Обе семьи посидели на кухне. Мэрилин пообещала приехать утром, чтобы помочь с организацией похорон. Она даже представить боялась, что ощущает Конни, обсуждая отделку гроба. Чуть позже она призналась мужу, что втайне была благодарна судьбе, что эта страшная потеря постигла не ее. Потерять Билли или Брайана? Да она бы просто сошла с ума!

Брайан вернулся домой к ужину. Известие ужаснуло его. И он, и Билли ушли спать довольно рано и еще долго ворочались в своих постелях, не в силах заснуть. Мэрилин тоже не спалось. Около одиннадцати она позвонила подруге, чтобы спросить о самочувствии, и поняла, что та все еще плачет. Конни сказала, что зашла в комнату Кевина, чтобы подобрать ему одежду для последнего путешествия, и долго сидела на полу, перебирая вещи и поскуливая от сдавливавшей сердце боли.

Мэрилин с радостью бросилась бы подруге на помощь и провела с ней всю ночь, утешая, но не могла оставить двух младенцев на столь долгий срок. Молоко только пришло, а Дана с Дафной опустошали ее грудь всего за пару минут. Мэрилин хотела кормить детей по расписанию, но это было непростой задачей: молоко начинало вытекать в ответ на требовательный плач, а малышки кричали до тех пор, пока не получали желаемого. И все-таки Мэрилин держалась.

Она позвонила Джуди и попросила утром составить ей компанию и поехать к Конни. Джуди уже знала от Гэбби, что произошло, но все равно отказывалась верить. Случившееся виделось всем настолько же чудовищным, насколько и нелепым.

Телефон Билли разрывался весь вечер. Звонили друзья, пытаясь выяснить, что же произошло с Кевином. К двенадцати Билли не выдержал и поехал к Шону, чтобы поддержать друга. Сразу же за ним появилась Изабелла, которая не произнесла ни слова, а только плакала и размазывала слезы по лицу. Ее забрал Энди, который казался тихим и подавленным.

Когда Мэрилин приехала к подруге, Билли все еще был там. Весь дом, казалось, дышал горем, каждый предмет кричал о потере. Джуди, которая и привезла Мэрилин и малышек, помогала Конни чем могла. Вместе с Мэрилин они отвечали на звонки, выясняли детали насчет похорон, заваривали подруге чай с мятой и чабрецом. После двенадцати Конни с Майком уехали в церковь, чтобы договориться о церемонии прощания и погребении. Джуди общалась с флористом, Мэрилин обзванивала родню и приятелей погибшего Кевина. Пока безутешные родители договаривались со священником храма Святого Доменика, где их покойный сын когда-то получил первое причастие, подруги успели решить кучу задач, чтобы максимально разгрузить Конни.

Странно было думать, что вся эта суета не ради светлого, радостного события вроде свадьбы. Столько разных деталей роднило свадебную церемонию с похоронами, словно в насмешку над бренностью человеческого бытия!

Билли постоянно находился рядом с Шоном, который сидел на ступеньках лестницы или за столом в гостиной с совершенно отсутствующим выражением лица. Гэбби помогала Джуди и Мэрилин. Изабелла появилась чуть позже. Энди не пришел, но постоянно звонил и спрашивал, что нужно сделать. Все хотели быть полезными, чем-то помочь, но не знали, как именно. Никакая помощь и никакие слова утешения не способны были вернуть к жизни Кевина О’Хара.

Мэрилин не представляла, каково приходится Конни. Конечно, ее подруга была сильной женщиной, но подобная беда способна сломить кого угодно. И все же о выдержке Конни говорило хотя бы то, что после возвращения из церкви она больше не плакала. Она прошла в спальню Кевина, достала из гардероба плечики с костюмом, сложила в старый рюкзак сына чистые носки и рубашку, темный галстук, а затем молча вышла из комнаты, притворив за собой дверь. У входной двери она подошла к Мэрилин и обняла ее.

– Спасибо тебе за все, – произнесла она негромко и чуть слышно шмыгнула носом.

– Что ты! Я люблю тебя, – вымолвила Мэрилин и уткнулась лицом ей в плечо. – Мне так жаль, так жаль, Конни!

Подруга отстранилась и кивнула:

– Я знаю.

Они вышли во двор. Майк завел машину, и вдвоем с Конни они снова отправились в церковь, чтобы передать церковным служащим одежду для отправлявшегося в последний путь старшего сына.

Глава 9


Похороны Кевина О’Хара для каждого стали испытанием. Взрослые слушали службу с безмолвным ужасом и одновременно с потаенным облегчением от того, что хоронили не их собственного ребенка. Друзья Кевина казались мрачными и замкнутыми, они вспоминали моменты прошлого, почему-то только хорошие и теплые, и впервые задумывались над скоротечностью человеческой жизни. Младшее поколение, в слезах, и вовсе сидело потерянное.

Майк, Конни и Шон занимали скамью в первом ряду. У всех троих был такой вид, словно их громом поразило. Почти напротив них стоял закрытый гроб, на который Конни смотрела не отрываясь, а Майк с Шоном старались не глядеть.

Каждому присутствующему казалось, что все происходящее – какой-то фарс, дикий спектакль в театре абсурда, главная цель которого – предупредить жалких людишек о том, сколь хрупко и бренно человеческое тело. Да, Кевин не раз оступался, да, он частенько ходил по лезвию ножа, да, он испытывал судьбу на прочность, да-да-да… но смерть? Разве заслуживал он смерти? Разве так сильно заигрался, чтобы заплатить столь высокую цену? Чудовищную, страшную цену? Его смерть как бы говорила каждому присутствующему: будь осторожен, не считай себя неуязвимым, ибо оступиться может каждый. И кто виновен в случившемся? Есть ли виновный там, где речь идет о смерти? Кого считать ответственным? Родителей? Слепой рок? Окружение? Какие знаки упустили его близкие? Как не услышали неотвратимые шаги опасности? И почему именно Кевин лежит сейчас, навеки упокоившийся, под деревянной крышкой гроба? Почему он, а не кто-то другой? Разве другие не рисковали? Разве не переступали черту? Чем заслужил именно он столь страшную кару?

Вопросам без ответа не было конца.

Конни, сидевшая в первом ряду, задавала их себе снова и снова, не в силах понять, есть ли в случившемся ее вина. Кевин, ее любимый мальчик, ее плоть и кровь, уходил прочь, и агония, терзавшая ее каждую секунду, была столь же мучительной, сколь и неизбывной. Казалось, ее сердце секунду за секундой стискивает невидимая когтистая лапа и оно вот-вот рассыплется в прах, да только все никак не рассыпается, делая муку бесконечной.

В полузабытьи Конни вышла из церкви вслед за мужем, младшим сыном и друзьями Кевина, которые несли на плечах гроб. Последнее ложе Кевина погрузили в катафалк, чтобы отвезти на кладбище и опустить в черную яму.

Конни смотрела, как комья земли летят на деревянную крышку, и ей казалось, что это она сама мелкими комьями осыпается в яму вслед за погибшим сыном, чтобы навеки упокоиться вместе с ним. Она бы бросилась вниз, но отдаленная мысль о том, что нельзя бросать Майка и Шона, удерживала ее от безрассудного поступка. Она должна была собрать все силы ради них, таких беззащитных и потерянных. Это был ее долг, хотя часть ее плоти, кусок ее собственного тела засыпали сейчас навеки землей. Это она погибла в грязной подворотне, не поделив с дилером товар. И какая разница, кто прав и кто виноват, какая разница, нарушал Кевин закон или нет, – он был ее сыном, ее кровинушкой, и это было выше всех людских законов. Кем был тот человек, что застрелил Кевина? Имело ли это вообще хоть какое-нибудь значение? Ничто не могло вернуть Конни ее любимого сына…

Гроб был обтянут белым атласом. Таким белым по сравнению с черной землей! Он должен был стать последним прибежищем Кевина, его домом и крепостью, и Конни страшила мысль, что ее сын останется под землей совсем один на ночь, а потом еще на одну и еще на одну… Она едва слышала слова священника, раскачиваясь на краю могилы, словно завороженная…

Мэрилин провожала друзей до ресторана. Поминки устраивали в заведении Майка, где все было украшено цветами, словно это был праздник. Только это был не праздник. Это было прощание с Кевином О’Хара.

Конни почти не помнила, как все прошло. Она с трудом различала лица. Самым отчетливым образом были большие фотографии Кевина, которые всюду расставила Мэрилин. На некоторых он улыбался, где-то грустил или просто был серьезен. О чем говорили, что ели и пили, Конни не помнила вовсе.

Потом они оказались дома. Шон и Майк сидели в кабинете на стульях и молчали. У них был потерянный вид, как у жертв какой-нибудь чудовищной катастрофы. Друзья Шона, остальные члены «Большой пятерки», остались после поминок, поднялись в комнату Шона и закрылись там. Их родители – Конни и Майк, Мэрилин и Джек, Джуди и Адам – остались в гостиной, не зная, что говорить. Да и что тут скажешь? «Нам очень жаль»? «Бедняжка Кевин! Мы понимаем, как вам сейчас трудно»? Все это были просто слова, набор звуков, не более того. Разве можно понять, как чувствует себя человек, только что похоронивший взрослого сына? Сына, которого он растил столько лет, видел, как он меняется и становится личностью, выбирает свой путь и вдруг – внезапно! – делает шаг в пропасть!

Конни растерянно смотрела на фотографии и порой поднимала голову, словно ожидая, что на втором этаже хлопнет дверь и ее сын, живой и невредимый, спустится по лестнице.

Увы, этому больше не бывать. Спальня Кевина навеки потеряла хозяина. Вещи, еще хранившие его запах, погибнут в шкафах и чемоданах, задохнутся от пыли, истлеют на плечиках. Конни знала, что не найдет в себе сил отдать одежду сына в приют или приходскую школу. Она смотрела на мужа и видела, как резко постарело его лицо, как он осунулся, каким измученным выглядит.

– Вам обоим надо отдохнуть, – негромко сказала Мэрилин. Конни не спала с того самого момента, как узнала трагическую новость. – И поесть. – Люди Джека оставили в холодильнике еду с поминального обеда, чтобы несчастные родители погибшего могли перекусить.