Прибежал встревоженный Банзай и начал тереться об сапоги и громко урчать. Гера возмущённо отпихнула его от хозяйки. Вообще-то они дружили, собака и кот. Он был моложе и появился у них, когда Гера уже переехала в профилактических целях из Москвы к бабушке. Но Гера, жизнерадостно гонявшая для галочки всех окрестных кошек, к своему, принесённому любимой хозяйкой, отнеслась с добродушной иронией: страшненький, пузатый, да ещё и блохастый.

Злата подобрала его где-то в Москве на подступах к Курскому вокзалу, да так и привезла к бабушке. Котёнок был крошечный, недель трёх от роду, и ужасно, просто невероятно грязный. Злата с бабушкой вымыли его, накормили, и он улёгся спать прямо в любимом дедушкином кресле, разметав тоненькие лапки. Почти голое розовое отъевшееся пузичко сыто выпирало вверх, а среди редких белых шёлковых волосков нагло ходила блоха. Именно ходила, чувствуя себя абсолютной хозяйкой этого тёплого нежного животика. Злата с бабушкой, умилённо склонившиеся над сонным найдёнышем, дружно ахнули и принялись, сталкиваясь лбами, ловить наглую зарвавшуюся зверюгу. Потревоженная блоха ускорилась, и поймать её оказалось делом непростым.

Через пять минут бесполезных попыток Злата вспомнила услышанный где-то совет по ловле блох, гласивший, что следует узурпатора намочить и тогда прыгучесть его, то есть узурпатора... или её, то есть блохи, уменьшится и поймать, якобы, станет не в пример легче. С криком: "Банзай!" Злата принялась поливать тёплой водой, срочно принесённой бабушкой, пузичко ничего не понимающего сонного котёнка и изловила-таки вражину, нахально решившую устроить себе резиденцию на её, Златином, коте! Блоха была выдворена за пределы дома и участка и милосердно отпущена на волю. Дедушка хохотал, бабушка умилялась, а Злата торжествовала.

Гера же в это время воспользовалась переполохом, осторожно взяла найдёныша в зубастую пасть и утащила к себе на подстилку. С того исторического вечера котёнок, потом кот, а ещё позже здоровенный котище стал носить гордую кличку Банзай и считать Геру мамой номер два. Потому что мамой номер один он решил назначить Злату. И искренне недоумевал, почему мама номер один не такая ярко-рыжая и красиво мохнатая, как он, а мама номер два, хоть местами и рыжая, но какая-то уж очень крупная для порядочной кошки, да ещё и бородатая. Кроме гордого клича «Банзай», котище вполне откликался на мирные «Зай», «Зая», «Зайчатина», а так же «Кролик», чем повергал всех гостей в полное недоумение…

Утирая слёзы, Злата встала, отряхнулась, подышала часто и коротко, как Гера в жару, и посмотрела на окна. Внизу горел свет, и на ярких весёлых шторах шустро мелькала невысокая бабушкина тень.

Кот и собака дружно копошились неподалёку. Злата прошлась по дорожкам, ожидая, когда окончательно высохнут слёзы и спадут некрасивые красные пятна. Плакать красиво и незаметно Злата не умела, а бабушку с дедом тревожить раньше времени не хотела.

Продышавшись, Злата закрыла калитку, подхватила переноску и увидела, как Гера и Банзай дружно направились к освещённому крыльцу.

- Бабуля, дедуля! Мы приехали! – лицо пришло в норму, и Злата побежала по припорошенной снегом дорожке, размахивая сумкой. Надо, чтобы бабушка ни о чём не догадалась. – Бабуля, я на все праздники!..


Потом был тихий вечер, непередаваемо мирный и тёплый. Как же она отвыкла от тишины, уюта и чувства защищённости. Таких, что окружали её в детстве!

Объевшись тончайших бабушкиных блинов, ажурных и прозрачных, Злата лениво и благостно сквозь щёлочки глаз (она почти физически ощущала, как моментально налились от бабушкиных разносолов щёки) поглядывала по сторонам. Вот Гера потопталась около стола, выпросила свою порцию блинов и, довольная, покрутившись на месте, с грохотом улеглась на коврик около камина, с любовью сложенного дедушкой.

- Герася, что ж ты, как неродная? Неужели своих костей не жалко? – это бабуля…

Злата опять с усилием разлепила веки: вот Банзай, абсолютно счастливый, развалился на каминной полке, блаженствует, даже не умылся после ужина, на усах крошки от печёночных котлет – лентяй! На спинке кресла дремлет старая приблудная бело-серая пятнистая кошка с неоригинальным именем Мурка, давным-давно пришедшая неизвестно откуда и регулярно пропадающая, но всегда возвращающаяся обратно. Бабушкина любимица. Вот дедушка тащит плед, укрыть… Кого, собственно, укрыть? А-а-а…, её, Злату…

- Тщщ, - снова бабуля, - не разбуди, пусть поспит… - про кого это они? – Заботливые руки, пахнущие ванилью, подсовывают под голову подушку, накидывают плед… Ммм, хорошо… Спасибо, бабуля. Сил, чтобы раскрыть рот уже нет, и Злата лишь благодарно улыбается, поудобнее обнимая подушку… Как хорошо… Как в детстве…


Она проспала до ночи, потом, провожаемая бабушкой, полусонная и разнежившаяся, поднялась на второй этаж, в свою маленькую уютную комнатку и рухнула в заботливо подготовленную постель. На душе было ощущение бесконечного счастья и лёгкого удивления: как здесь здорово, и почему только она так давно не была у бабушки?

- Бестолковая… - отругала себя Злата и моментально заснула.


Гера разбудила Злату, лишь только забрезжил серый декабрьский свет.

- Гера-а-а-ся, имей совесть! - простонала хозяйка. - У меня каникулы, дай хоть немного отоспаться.

Гера задумчиво поцокала когтями по доскам пола, зевнула, состроила своё фирменное невинное выражение под кодовым названием "А я что?! А я ничего!", скучила мохнатые давно не стриженные брови умильным домиком, положила голову Злате на подушку и вздохнула. Злата тоже вздохнула, потянулась и замерла под одеялом, сладко пахнувшим детством, прислушиваясь к себе. Булыжник в груди никуда не делся, но, похоже, значительно уменьшился в размерах, уже не так мешая дышать.

Злата оглянулась: почти рассвело, и в незашторенное окно был виден сад и угол заброшенного соседского дома. Соседи не жили здесь уже много лет, и одинокий дом, уставший бороться со своей ненужностью, давно уже сдался на произвол времени, ссутулился и смиренно ждал смерти. Дома, они ведь как люди, - думала Злата, с грустью глядя на старика. Пока есть ради чего жить – хорохорятся, бодрятся. А нет - и жизни нет. Вот и этот дом умирал.

Ей дом было очень жалко. Когда бабушка с дедом купили участок, соседний «надел», примыкающий к их территории сзади, был уже заброшен. Злата не помнила, чтобы он был обитаем, но сам дом знала очень хорошо. Подростком она частенько забиралась в соседский сад и любовалась узорчатыми наличниками, резным балконом второго этажа и замысловатыми окнами мансарды.

Соседний сад уже тогда почти утратил следы присутствия человека, зарос бурьяном и крапивой выше человеческого роста. Тем интереснее было бродить по выложенным булыжником дорожкам, вглядываться в пыльные окна Старика, как Злата называла его про себя, и мечтать. Ах, как он ей нравился, этот обломок старины. Он был очень красивым, очень большим и... породистым, если можно так, конечно, говорить о домах.

Их собственный дом был гораздо скромнее, стоял на участке в несколько раз меньше и был похож на маленького симпатичного пони, милого, изящного, но не утончённого. А Старик был сродни орловскому рысаку. Злата его обожала и втайне мечтала, что когда-нибудь сможет его купить. Мечты пока оставались лишь мечтами. Дом чах. Злата страдала, видя его угасание.

Но сегодня что-то в Старике ей показалось странным. Вроде бы те же посеревшие стены, ржавое железо крыши, замысловатый переплёт большого окна с потрескавшейся и свисавшей лохмотьями краской... Но... Не может быть!

Злата одним движением вскочила на ноги и подбежала к окну. Она так хорошо знала Старика, что не могла ошибиться. Дом ожил. Злата непонимающе смотрела в сторону соседнего участка и вдруг увидела, что между кривыми ветвями спящих яблонь из кирпичной трубы её обожаемого Старика тонко и прозрачно поднимался дым: в доме впервые на её памяти топили печь. Булыжник в груди Златы опять вырос и перекрыл кислород. Верно, всё верно, беда не приходит одна. Вчера она потеряла одну свою мечту, а сегодня лишилась и другой, чистой и пронзительной до боли, мечты детства и юности. Теперь Старик для неё потерян...


Бабушка с грохотом орудовала внизу, на кухне: варила холодец к Новому году и пекла свои знаменитые пироги. Невероятный запах ватрушек и фирменного бабулиного макового рулета преодолел лестничный пролёт, коридор, просочился под дверь златиной комнаты и выманил на первый этаж Геру, а следом за ней и совершенно убитую Злату. Но беда бедой, крушение мечты крушением, а молодой организм хотел не просто есть, а лопать, трескать, поглощать бабушкины сногсшибательные пирожки: тоненькая Злата обладала хорошим, здоровым, несказанно радующим заботливую Надежду Владимировну аппетитом. Никакие жизненные неурядицы не могли заставить её голодать.

Услышав, что босые Златины пятки прошлёпали по лестнице, бабушка закричала:

- Ну, что, внученька? Выспалась? Какие планы?

- Бабуль, я уже здесь, не кричи так, - Злата подошла к бабушке со спины и чмокнула её в родной тёплый затылок. Бабушка повернулась, её светло-карие глаза весело блестели:

- Помнишь, как я тебя на закорках таскала? А теперь ты на меня сверху вниз смотришь…

- Конечно, помню, - Злата уселась на стул, подтянула колени к подбородку и поплотнее закуталась в тёплый платок. По детской привычке она следила глазами за хлопочущей бабушкой.

Та была крохотная, курносая, с озорными ореховыми глазами и большими руками, сильная и ловкая, стремительная, несмотря на семьдесят шесть прожитых нелёгких лет. Злата её обожала.

Вообще-то она обожала обеих своих бабушек, но бабушка Александра умерла пять лет назад. Бабушка Надежда тогда страшно затосковала: они дружили, эти две абсолютно разные женщины, свекровь и тёща. Злата не видела такого никогда и даже не слышала о подобном.

Почти тридцать лет назад они скрепя сердце благословили своих двадцатилетних детей на ранний студенческий брак и стали дружно помогать им во всём. Дети доучились, встали на ноги, родили двух дочек. И молодые бабушки также дружно принялись нянчить девочек. Постепенно между сватьями, именно так, старинным тёплым словом называли они друг друга, сложились поразительные отношения. Их часто принимали за сестёр и очень сильно удивлялись, если узнавали, как обстоят дела на самом деле.