– Это тебе, – бормочет он, выключает свет и, как во сне, уходит.

Я подношу трубку к уху и слышу ровно три слова, которые никто не хочет слышать по телефону среди ночи.

– Произошел несчастный случай.

Душа уходит в пятки, в ушах звенит, и я жду – с кем. Яэль. Даниэль. Фабиола. Ребенок. Очередное уменьшение семьи, которого я не вынесу.

Но звонящий все не смолкает, через минуту мое дыхание расслабляется, я начинаю понимать, о чем речь. «Велосипед» и «мотоцикл», «нога» и «перелом», «спектакль» и «экстренная ситуация», и я понимаю, что это не тот несчастный случай, которого я испугался.

– Йерун? – наконец спрашиваю я, кто же еще? Мне хочется смеяться. Не потому, что это смешно, а от облегчения.

– Да, Йерун, – резко отвечает Линус. Неуязвимый Йерун сбит пьяным мотоциклистом. Он уверяет, что и в таком виде сыграет, в гипсе. Может, и сможет, но в следующие выходные. А в эти? – Вероятно, придется все отменить, – говорит Линус. – Приходи в театр срочно. Петра хочет посмотреть, на что ты способен.

Я тру глаза. Сквозь жалюзи пробивается свет. Все-таки, уже не полночь. Линус приказывает мне быть в театре – а не на сцене парка Вондела – в восемь.

– День будет длинный, – предупреждает он.

* * *

Когда я прихожу, Петра с Линусом едва замечают меня. Черноглазая Марина смотрит уставшим и полным сочувствия взглядом. В руках у нее рогалик, она отламывает половину и предлагает мне.

– Спасибо, – говорю я. – Поесть я действительно не успел.

– Я так и подумала.

Я сажусь на край сцены рядом с ней.

– Так что случилось?

Она выгибает бровь.

– Карма настигла, – Марина убирает прядь волос за ухо. – Йерун любит хвалиться своей безупречностью, я сколько раз это слышала, но раньше ничего подобного не происходило. – Она стряхивает крошки с коленей. – Но над судьбой нельзя столько потешаться безнаказанно, она непременно посмеется последней. Проблема только в том, что пострадал не только он. Возможно, вся труппа останется не у дел.

– Не у дел? Я думал, это только на сегодня.

– Йерун на этих выходных точно не сможет играть, а потом, даже если у него выйдет выступать в гипсе, который ему в любом случае носить еще полтора месяца, надо будет менять всю расстановку. Плюс вопрос со страховкой. – Марина вздыхает. – Возможно, проще будет все отменить.

На этих словах на мои плечи обрушивается огромная тяжесть. Значит, на мою долю тоже досталось.

– Кажется, я уже готов поверить в проклятье «Макерс», – говорю я ей.

Марина смотрит на меня взволнованно и сочувственно. Она вроде бы собирается сказать что-то еще, но тут Петра вызывает меня на сцену.

Линус выглядит совершенно несчастным. Зато Петра, обычно вспыхивающая по любому поводу, спокойна, окутана облаком сигаретного дыма, словно статуя во время пожара. И я понимаю, что она неспокойна. Она сдалась. Уже сбросила сегодняшний день со счетов.

Я залезаю на сцену. Набираю в легкие воздуха.

– Что делать? – спрашиваю я.

– Все остальные пока на паузе, прогоним целиком позже, – отвечает за нее Линус. Сейчас нам нужно, чтобы ты отыграл свои диалоги с Мариной. Посмотрим, что из этого выйдет.

Петра тушит сигарету.

– Начнем сразу со второй сцены первого акта с Розалиндой. Я буду читать за Селию. Линус – за Ле-Бо и Герцога. С места перед борьбой, первым вступает Ле-Бо.

– «Господин состязатель, принцессы зовут вас?»[73] – спрашивает Линус. Петра кивает.

– «Почтительнейше исполняю их приказание», – читаю я следующую реплику Орландо.

Все они смотрят на меня с удивлением.

– «Молодой человек, вы вызвали на бой Карла, борца?» – спрашивает Марина в роли Розалинды.

– «Нет, прекрасная принцесса, он вызвал всех желающих. Я только пришел, как другие, померяться с ним силою моей молодости», – отвечаю я, не хвастливо, как Йерун, мою браваду сдерживает неуверенность, которую, как я откуда-то знаю, должен испытывать Орландо.

Я сотни раз произносил этот текст, репетируя с Макс, но раньше для меня это были лишь строчки из пьесы, я никогда не задумывался о том, что за ними стоит – не приходилось особо. Как несколько месяцев назад на прослушивании в моем сознании ожил монолог Себастьяна, так и сейчас слова приобрели смысл. Стали знакомым мне языком.

Мы продолжаем, и я дохожу до реплики «Я не причиню никакого огорчения моим друзьям, потому что у меня нет друзей, которые стали бы оплакивать меня; я не сделаю никакого вреда свету, потому что в нем я ничего не имею». Говоря это, я чувствую, как горло сдавило от избытка эмоций. Я понимаю значение этих слов. Первым делом мне хочется проглотить это чувство, но вместо этого я начинаю дышать им, и оно направляет мою игру.

К моменту самой борьбы, где мне надо пантомимой изображать схватку с невидимым врагом, я уже чувствую себя свободно и легко. Я хорошо помню эту часть. Орландо побеждает в поединке, но по большому счету проигрывает. Его вышвыривают из герцогства и предупреждают о том, что его хочет убить собственный брат.

Сцена заканчивается. Петра, Линус и даже Марина пристально и молча смотрят на меня.

– Продолжаем? – спрашиваю я. – Второй акт? – Они кивают. Линус читает за Адама, когда и эта сцена закончена, Петра откашливается и просит начать с начала, со вступительного монолога Орландо, с того, который я провалил на втором прослушивании.

В этот раз я не проваливаюсь. Снова молчание.

– Текст, видно, помнишь без подсказок, – наконец произносит Линус. – А расстановку?

– Тоже помню.

Они как будто поверить не могут. А чем же я, по их мнению, занимался все это время?

Грел скамейку запасных, думаю я. Может, меня их шок и не должен так удивлять. Ведь я сам так считал, нет?

* * *

Петра и Линус говорят, что мы с Мариной можем идти, а им надо кое-что обсудить. Если они решат, что есть смысл продолжать, после обеда мы будем репетировать пьесу целиком с полным актерским составом, а мне помимо этого вечером придется еще и провести техническую репетицию с одним Линусом.

– Не расслабляйся, телефон не выключай, – говорит он, похлопывая меня по спине, смотря чуть не отеческим взглядом. – Скоро позвоним.

Мы с Мариной отправляемся в ближайшее кафе пить кофе. Идет дождь, окна запотели. Мы садимся за столик. Я рисую на окне кружочек. Напротив нас, на другом берегу канала, тот самый магазинчик, где я купил «Двенадцатую ночь». Он только открывается. Я рассказываю Марине о том, как у дяди спустило колесо, как я случайно туда заглянул, и обо всей череде случайных совпадений, которые привели к тому, что я стал дублером Йеруна, а теперь, возможно, сыграю Орландо.

– Это не имеет никакого отношения к тому, что ты показал только что. – Она качает головой и улыбается настолько дружелюбно, что я уже не чувствую себя тенью в труппе. – Ты скрывал от нас свой талант.

Я и не знаю, что сказать. Может, я и от себя его скрывал.

– Скажи ему. – Она показывает на магазинчик. – Тому парню, который рассказал тебе о постановке. Если ты будешь играть, отчасти это благодаря ему.

Если это случится, мне придется сказать многим.

– Ты бы сам разве не хотел такое узнать? – продолжает Марина. – О том, что какой-то твой незначительный поступок сильно изменил чужую жизнь? Как там это называется? «Эффект бабочки»?

Я наблюдаю, как продавец открывает магазин. Надо это сделать. Получается, что с человеком, которому мне искренне хотелось бы рассказать, и который таинственным образом тоже со всем этим связан, который привел меня сюда, я поделиться не смогу.

– Раз уж дело дошло до признаний, – говорит Марина, – должна сказать, что ты меня с самого начала заинтриговал, такой таинственный актер, который держится в стороне, о ком никто не слышал, но который достаточно хорошо себя показал, чтобы его взяли дублером.

Достаточно хорошо? Я думал, наоборот.

– У меня строгое правило не заводить сценических романов, – продолжает она. – Никки твердила, что ради тебя можно сделать исключение, потому что на сцену ты не выйдешь, ты всего лишь дублер. Теперь, может, и выйдешь, но я заинтригована еще больше. – Марина снова интимно улыбается. – Пьесу либо отменят сегодня же, либо выступления закончатся через три недели, как бы то ни было, потом, может, пообщаемся поближе?

У меня кровь все еще вскипает от мыслей о Лулу, это как наркотик, от которого пока не отошел полностью. Марина – не Лулу. Но даже Лулу не Лулу. А Марина классная. Кто знает, как может повернуться?

Я уже готов сказать, что когда спектакль закончится – с удовольствием, но меня перебивает телефонный звонок. Она бросает взгляд на номер, отобразившийся на экране, и улыбается.

– Это звонок самой судьбы.

Сорок три

Мне так много предстоит сделать. Днем репетиция всем составом. Потом технический прогон. Еще мне нужно зайти в квартиру, кое-что взять, рассказать все ребятам. И Даниэлю. И Яэль.

Брудье только просыпается. Я, задыхаясь, делюсь новостями. Я даже не успеваю закончить, как он звонит нашим друзьям.

– А маме ты сказал? – спрашивает он, повесив трубку.

– Сейчас буду звонить.

Я высчитываю разницу во времени. В Мумбае еще нет пяти, значит, Яэль должна быть на работе. Так что я пишу ей по электронке. Даниэлю тоже. Под конец я отсылаю сообщение и Кейт, рассказываю про несчастный случай Йеруна и приглашаю ее прийти уже сегодня, будто она тут рядом. Я даже говорю, что она может у меня остановиться, и даю адрес.