– Доктор Джекобсон, – сестра мягко обратилась к нему, когда он уже собирался уходить.

– Да?

– Она выкарабкается?

Он на мгновение заколебался, а затем пожал плечами.

– Не знаю. Сейчас слишком рано судить. Внутренние травмы и сотрясение мозга пока внушают много опасений. Особенно пострадала голова.

И он ушел. Надо было заниматься и другими пациентами, не одной Дафной Филдс. Поджидая лифт, он пытался понять, в чем секрет таких, как эта Дафна Филдс. В том ли, что она сочинила хорошую сказку, или в чем-то еще? Почему такие люди, как сестра Ваткинс, воспринимают ее как свою хорошую знакомую? Неужели все это иллюзия, преувеличение? Что бы это ни было, он надеялся, что им удастся ее вытащить. Он не любил, когда не удавалось спасти пациента, но было бы вдвойне обидно, если бы умер кто-то известный. Одним словом, сплошная головная боль.

Когда дверь лифта за ним закрылась, Элизабет Ваткинс опять обратилась к документам Дафны. Как ни странно, нигде не было написано, кому следует позвонить в экстренных случаях. В ее сумочке не было ничего значащего... Лишь потом в боковом кармашке ока нашла потрепанную, с загнутыми уголками фотографию маленького мальчика, сделанную, по-видимому, совсем недавно. Это был очаровательный ребенок с большими голубыми глазами и здоровым, золотистым загаром. Он сидел под деревом, широко улыбался и изображал руками что-то смешное. Кроме этого, были только водительское удостоверение и квитанции да еще двадцатидолларовая купюра. Жила Дафна на 69-й улице, между Центральным парком и Лексингтон, сестра знала, что это красивый, хорошо охраняемый дом, но кто ждал ее там? Странно было сознавать, что, несмотря на очарование книг этой женщины, о ней самой она не знала почти ничего. Нигде не было даже номера телефона, кому позвонить. Пока Элизабет думала над этим, на одном из мониторов появились тревожные сигналы, и ей пришлось вместе с другой сестрой пойти к пациенту в палату 514. Накануне утром у него случился инфаркт, и состояние было тяжелым. Пришлось пробыть с ним около часа. И только в семь утра, когда ее дежурство заканчивалось, она смогла опять подойти к Дафне. Другие сестры проверяли ее состояние каждые пятнадцать минут, но за два часа, что прошли с тех пор, как ее привезли на пятый этаж, изменений не произошло.

– Как она?

– Все так же.

– Данные стабильны?

– Пока без перемен.

Сестра Ваткинс хотела опять посмотреть историю болезни, но поймала себя на том, что не может оторвать глаз от лица Дафны. Несмотря на бинты и бледность, в нем было что-то притягательное. Нечто такое, от чего вам хочется, чтобы она открыла глаза, посмотрела на вас и открыла вам свою тайну. Элизабет Ваткинс стояла рядом с ней, слегка касаясь ее руки. Вдруг веки Дафны стали медленно вздрагивать, и сестра почувствовала, что сердце ее забилось от волнения.

Дафна медленно открыла глаза и посмотрела затуманенным взглядом. Сознание еще не вернулось к ней полностью, и было очевидно, что она не понимает, где находится.

– Джефф? – только и прошептала она.

– Все в порядке, миссис Филдс. – Сестра Ваткинс решила, что Дафна Филдс замужем.

Когда Элизабет произносила эти слова у самого уха Дафны, голос ее был привычно мягким, успокаивающим. Ее интонация обычно вызывала у пациентов вздох облегчения и ощущение безопасности. Но Дафна казалась испуганной и озабоченной, когда ее взгляд сфокусировался на лице сестры.

– Мой муж... – Она вспомнила знакомый вой сирен минувшей ночью.

– С ним все в порядке, миссис Филдс. Все хорошо.

– Он пошел к ребенку... Я не могла... Я не... – У нее не хватило сил продолжать.

Элизабет медленно поглаживала ее руку:

– Не беспокойтесь... Не беспокойтесь, миссис Филдс...

Произнося это, она думала о муже Дафны. Он, верно, уже потерял рассудок, не зная, что приключилось с его женой. Но почему в рождественский сочельник она была одна на Медисон-авеню? Элизабет ужасно хотелось знать больше об этой женщине, о людях, заполнявших ее жизнь. Были ли они такими же, как те, о ком она писала в своих книгах?

Дафна снова погрузилась в свой беспокойный, наркотический сон, и сестра Ваткинс пошла сдавать дежурство. Она не смогла удержаться и спросила сестру утренней смены:

– Ты знаешь, кто здесь?

– Попробую угадать. Санта Клаус. Кстати, с Рождеством тебя, Лиз.

– И тебя также. – Элизабет Ваткинс устало улыбнулась: ночь выдалась тяжелая. – Дафна Филдс. – Она знала, что сменщица тоже читала ее книги.

– Правда? – Сестра-сменщица удивилась. – А как она к нам попала?

– Ее сбила машина сегодня ночью.

– Господи, – содрогнулась сестра. – Состояние тяжелое?

– Загляни в историю болезни.

Большая красная наклейка на ней обозначала, что положение пациентки было критическим.

– Ее привезли из операционной около половины пятого. Она пришла в сознание всего несколько минут назад. Я сказала Джейн, чтобы она это записала.

Сестра-сменщица кивнула и посмотрела на Лиз:

– Какая она? – И поняла, что задала глупый вопрос. Как можно было на него ответить, если Дафна в таком состоянии? – Да нет, я так, – улыбнулась она смущенно. – Просто она меня всегда интересовала.

Лиз Ваткинс не скрывала, что разделяет ее интерес:

– Да, и меня тоже.

– А муж у нее есть?

– Вероятно, да. Она спросила о нем, когда очнулась.

– Он здесь? – Маргарет Мак-Гован – сестра, принявшая дежурство, была заинтригована.

– Нет еще. Я не думаю, что кто-либо знает, кому следует сообщить. У Ht& в бумагах ничего нет. Я там внизу скажу. Он, наверное, жутко волнуется.

– Это будет жестокий удар для него в рождественское утро.

Обе женщины согласно кивнули, и Лиз Ваткинс, расписавшись в журнале, ушла. Но прежде чем уйти из больницы, она зашла в регистратуру на первом этаже и сказала, что у Дафны Филдс есть муж по имени Джефф.

– Это нам не особенно поможет.

– Почему?

– Их телефона нет в справочной. По крайней мере, Дафна Филдс у них не значится. Мы ночью проверяли.

– Проверьте Джеффа Филдса.

И из любопытства Лиз Ваткинс решила на пару минут задержаться и посмотреть, что получится. Девушка из регистратуры позвонила в справочную, но Джефф Филдс у них также не значился.

– Может, Филдс – это псевдоним?

– Нам это ничего не даст.

– Так что же?

– Подождем. Скорее всего ее семья теперь в панике. Они, вероятно, позвонят в полицию, в больницы и найдут ее. Она же не просто неизвестно кто. А в понедельник можно позвонить ее издателю.

Девушка в регистратуре, видно, тоже узнала, кого привезли сегодня ночью. Она с любопытством посмотрела на Лиз.

– Как она выглядит?

– Как пациент, которого сбила машина. – Лиз помрачнела.

– Она выкарабкается?

Лиз вздохнула:

– Надеюсь.

– И я тоже. Господи, она единственный автор, которого я могу переваривать. Я перестану читать, если она не выкарабкается.

Предполагалось, что эта фраза должна быть забавной, но Лиз уходила из центральной регистратуры раздосадованная. Получается, что та, наверху, не живой человек, а просто фамилия на обложке книги.

Лиз вышла на улицу, где под лучами зимнего солнца ярко сверкал снег. Она поймала себя на том, что думает о женщине,скрывающейся под именем Дафна Филдс. Лиз редко«брала домой» пациентов. Но это была Дафна Филдс. Женщина, с которой, как ей казалось, она знакома уже четыре года. И когда она дошла до станции метро «Лексингтон-авеню» на 77-й улице, то вдруг остановилась и посмотрела в сторону центра. Дом, указанный в истории болезни, находился в нескольких шагах от места, где она сейчас стояла. Почему же не пойти к Джеффу Филдсу? Он, должно быть, сейчас сходит с ума, не зная, куда делась его жена. Это, конечно, нарушало обычный порядок, но, в конце концов, мы же все люди и он имеет право знать. Если она сейчас ему скажет и тем самым сократит безумные поиски, что в этом плохого?

Ее ноги сами выбирали направление. Она шла по соли, которой был посыпан свежевыпавший снег, и, дойдя до 69-й улицы, повернула направо к Центральному парку. Минутой позже Лиз уже стояла перед нужным домом. Он был именно таким, каким она себе его представляла, – большим, красивым, кирпичным, с темно-зеленым козырьком. В подъезде стоял швейцар в ливрее, Он открыл ей дверь с видом следователя и спросил:

– Вы к кому?

– Здесь квартира миссис Филдс?

Как странно, подумала она про себя, глядя на швейцара. В течение четырех лет она читала ее книги и теперь стояла в вестибюле ее дома, словно была с ней знакома.

– Мисс Филдс нет дома.

Она заметила, что у него английский акцент. Это было как кино или сон.

– Я знаю, я хотела бы поговорить с ее мужем.

Швейцар сдвинул брови:

– У мисс Филдс нет мужа.

Он говорил авторитетным тоном, но ей захотелось его переспросить, уверен ли он в этом. Может, он здесь недавно и не знает Джеффа. Или, может, Джефф – это просто ее любовник, но ведь она сказала «мой муж». На мгновение Лиз смутилась.

– А еще кто-нибудь дома есть?

– Нет.

Он смотрел на нее настороженно, и она решила объяснить:

– С мисс Филдс нынче ночью произошел несчастный случай.

В подтверждение она распахнула пальто, демонстрируя белый халат, и показала накрахмаленный чепец, который всегда носила в полиэтиленовом пакете.

– Я медсестра из больницы Ленокс-Хилл, и мы не нашли никаких данных о ее родственниках. Я подумала, может...

– Она в порядке? – Швейцар выглядел обеспокоенным.

– Неизвестно. Кризис еще не миновал, и я подумала, что... С ней вообще живет еще кто-нибудь?

Но он только покачал головой:

– Нет. Каждый день приходит прислуга, но не в уикэнды. И ее секретарь, Барбара Джарвис, но ее не будет до понедельника.

Барбара сказала ему это с улыбкой, когда вручала рождественские чаевые от Дафны.

– А вы не знаете, как я могу ее найти?

Он снова в замешательстве покачал головой, и тогда Лиз вспомнила фотографию маленького мальчика.