Ивана Трамп - Только про любовь

К концу дня она выиграла сотню фунтов, а Марк проиграл пятьдесят.

– Ты выглядишь такой довольной, как будто ты выиграла миллион, – подсмеивался Марк.

– Я люблю выигрывать, – призналась Катринка.

– И я тоже, – сказал Марк с улыбкой, – но день еще не закончился. Хочешь пойти в оперу сегодня вечером?

– Мы сможем достать билеты? – спросила Катринка нетерпеливо.

– Думаю, что да, – заверил Марк с той же уверенной улыбкой. Его уверенность почему-то не раздражала ее, а удивляла. Ей было любопытно, к чему это приведет, но в данный момент она была согласна следовать за ним. Она не знала, как поведет себя, если он попытается зайти слишком далеко, но в то же время не представляла себе, что это может произойти.

Марк отвез ее в гостиницу переодеться и заехал за ней через час. Он тихо присвистнул от восторга, увидев ее в коротком прозрачном вышитом платье на шелковом чехле, со старинной бриллиантовой заколкой в темных волосах и бриллиантовыми серьгами.

– Мадам, вы умеете одеваться, – сказал он, подавая ей пальто.

– Ты тоже умеешь одеваться, – ответила Катринка, и он застенчиво улыбнулся. Он был одет в темный костюм от Армани, с жилеткой и пестрым галстуком Его манера одеваться была простой и неброской, как будто его мало интересовало, во что он одет, хотя все, что он носил, было дорогое и модное, подобранное с большим вкусом. Катринка с удивлением отметила, что она этого не замечала раньше.

Марк приехал не на «ягуаре», а на машине с шофером, который должен был отвезти их совсем недалеко – через Трафальгарскую площадь по Стрэнду в «Ковент-гарден».

– В детстве я видел в кино, что богатые всегда очень красиво одевались в оперу, – сказал Марк грустно, оглядывая толпу, которая поднималась по ступенькам оперы.

– Теперь бедные тоже ходят в оперу, – заметила Катринка. – Больше демократии.

– Судя по ценам, нет, – рассмеялся Марк.

Они слушали «Cavalleria Rusticana» с совершенно незнакомыми певцами. После оперы отправились в ресторан «Орсо», который находился неподалеку, поужинать, и сердце Катринки на секунду остановилось, когда они проходили мимо Сабрины. Она была с группой людей, среди которых был член парламента, один из гостей на дне рождения Карлоса.

– Привет, Сабрина! – сказал Марк.

– Господин ван Холлен, госпожа Грэхем! – с трудом произнесла Сабрина, стараясь скрыть удивление.

Они остановились. Марк беседовал с Сабриной и еще с кем-то из этой группы, в то время как Катринка изо всех сил старалась выглядеть спокойной. Наконец, через несколько минут, которые показались ей вечностью, Марк обнял ее за талию и увел за собой.

– Эта женщина – змея, – сказала Катринка с ненавистью, как только метрдотель усадил их за столик. – И ужасно ядовитая.

– Ты ничего не прочитаешь о нас завтра в газетах, если ты боишься этого. Ты ничего не прочитаешь о нас больше никогда, – заверил он.

Они немного поспорили об этом, и это было единственным, что огорчило их за весь день. Марк защищал право журналистов писать о том, о чем они пожелают, Катринка же убеждала его, что он вел бы себя по-другому, если бы он находился в менее защищенном положении.

– Как бы тебе понравилось прочитать о нас с тобой грязные выдумки этой коровы? – поинтересовалась Катринка.

– Мне плевать, – убеждал Марк. – Я беспокоюсь только о тебе.

– Если ты так заботишься обо мне, уволь ее. Потому что может случиться так, что в следующий раз я буду с кем-то другим и она почувствует себя свободной писать все, что ей вздумается, независимо от того, правда это или нет.

Когда каждому стало ясно, что другой не изменит свою точку зрения, решили объявить перемирие. Марк подвез ее к гостинице, вышел из машины, дружески поцеловал ее на прощание, но не предложил проводить ее до номера. Катринка, дойдя до двери, остановилась, затем повернулась, помахала ему рукой и, пожелав швейцару «спокойной ночи», вошла внутрь, удивленная тем ощущением одиночества, которое она вдруг испытала.

На следующее утро опять были розы, но на этот раз они были доставлены уже в ее номер. Марк снова позвонил опять, понимая, что она не может исчезнуть еще на один день, и поэтому пригласил ее только в театр и поужинать. Он отложил свой отъезд в Нью-Йорк еще на один день.

– Я не хотел просто так уехать, когда мы обижены друг на друга, – объяснил он.

– Я не обижена, – сказала Катринка, лукавя.

– А я обижен, – признался Марк.

Они пошли смотреть пьесу Давида Хара в Национальном театре, а затем поужинали у «Лангана». Они инстинктивно избегали «Аннабель», боясь столкнуться с теми людьми, которые начнут делать всевозможные предположения об их отношениях, когда они сами еще не могут их определить. Когда автомобиль подъехал к «Грэхему», Марк притянул ее к себе и поцеловал. Шофер, с каким-то удивительным шестым чувством, которое всегда восхищало Катринку, стоял снаружи и ждал, даже не пытаясь открыть дверь. Это был недолгий поцелуй, но он ошеломил их обоих.

– Почему у меня такое ощущение, как будто я ждал этого поцелуя много лет? – спросил он.

– Неужели? – спросила она. Он иногда заигрывал с ней, но это – всегда было легко, мимолетно, она никогда не принимала это всерьез. «Может быть, я ошиблась», – подумала она.

– А ты его не ждала, – произнес Марк с обычной искренностью. – Я если и ждал его, то никогда не осознавал этого. – Он наклонился к дверце, но не успел ее открыть, так как шофер распахнул ее и протянул руку, чтобы помочь Катринке выйти.

– Закрой дверь! – резко сказал Марк, притягивая Катринку к себе. Шофер быстро выполнил приказание, затем отошел от машины и уставился на дом в конце улицы, а швейцар в это время переключил свое внимание на выходящую из казино парочку, которой было нужно такси.

Марк откинулся на спинку, сложив руки на груди, и поглядел на удивленную Катринку.

– Поехали ко мне домой, – сказал он.

За прошедшие годы Катринка научилась отказывать мужчинам, когда они делали ей такие предложения, причем тактично, не обижая мужского самолюбия и даже не теряя, за редким исключением, поклонников. И она уже собралась было произнести один из таких ответов, но что-то остановило ее. В первый раз она не хотела сказать «нет».

– Послушай, – продолжал он, так как она не ответила ему сразу, – я понимаю, что тороплю события, что должен быть терпелив и поухаживать за тобой, посылать тебе цветы, дарить украшения…

– Я не хочу украшений…

– А я собирался подарить. Вчера вечером, когда я перестал на тебя сердиться, когда я понял, как я тебя хочу, то сказал себе: не торопись, никакой спешки. Но, черт возьми, я не могу так медленно. Больше не могу. Жизнь так коротка, Катринка. Слишком коротка. Я не хочу тратить ее на какие-то игры. Я хочу тебя. Я хочу любить тебя. А я не могу войти в эту гостиницу вместе с тобой, чтобы весь мир завтра не узнал об этом, и я вижу, что и ты не хочешь этого.

– Это из-за развода, – объяснила она. – Я не хочу проблем.

– Поэтому я и прошу тебя, поехали ко мне. – Он наклонился и поцеловал ее. – Поехали ко мне, – повторил он, прижимаясь губами к ее рту. Она задрожала. – Ты же хочешь этого, – настаивал он. – Скажи «да».

Ничего другого она сказать не могла. Он опустил руку на ее талию, поудобнее усадил поближе к себе и открыл окно.

– Отвези нас домой, – сказал он шоферу, который немедленно сел в машину и завел мотор. – Ты не пожалеешь об этом. – Марк, взяв Катринку за руку, прикоснулся губами к ее теплой шее, затем легкими поцелуями покрыл нежную кожу около уха. – Что бы еще ни случилось, я обещаю, ты не пожалеешь.

«Я действительно ни разу не пожалела», – подумала Катринка и потрогала брошку от Картье в виде леопарда, приколотую на лацкане костюма. Ее подарил ей Марк вместе со множеством других вещей за эти девять месяцев, как они стали любовниками; она получала от него цветы, одежду, украшения и, самое главное, его любовь: такую любовь, которую она искала многие годы, всеобъемлющую, равноправную, поддерживающую; такую любовь, которая позволяла различные мнения, которая уступала при необходимости, которая все понимала и все прощала. Катринка была убеждена, что такая любовь была у ее родителей.

Катринка делала все возможное, чтобы защитить эту любовь, прятала ее от любопытных глаз толпы, сохраняла ее в секрете от всех, кроме Робин, которая организовывала все их поездки, и Анны, которая готовила для них обеды и ужины, когда они тихо коротали время у нее дома, и, возможно, Сабрины, которая была слишком запугана, чтобы болтать. Катринка не могла забыть того собственнического выражения лица Адама, которое появилось только при одном подозрении, что у Катринки есть другой мужчина, и больше всего на свете желала, чтобы не было никаких проволочек с разводом. Необходимо было как можно скорее поставить Адама в такие условия, чтобы он не мог больше причинять ей зло, чтобы он как можно скорее исчез из ее жизни, навсегда.

Весной, после недели блаженства с Марком на принадлежавшем ему небольшом пустынном островке Гебридского архипелага, Катринка вернулась в Нью-Йорк и стала форсировать дело о разводе. К июню договоренность о разделе имущества была достигнута, и, согласно ей, она получила виллу в Кап-Ферра и наличными свою долю в нью-йоркской квартире, которая должна была быть выплачена ей в течение десяти дней, до двадцатого декабря, когда развод будет зарегистрирован. Двадцать первого они с Марком решили пожениться.

Но теперь… Она смахнула слезы с лица, взяла отчет агентства «Цейс» и просмотрела его вновь. Теперь… Неуверенность охватила ее. Как Марк отнесется к этому? Стоит ли подвергать опасности свое будущее? После всего?

Зазвонил телефон, и Катринка вздрогнула. Она подняла трубку, зная, что это звонит Адам, еще до того, как услышала его голос. Вернее, голос его секретарши.