– Господи, Дейв, прошу тебя…

– И если твои родители, работодатель, коллеги, если они все решат отвернуться от тебя, вычеркнуть тебя из своей жизни, как родители вычеркнули твою сестру, ты не должна злиться, Кейси. Они имеют право защищать себя. Они имеют право проводить время с людьми, у которых имеется понятие о чести и совести, не то что у тебя.

– Дейв, умоляю…

– Да что ты говоришь? – делано удивился он.

Он внимательно разглядывал меня, но его глаза оставались пустыми. Я не знаю этого человека, который стоял там передо мной и который спит сейчас рядом. Может, я и себя плохо знаю.

– Ты умоляешь меня, Кейси? – повторил он. – Тебе нужна моя помощь?

Я не знала, что сказать. Было гораздо легче, когда он бесился. Лучше уж вытерпеть удары кулаком, чем уколы словами.

– Я хочу помочь тебе, – говорит он. – Тебе не обязательно превращаться в Мелоди. Я помогу тебе найти дорогу обратно. Если ты позволишь мне помочь тебе, никто ничего не узнает. Ты хочешь этого?

Я киваю, не в силах произнести ни слова.

– Хорошо. Я тоже этого хочу.

Он подходит ко мне, гладит меня по лицу тыльной стороной ладони. Я стою, словно каменная. Мне дурно.

– Мне нужна женщина, которую я полюбил. Она все еще здесь, я это знаю. И ты тоже это знаешь, не так ли?

Еще один кивок, еще одна слезинка.

– Хорошо, хорошо. Потому что, если мы хотим вернуть ее обратно, ты должна признать, что проблема существует. Ты должна признать, кем ты стала.

Я крепко зажмурилась. Я думала о Роберте Дейде. О его улыбке, о его теплых руках и добрых словах.

– Мне нужно, чтобы ты сказала это, Кейси. Я должен знать, что ты осознаешь всю глубину своего падения. Ты должна увидеть, в какую пропасть ты свалилась, чтобы мы начали вынимать тебя из этой ямы туда, где я… где все хотят тебя видеть.

– Дейв, – шепчу я. Его имя жжет язык, как кислота. – Пожалуйста, не надо…

– Скажи это, Кейси. Скажи это, чтобы мне не пришлось выставлять все это напоказ. Скажи это, чтобы мы могли вернуться обратно.

Я открыла глаза. Мне снова хочется покинуть свое тело. Хочется стать сторонним наблюдателем.

Но теперь я застряла в нем и не вижу выхода.

– Скажи это. – На его лице застыло ледяное ожидание.

Боль, ненависть, абсолютно бесполезный гнев, воспоминания о поцелуях Роберта Дейда, воспоминания о мире и покое… все это осталось в прошлом. Я сделала это; я отдала свою силу, свою свободу, свой моральный компас.

Так зачем цепляться за гордость, когда практически все уже потеряно?

– Дейв… – Я запнулась и начала снова: – Дейв… я шлюха.

И он улыбнулся, а я сжалась в комок.

Глава 2

Дейв не тронул меня той ночью. И это хорошо, потому что, если бы он попытался, я убила бы его. Я захотела бы сдержаться, но мне не всегда удается получить желаемое.

Например, я не собиралась оставаться с Дейвом, но он настоял. И я знаю почему. Он боялся, что я побегу к Роберту. Он хотел, чтобы я была под его наблюдением, чтобы он мог контролировать меня, держать на поводке.

Это странно, потому что всего несколько дней назад я сама желала быть под контролем, и мне было безразлично, какая часть этого контроля исходит изнутри, а какая снаружи. Пока я могла оставаться на выбранной тропе, все было в порядке. У меня было достаточно целей: успешная карьера, уважение тех, с кем я работаю и кого люблю… но самой большей моей целью было не стать Мелоди. Моя сестра отвергла все доступные ей пути. Она бежала сквозь лес, откидывая в сторону ветки, игнорируя острые шипы, которые царапают ей кожу, не замечая, как давит ногами живые существа.

Роберт сказал, что, если я предпочту ему Дейва, я предпочту тюрьму неизведанному. Я возразила, что мы все живем в своего рода тюрьме. По крайней мере, клетка, приготовленная мне Дейвом, золотая.

Но пока я стою над кроватью, глядя на мужчину, которого когда-то любила, я замечаю, насколько комната тусклая – в ней нет ни намека на золотое сияние.

Я вновь подумала о насилии. Представила, как прижимаю подушку к его лицу и не отпускаю. Сумеет ли он справиться со мной? Что, если нет? Смогу ли скрыть преступление?

Я побелела, шокированная этими жуткими мыслями. Еще нет и шести утра. Мне надо выбраться отсюда. Потому что, если Дейв прав, если я не в силах противостоять искушению, тогда у нас обоих проблемы.

Я пробираюсь к его гардеробу. Я так давно не проводила здесь ночи. Мы всегда спали у меня. От меня ближе до моего офиса, да и до его тоже. Но есть еще одна причина, по которой я предпочитаю свой дом. Мой дом… он дышит, он живой. Даже когда все было хорошо, я задыхалась в доме Дейва. Здесь всегда все на своих местах. Книги и диски расставлены по алфавиту, каждая простыня натянута по струнке, уголки ровно заправлены, словно в казарме.

Но время от времени он уговаривал меня остаться, и для тех случаев у меня была припасена здесь кое-какая одежда, включая спортивный костюм. Он мне даже полку отдельную выделил. Я разыскала в шкафу свои кроссовки и натянула их под мерный храп Дейва.


Выйдя на улицу, я припускаю так, словно за мной гонится полиция. От меня пахнет паникой, а не спортом.

Но, оказавшись вдали от ненавистного места, я замедляю темп. Сердце начинает стучать ровнее, я вхожу в ритм. Воздух свежий, яркий; с каждым шагом из-под кроссовок вылетают новые идеи.

Впервые я начинаю задаваться вопросом, а нет ли третьего пути. Другой тропки, на которой имеется пара-тройка кочек, но которая не ведет к пропасти. Если идти аккуратно, можно избежать большинства, если не всех ловушек. Сухие листья хрустят под моими ногами, когда я пробегаю мимо бледно-желтых и кремовых домиков Вудланд-Хиллз. Каждая лужайка идеально подстрижена, каждая дверь защищена собственной охранной системой.

Есть ловушки, и есть ловушки. Не думаю, что я смогу пережить унижение или боль, которую мой роман причинит родителям. И публичного краха моей карьеры мне тоже не вынести.

Они должны знать, что ты встала на колени и сосала его член, чтобы заполучить этот контракт.

Это неправда, это не имеет значения. Степень гарвардской школы, тяжелейшая работа и профессиональные успехи – все это пойдет коту под хвост под напором общественного мнения. Моя карьера будет похоронена на веки вечные.

А родители начнут упрекать себя и вычеркнут меня из своей жизни, как когда-то вычеркнули Мелоди.

Другие люди тоже подвергаются остракизму, например, женщины из стран с суровой моралью, которые настояли на своем и ушли от мужей, хотя такое считается там позором; мужчины, которые с гордо поднятой головой признавались, что они геи, прекрасно понимая, что от них отвернется сообщество, церковь, семья. Есть политические активисты, которые открыто выражают свои мысли, несмотря на то что все окружающие настаивают на приверженности линии партии.

Это герои нашего времени. Но у них имеется моральное превосходство; у меня его нет.

Я способная женщина с деловой хваткой; я могу многое вынести и остаться в живых. Но храбростью я никогда не отличалась.

Это откровение больно ранит меня. Если я не наберусь смелости, что тогда? Неужели трусость свяжет меня с Дейвом навсегда? Неужели я разрешу ему дотронуться до меня?

Когда-то я считала Дейва достойным любовником. Он нежный, заботливый… всегда смотрит в глаза, забираясь на меня. Всегда целует, поглаживая мои бедра, спрашивая разрешения войти внутрь.

Роберт никогда ничего не выпрашивал. Он убедился в том, что я знаю, – стоит мне сказать «нет», и он прекратит свои действия, но в остальном он свободен. Мне нравится, как он прижимает меня. Нравится, как он обездвиживает меня одним взглядом, прежде чем заявить на меня права, ворваться в меня…

…Любить меня.

Влюбляется ли Роберт в меня так же, как влюбляюсь в него я?

Я останавливаюсь посреди пустынной улицы. По спине течет пот. Я пробежала несколько миль, но усталости нет. Тело едва регистрирует мои усилия. Я сильная. Я трусиха.

Но еще я умная. В прошлом именно ум помогал мне открывать нужные двери.

Может, я сумею воспользоваться им, чтобы отпереть свою клетку.

Я щурюсь, спасаясь от восходящего солнца. Замечаю, как горит огнем и кровью на пальце обручальное кольцо, напоминая ад, в котором я горю. Я нехотя поворачиваюсь спиной к солнцу и возвращаюсь в свою тюрьму, полная новой, не настолько неистовой решимости.

Когда я открываю дверь, Дейв подозрительно смотрит на меня.

– Ты где была?

Я предъявляю ему для инспекции промокшую майку.

– Бегала, это же очевидно.

Он хмурится, ему явно не нравится мое раздражение. По его мнению, я имею право исключительно на послушание.

– Ты знаешь, как тебе повезло? – спрашивает он.

– Повезло? – не понимаю я.

– Я дал тебе второй шанс. Это больше, чем ты заслуживаешь.

Какая глупая угроза, клише из дешевых книг, но он может поспорить, что я слишком напугана, чтобы упрекнуть его в косноязычии или заметить, что мне не нужен никакой «шанс». Я просто хочу, чтобы он помолчал. Я без лишних слов прохожу мимо него и начинаю подниматься по лестнице, но где-то на полпути останавливаюсь и поворачиваюсь:

– У меня есть вопрос.

– Да?

– Ты нашел меня в бухте?

– Так.

Я спускаюсь в гостиную. Опускаю очи долу, надеясь на то, что униженным видом выужу у него нужные сведения.

– Ты должен знать, что на яхте ничего не было. Я остановила все это до того, как ты позвонил. Мы поехали в бухту, чтобы покончить с этим.

Он мне не верит. Правда пронизана теми же интонациями, что и ложь, поэтому он отвергает ее.