Хантер сделал глубокий вдох и ждал, пока холодный воздух остудит его кровь. Ему следовало бы знать, что не стоило целовать ее вновь, но жестокая правда состояла в том, что он уже достиг точки, когда не мог больше отказывать ей и себе. Наблюдая за Джеммой во время праздника, он понял, что если останется еще хотя бы на один день, если проведет еще один лишний час с Джеммой, то утратит всякую осторожность и уложит ее в постель. Тогда уже не будет путей к отступлению. Он больше не найдет в себе сил покинуть ее.

Ему следовало бы спросить у нее имя святого, который поможет ему пережить следующий час. Ему чертовски хотелось уехать немедленно, не прощаясь. Но нужно было сначала собрать снаряжение и припасы. К тому же у него была родня. Они любили его. А это превыше всего!

Он обязательно должен вернуться назад в украшенный к Рождеству зал фактории и сообщить всем, что с первыми лучами рассвета уезжает. Он должен со всеми попрощаться, поцеловать Ханну и малышей, вытерпеть безутешные слезы Нетти и глубокую печаль в глазах Люси. Он должен проститься со всеми, отчетливо понимая, что скорее всего видится с ними в последний раз.

Глава 17

Верховья Миссури, март 1817 года

Мечта может обернуться холодной безлюдной пустыней, подобной снегу, отблескивающему бело-голубым под лучами весеннего солнца. Хантер верхом пересекал открытую равнину, ведя за собой вьючных мулов. Он все чаще прислушивался к звуку собственного дыхания, наблюдая за облачками пара, образующимися при каждом выдохе на резком холодном ветру.

Надвигалась буря. Хантер предчувствовал это, ощущал в воздухе. Множество раз он просыпался по утрам, чтобы двигаться вперед, и теперь даже рад был, что понадобилось искать место, чтобы укрыться от непогоды.

Щурясь от солнца, Хантер разглядывал тонкую белую полоску дыма, пересекавшую небо. Поблизости находились зимние становища индейцев племени мандан. Хантер уже проезжал мимо нескольких индейских селений и обнаружил, что здешний народ любопытен и охотно соглашается торговать. Он направил коня в сторону дыма, и вскоре дорога пошла вверх и вывела его к неглубокой лощине, зажатой между двух больших холмов, за которыми вдалеке высились горы. Дым поднимался из грубой трубы, сложенной из речных камней поверх строения, наполовину врытого в склон.

– Привет! – громко воскликнул Хантер, но не получил никакого ответа.

Только эхо его собственного голоса, разносившееся над холмами, да стрекот сороки в отдалении нарушали тишину долины. Хантер тронул коня и подъехал к жалкой лачуге.

Опасаясь, как бы ему не снесли голову, Хантер снова окликнул хозяев и расчехлил ружье, прежде чем подойти к двери. Кроме дыма, выходившего из трубы, там не наблюдалось никаких признаков жизни. Взявшись за ручку двери, Хантер крикнул еще раз. Внутри кто-то закашлял.

Хантер тронул задвижку и увидел, что она не заперта. Держа ружье наготове, он медленно отворил дверь. Хижина оказалась ненамного больше коптильни в Санди-Шолз. Полом служила холодная, плотно утрамбованная земля. Скудная самодельная мебель демонстрировала еще более жалкие способности хозяина по части обработки дерева. Тонкий кусок желтой кожи прикрывал единственное окно. Тусклый солнечный свет окрашивал засаленную оконную завесу, но почти не освещал лачугу.

В каморке стоял отвратительный запах загнивших, плохо обработанных кож, немытого тела, мочи и смерти. У задней стены стояла кровать. В первый момент Хантеру показалось, что она пуста. Потом он снова услышал кашель – слабый, скрежещущий звук. Он и сам-то едва мог дышать в таком смраде. Медвежья шкура, покрывавшая постель, едва заметно поднималась и опускалась, доказывая, что там кто-то есть.

Несмотря на огонь в очаге, в комнате было очень холодно. Хантер пересек землянку, чтобы посмотреть, что за человек лежит там при смерти, под медвежьей шкурой. Хриплый кашель снова нарушил тишину.

– Эй? – Хантер подошел ближе.

Слабый скрипучий голос послышался из-под шкуры:

– Если вы… пришли убить меня… скорее кончайте с этим.

В промежутках между словами больной судорожно дышал, хватая ртом воздух, но под конец совсем задохнулся.

Хантер подошел вплотную к постели и посмотрел на исхудалое, полное страдания лицо старика, в водянистых карих глазах которого застыла боль. Желтовато-серая кожа казалась неживой. Тонкие руки, напоминавшие вороньи лапы, были увиты синими венами, выступавшими подобно узлам на веревке. Рукава его кожаной куртки совсем почернели, одеревенев от грязи и дряхлости. Все в этом старике – его жидкие волосы, его кожа, его одежда – выглядело необыкновенно хрупким. Казалось, стоит лишь прикоснуться – ион рассыплется в золу.

– Я пришел не для того, чтобы вас убивать, – сказал Хантер, морщась от невыносимой вони.

– Тем хуже, – прошептал старик.

– Надвигается буря. Я искал место, где можно ее переждать. – Хантер задумался, сможет ли он продержаться в зловонной лачуге хотя бы час, не говоря уже о том, чтобы оставаться здесь все время, пока бушует ненастье.

– Пожалуйста… располагайтесь…

– Где у вас вода? Я дам вам напиться, – вызвался Хантер, взглянув на сухие, потрескавшиеся губы старика. Табачно-красные кровавые струйки засохшей слюны тянулись из углов его рта вниз по щеке. Грязное засаленное одеяло возле головы было покрыто пятнами крови. Хантер удивился, как старику удается поддерживать огонь в очаге.

Старик покачал головой:

– Не надо воды. Я не… не хочу больше… влачить это жалкое… существование… не хочу… больше тянуть… – От приступа кашля его истощенное тело согнулось, приподнявшись на кровати, а затем без сил опрокинулось назад.

Глядя на мучения старика, Хантер остро ощутил свою беспомощность. Он не в первый раз столкнулся со смертью. Его отец умер, когда ему было всего семнадцать. Несколькими годами позже его мать подхватила лихорадку, которая всего за три дня свела ее в могилу. В обоих случаях отсутствовало это изнурительное, медленное угасание. Быстрая случайная смерть – обычное явление на границе, где бесчисленные опасности подстерегают человека на каждом шагу. Хантер прежде никогда не думал о быстрой смерти как о великом благе, однако безмерные страдания этого старика натолкнули его на мысль, что подобной смерти он не пожелал бы даже собаке.

– Вы… один? – прохрипел старик.

Хантер кивнул и только потом смог произнести:

– Да. Меня зовут Хантер Бун.

– Родственник… Даниэля?

– Дальний.

– Никогда его не встречал. – Старик закрыл глаза. Он так долго лежал молча, что Хантер протянул руку и пощупал у него пульс, проверяя, жив ли он. – Я еще… не умер… к сожалению. Меня зовут… Чарли… Тейт. Чувствуйте… себя… как дома.

Когда старик снова закрыл глаза, сотрясаясь в новом приступе кашля, Хантер поднялся на ноги. Он пересек комнату и поставил свое ружье в угол у двери. Чарли Тейт все глубже погружался в мир страданий и боли, медленно пожиравший его.

Оглядев убогую каморку и ее скудное содержимое, Хантер решил отвести своего коня и мулов в стойло, выгрузить снаряжение, но оставить тюки снаружи. Он опасался, что, если внести их внутрь, в его вещи заползут клопы и вши, которыми кишела землянка.

Хантер подбросил в огонь остатки хвороста, еще валявшиеся возле очага, удивляясь, как умирающий старик вообще ухитрился его собрать. Выйдя за дверь, он с наслаждением подставил лицо обжигающему ветру и наполнил легкие свежим холодным воздухом, пытаясь избавиться от тягостных воспоминаний об ужасном зловонии, царившем внутри.

Разгрузка снаряжения и обустройство животных настолько стали частью его повседневной жизни, что не требовали от него ни больших усилий, ни напряжения мысли. Взяв удочку, Хантер направился к небольшой речушке, протекавшей поблизости. Ему крупно повезло, и он поймал две большие форели с чешуей, отливавшей всеми цветами радуги. Нанизав рыб на бечевку, он отнес их под навес, где оставил свой котелок.

Хантер развел костер на открытом месте между сараюшкой, куда поместил лошадей, и землянкой. Вскипятив воду, он сварил форель. Покончив с рыбой, Хантер внимательно осмотрел место между двумя строениями, раздумывая, нельзя ли соорудить здесь убежище для себя – с помощью ветвей и брезента смастерить навес, который соединил бы сарай с хижиной. Уж лучше ночевать здесь, чем в грязной каморке.

Хантер приберег немного рыбы для Чарли, хотя сомневался, что старик сможет съесть больше, чем кусочек или два. Подняв еще теплый котелок, он пожалел, что совесть не позволяет ему избежать возвращения в смрадную лачугу.

Там было тихо, как в обители смерти. Огонь почти погас. С котелком в руке Хантер остановился у постели, глядя на то, что оставалось от Чарли Тейта.

– Я приготовил форель. – Хантер заглянул в котелок.

Черный невидящий рыбий глаз смотрел на него оттуда.

Сухие губы старика шевельнулись.

– Я не могу… есть. Ничего… в горло не лезет.

Чувствуя полную беспомощность, Хантер поставил котелок на стол.

– Я все думал… – задыхаясь, произнес Чарли. – Человек… о многом думает… когда умирает. Кто вы… такой… Хантер Бун?

Три месяца назад Хантер думал, что знает ответ, теперь же сомневался, что он независимый одиночка, а не просто одинокий человек.

Он решил, что старику хочется с кем-то поговорить, что ему нужно занять чем-то свои мысли, чтобы отвлечься от боли.

– Я родом из Пенсильвании, перебрался в Кентукки. Нашел место на Миссисипи для семьи моего брата. Основал факторию. Когда туда начало прибывать все больше и больше народу, я почувствовал, что нужно двигаться дальше. Так я очутился здесь.

Старик дышал с трудом, хриплые прерывистые звуки вырывались из его горла.

– Страсть к путешествиям, – прошептал он.

– Видимо, так. – Хантер пожал плечами и подтащил стул к кровати. – Я не представляю себя ведущим оседлую жизнь.

– Не представляете?

– Нет, – ответил Хантер. Неясное смущающее чувство охватило его.

Чувство, которое он не осмеливался признать и не хотел даже думать о нем.