Рено что-то пробормотал про себя и посмотрел через плечо на девушку, чьи золотые глаза, нежная грудь и пахнущие сиренью волосы преследовали его.

— Саванна Мари хотела жить в Западной Виргинии, где наши семьи до войны обладали фермами, — сказал Рено скороговоркой. — Но я знаю настоящий Запад. Я видел места, где не ступала нога человека, пил из ручьев, чистых, как божья улыбка, проходил через перевалы, у которых еще нет имени… Я держал на ладони каплю росы, горевшую в первых солнечных лучах.

Ева завороженно смотрела на Рено, удивляясь его волнению, его низкому и в то же время звучному голосу, когда он говорил об этой стране.

— Когда я первый раз расстался с Саванной Мари, — продолжал Рено, — я так соскучился по ней, что чуть не загнал двух лошадей на пути к ее дому.

Он замолчал.

— Она не ждала тебя? — предположила Ева.

— Нет, она ждала, — медленно произнес Рено, но в его голосе не было тепла. — В то время я еще оставался наиболее привлекательной партией на сто миль вокруг. Она выбежала мне навстречу со слезами счастья на глазах.

— И что же затем случилось?

Он пожал плечами.

— Как обычно. Ее семья устроила вечер, мы вышли прогуляться в сад, и она позволила мне вполне достаточно, чтобы я обезумел.

Рука Евы натянула повод. Презрение в голосе Рено было как удар кнута.

— Затем она спросила, готов ли я создать домашний очаг и выращивать лошадей на участке, который выделил ей отец вдоль Каменного ручья. Я умолял ее выйти за меня замуж и отправиться на Запад, на более просторные и богатые земли, чем те, что находятся вдоль Каменного ручья.

— И она отказалась, — тихо подсказала Ева.

— Ну, не сразу, — с расстановкой ответил Рено. — Сперва она стала нашептывать мне, как весело будет жить у Каменного ручья. И что мне нужно только сказать „да“, как она согласится на все, чего я захочу от нее… Черт побери, ведь она согласилась бы на все…

Рено покачал головой.

— Господи, должен быть закон, запрещающий мальчишкам влюбляться… Но как она ни соблазняла меня, — продолжал Рено, — у меня хватило ума не давать обещаний, которые я мог бы выполнить, лишь сломав самого себя. Я уезжал и вновь возвращался с надеждой, уезжал на более долгий срок, а Саванна все ждала…

Рено снял шляпу, провел длинными пальцами по волосам и энергичным движением вновь водрузил ее на голову.

— Пока однажды я не обнаружил по приезде, что она уже три месяца как замужем и четыре месяца беременна и что ее избранник вдвое старше меня.

Ева невольно ахнула, потрясенная последними словами. Рено повернулся к ней и как-то необычно улыбнулся.

— Я тоже был потрясен, — сказал он задумчиво. — Я был ошеломлен, не мог взять в толк, как это старикан Мэрфи умудрился залезть Саванне под юбку за считанные месяцы, в то время как я ухаживал за ней не один год. Я спросил ее об этом.

— И что она ответила?

— Что женщина хочет от мужчины обеспеченности и надежности, а мужчина от женщины — секса и детей, — усмехнулся Рено. — Мэрфи занимал прочное положение. Когда она распалила его до того, что он лишил ее девственности, Мэрфи женился на ней, потому что приличный мужчина обязан жениться на девушке, которую совратил.

— Похоже, что страсть она взвешивала, как торговец товар.

— Что-то вроде того, — сухо согласился Рено. — Но это очень полезный урок для мужчины.

— Не все женщины такие.

— Я знал за всю свою жизнь лишь одну девушку, которая отдалась из любви, а не ради обручального кольца.

— Та аристократка с рыжими волосами?

Он покачал головой.

— Джесси вынудила Вулфа жениться на ней… чтобы избежать насильственного брака с пьянчугой-лордом.

— Какой кошмар, — пробормотала Ева.

— Вулф тоже поначалу так считал, — произнес Рено с улыбкой. — Но затем он изменил мнение.

— Но ты простил Джесси то, что она поступилась чужим комфортом ради своего, — заметила Ева.

— Не мне прощать или не прощать ее. Вулф простил. В этом все дело.

— Но тебе нравится Джесси.

Настойчивость Евы вызвала в нем раздражение. Ему не хотелось думать о Джесси и Вулфе, Виллоу и Калебе. Их счастье рождало в нем мысль: уж не прошел ли он мимо чего-то важного, что может заполнить пустоту его жизни?

„Однажды сгоревший дважды застенчив, — сказал он себе. — И навеки холоден“.

Внезапно Рено развернул свою кобылу, поставив ее рядом таким образом, что голова Любимицы оказалась у крупа лошади Евы. Не дав своей спутнице времени отодвинуться, Рено быстро сдвинул шляпу с ее головы, и та повисла у девушки за спиной на кожаном ремешке. Его одетая в перчатку рука скользнула по светлым косам и легла на затылке.

— Я понимаю, что женщинам приходится компенсировать хитростью недостаток силы. Но это сомнительное достоинство.

Он перевел взгляд с завораживающих глаз Евы на ее пухлую нижнюю губу.

— В то же время, — проговорил он низким грудным голосом, — у женщин есть поистине замечательные способности. Особенно у девушек с золотыми глазами и ртом, который дрожит от страха или страсти, призывая мужчину то ли защитить, то ли похитить ее.

— Я не призываю, — быстро отозвалась Ева.

— Я помню твой поцелуй. Он был сладкий и горячий. И ты помнишь мои губы.

У Евы перехватило дыхание, когда она увидела глаза Рено.

Он улыбнулся, заметив, как на шее у нее забилась жилка.