В случае с Ником, подумала Дэйзи, есть больше, чем достаточно, причин для неодобрения, даже если Лючия отказывается это понять. Но она только сказала:

– Ужасные снобы эти Сэнфорды. Причем не имеют на то оснований. Они сделали состояние на консервировании. Как они еще осмеливаются задирать нос перед такими яркими людьми, как Марк ван Холлен? Во всяком случае, это опасное занятие, – добавила она, стараясь поднять настроение подруг. – Плохо влияет на глаза. – Сама Дэйзи, безусловно, не позволяла себе смотреть на кого-либо свысока, даже на дерзкую Шугар Бенсон, которая вышла замуж за ее Стивена, как только он оформил развод. Никто никогда не слышал, чтобы Дэйзи сказала худое слово в их адрес.

Но попытки Дэйзи развеять общее тоскливое настроение были безуспешны. В памяти у каждого еще слишком свежи были фотографии из утренних газет улыбающаяся темноволосая женщина и два прелестных белокурых мальчугана, точные копии своего красивого отца.

– Сэнфорды, должно быть, убиты горем, – добавила она через некоторое время. – Лиза была их единственным ребенком. А Марк, видимо, на грани самоубийства. Он обожал ее и мальчиков.

– Я должна ему написать, – сказала Катринка. – Но, Боже, что тут скажешь?


После ленча Катринка вернулась вместе с Дэйзи в ее машине в «Кабо» и выяснила, что на этот раз предложение подруги воспользоваться ее машиной было продиктовано не просто великодушием. У нее был скрытый мотив.

– Я хотела поговорить с тобой наедине, – сказала Дэйзи, как только они сели в машину и опустили стекло, отделяющее пассажиров от водителя.

– Почему? – внезапно испугавшись, спросила Катринка. – Что-нибудь случилось?

– Нет, – успокаивающе ответила Дэйзи. – Ничего не случилось. Просто я собираюсь уехать из Нью-Йорка. Здесь слишком много воспоминаний. – Ее голос был спокойным, даже веселым, без всякого признака той боли, которая наверняка была сопряжена с таким решением. Стивен женился на Шугар Бенсон месяц тому назад, в декабре, и об этом событии в Палм-Бич много говорили и писали. На свадьбе присутствовали многие общие друзья Стивена и Дэйзи. Хотя Стивен ушел в отставку из Бостонского федерального банка, оформив пенсию и получив большую сумму при расчете, он все же оставался одним из самых богатых людей Америки.

Дэйзи любила Стивена, хотя, возможно, еще в юные годы их любви не хватало страсти. С ним ей было хорошо и спокойно. Она считала, что они со Стивеном – хорошая пара, самая лучшая из всех, кого она знала – они были покладистыми, общительными, у них были общие интересы – спорт, либеральные политические взгляды, двое сыновей уже имели устойчивое положение в обществе, и многое другое. Они нажили троих детей, что же касается младшего ребенка—дочери, то Дэйзи и Стивен не жалели сил, чтобы помочь ей избавиться от наркотиков. К тому времени, когда им это удалось, семья казалась настолько сплоченной, что Дэйзи считала – разлучить их теперь сможет одна только смерть.

Когда Сабрина обнародовала новость об этой связи, и Стивен объявил ей о своем решении развестись с ней и жениться на Шугар, Дэйзи была просто убита. Она испытала не только потрясение, но и унижение. Ее жизнь омрачила глубокая печаль. Видя ее состояние, Катринка тут же призвала на помощь Адама, который по пути в Кап-Ферра остановился в Париже, чтобы взять в свой самолет Катринку, Дэйзи и Гудменов. Они оставались на вилле в течение недели, практически ни с кем не общаясь. Картер и дополнительная охрана защищали их от визитов представителей прессы. Катринка служила связующим звеном между Дэйзи, Стивеном и детьми. Когда Дэйзи немного успокаивалась, она могла говорить и с мужем, и с детьми. Но что бы она ни говорила, переубедить Стивена было невозможно. Двое сыновей и дочь были так рассержены на своего отца, что обсуждали вопрос об объявлении его психически больным и учреждении контроля над его состоянием, что бы эта женщина не наложила лапу на его деньги.

Но Дэйзи вскоре успокоилась и успокоила своих отпрысков, вернулась в Нью-Йорк и сделала все необходимые приготовления к разводу так хладнокровно, эффективно и благородно, как она обычно делала все другое. Друзья восхищались ее мужеством, но тем не менее ожидали от нее сцен, приступов жалости к себе, взрывов ярости. Ничего этого не произошло. Иногда она рыдала, но быстро брала себя в руки. Если она и испытывала гнев или раздражение, то никогда не подавала виду. Она была слишком горда, чтобы проявлять при всех свои чувства, и не хотела, чтобы ее жизнь превратилась в дешевую мелодраму, которая привлекала бы множество зрителей.

– Все дети устроены и счастливы. И они во мне практически больше не нуждаются. А мне как-то тревожно. Думаю, перемена пойдет мне на пользу.

– Куда ты думаешь уехать? – спросила Катринка.

– Не знаю. Может быть, в Лондон. Мне нравится Лондон. У меня там друзья. А может быть, в Париж. Я собираюсь пожить немного и там, и там, прежде чем решить окончательно.

Катринка почувствовала, как ее охватывает грусть. Дэйзи была ее первым настоящим другом в Нью-Йорке, Катринке будет ужасно ее не хватать.

– Мне хотелось бы, чтобы ты передумала, – печально сказала Катринка.

– Вы с Адамом проводите теперь много времени в Европе. Мы будем видеться так же часто, как всегда, дорогая. Ты почти не заметишь мое отсутствие. Но я хочу попросить тебя об одном одолжении.

– Одолжении? Каком?

– Теперь, когда я приняла решение, я действительно хочу поскорее уехать. А это означает, что я должна найти кого-то, кто заменил бы меня как организатора создания благотворительного фонда помощи обездоленным детям.

– О, Дэйзи, разве я смогу? Ведь все мое время занимает реконструкция отеля.

– Но это не очень тебя обременит, – вскользь заметила Дэйзи.

Но Катринка уже была в прошлом году вице-председателем другого организованного Дэйзи общества и шала, что это такое.

– Подумай над этим, дорогая. Я знаю, ты будешь великолепна на этом месте. И я смогу уехать с чистой совестью. – Это было новое благотворительное общество, созданию которого способствовала сама Дэйзи, и она шала, что возглавить фонд должен энергичный и способный человек. Такой, как Катринка.

Хотя Катринка и обещала подумать и сообщить на днях Дэйзи о своем решении, она уже про себя решила не соглашаться.

– Жаль, – сказал Адам, когда она сообщила ему вечером содержание своего разговора с Дэйзи. – Для тебя это была возможность получить широкую известность, – добавил он, наблюдая, как Катринка расчесывает свои волосы перед зеркалом, стоявшим на ее туалетном столике. Адам не уставал наслаждаться этим зрелищем. В шелковой пижаме он сидел на кровати, на коленях у него была папка, а вокруг – кипы бумаг.

– Разве у нас недостаточно известности? – спросила Катринка, адресуя вопрос своему отражению в зеркале.

– Это вечный и старый как мир вопрос, что такое достаточно, – сказал Адам. – Кстати говоря, тебе нужно скоро позаботиться о том, чтобы пригласить в отель специалиста по рекламе. Ты же не хочешь, чтобы его открытие прошло незамеченным.

– Я, наверное, дам отелю название «Прага», – сказала Катринка, положив на место щетку и направляясь в примыкающую к спальне ванную. – Так по-чешски звучит название города.

Адам на минуту задумался, затем крикнул ей вслед:

– Мне нравится. Это необычно. Журналисты это оценят. Ты можешь использовать часть обслуживающего персонала из «Марин» Грэхемов, если хочешь.

Некоторое время спустя Катринка появилась из ванной, и вид у нее был довольный, как у кошки, полакомившейся сметаной.

Адам взглянул на ее лицо и сказал:

– Ты, случайно, не надышалась там каким-нибудь счастливым снадобьем, а?

– У меня появилась замечательная идея, – сказала Катринка.

– Имеет ли она какое-нибудь отношение к тому, чтобы заняться со мною любовью? – сказал он, складывая свои бумаги в портфель, стоявший рядом с кроватью.

Катринка забралась в постель и склонилась над Адамом, обхватив коленями его тело. Его руки обняли сначала ее шелковистые бедра, а потом медленно заскользили по ее ногам.

– Я объединю оба дела вместе, – прошептала она.

– Оба? – Его руки добрались до подола ее пеньюара и двинулись в обратный путь, на этот раз по ее обнаженным ногам, мускулистым и крепким от регулярных занятий лыжами и гимнастикой. На ощупь они были такими же шелковистыми, как и нежная ткань пеньюара.

Катринка продвинулась вперед, так что их губы оказались совсем рядом.

– Объединю создание фонда и отель, – продолжала она.

– Мне показалось, ты сказала, что у тебя нет времени? – Пальцы его правой руки на мгновение замерли на ее щеках, потом погладили кожу.

Ее темные густые волосы упали вниз, лаская его лицо, ее губы в медленных поцелуях касались его губ.

– Я смогу… если праздник в честь основания фонда совпадет с вечером в честь открытия отеля.

Адам засмеялся.

– О, это восхитительно! – Его пальцы продолжали продвигаться вперед, пока не нашли то местечко, которое искали. – Восхитительно.

Катринка с трудом перевела дыхание.

– Я тоже так думаю, – довольная, произнесла она и немного подалась вперед, так, чтобы расстегнуть пуговицы его пижамы. На его груди, покрытой мягкими черными волосами, рельефно вырисовывались мышцы. Она наклонилась и поцеловала его.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Очень.


Утром Катринка позвонила Дэйзи и сказала, что она с удовольствием возглавит комитет по созданию благотворительного фонда помощи обездоленным детям, но на определенных условиях. Эти условия были быстро приняты, и Катринка принялась за работу.

Она пригласила одного из лучших в Нью-Йорке специалистов по рекламе, чтобы вести дела в «Праге», усадила помощника Робина Догерти, смышленого восемнадцатилетнего парня из Бруклина, с симпатичным, усеянным веснушками лицом в той комнате отеля, которую она предназначила для офиса, установила третью телефонную линию и по рекомендации Робина приобрела самый современный компьютер. Катринка купила себе новый серый «мерседес»-седан и наняла шофера, Лютера Дрейка, высокого приятного чернокожего мужчину, у которого была жена, школьная учительница, и сын. Они жили в Укинзе.