«Есть кто-нибудь?» – зову я. По-голландски. По-английски. Пытаюсь вспомнить испанский, но слова путаются. Я даже не понимаю, произношу ли я что-нибудь, на площади очень шумно, моего слабого голоса никто не услышит.

Я жду, что в дверь постучат, предложат воды, сменить простыни, холодный компресс, положить мягкую ладонь на лоб. Но никто не приходит. Это хостел, никакого обслуживания, а я заплатил сразу за две ночи.

Очередной позыв, ничего не выходит, только слезы. Мне двадцать один год, а я до сих пор плачу, когда блюю.

Наконец меня спасает сон. Потом я просыпаюсь и вижу ее. Она так близко. И я думаю лишь: «Если ты вернулась, оно того стоило».

«Кто о тебе теперь заботится?» – спрашивает она, и ее шепот похож на прохладный ветерок.

«Ты, – шепчу я в ответ. – Ты обо мне заботишься».

«Я стану для тебя той девушкой из горной деревушки».

Я тяну к ней руку, но она пропадает, а комната заполняется другими: Селин, Ана-Лусия, Кайла, Сара, девчонка с личинкой, и еще, и еще… Фрэнк из Риги, Джанна из Праги, Йоссра из Туниса. И все они начинают говорить.

«Мы о тебе позаботимся».

«Уходите, мне нужна Лулу. Скажите ей, чтобы вернулась».

«Зеленые черепахи, красная кровь, синее небо, двойное счастье, ля-ля-ля!..» – распевают они.

«Нет! Все не так! Там другое стихотворение!»

Но я уже не могу вспомнить, как было на самом деле.

«Она бросила тебя в таком состоянии».

«Я о тебе позабочусь».

«Французская шлюха».

«Звони, если что понадобится».

«Хочешь, поделюсь с тобой?»

«Прекратите!» – ору я.

«Держи руль!» – это кричит Кейт. Только я не вижу никакого руля, и, как во всех моих кошмарах, у меня снова возникает ужасное чувство, что я сейчас разобьюсь.

«Нет! Прекратите. Прочь! Все! Вы ненастоящие. Никто! Даже Лулу». Я плотно зажимаю глаза, накрываю голову пропитанной потом подушкой и скрючиваюсь в позу зародыша. И наконец, наконец, наконец-то я засыпаю.

Я просыпаюсь. Кожа холодная. Небо пурпурное. Не знаю, что это – закат или рассвет, надолго ли я вырубился. Я достаточно соображаю, чтобы вспомнить, что я должен вернуться в Канкун, к Бруджу, а потом лететь домой, в Голландию, и мне надо бы как-то дать другу знать, что ему, возможно, придется делать это без меня. Я свешиваю ноги с кровати. Комната плывет, но не переворачивается. Я с трудом поднимаюсь: как ребенок или старик, маленькими шажками выхожу в фойе.

В углу находится интернет-кафе, там можно позвонить. У меня такое ощущение, будто я несколько месяцев просидел в темноте, глаза от мониторов очень болят. Я даю денег, прошу телефон, меня направляют к компьютерам с гарнитурами. Я открываю записную книжку. Из нее выпадает визитка Кейт с красной надписью «ТЕАТР ГВАЛТ».

Я начинаю набирать номер. Цифры расплываются, я не уверен, правильно ли набрал код, да и все остальное.

Я слышу металлический гудок, потом голос: издалека, как из тоннеля, но это точно она. Когда я ее слышу, невидимая рука сжимает мне горло.

– Алло. Алло? Кто это?

– Ма? – выдавливаю я.

Молчание. Когда она называет меня по имени, мне хочется плакать.

– Ма, – снова повторяю я.

– Уиллем, где ты? – говорит она четко, официозно, по-деловому, как всегда.

– Я потерялся.

– Потерялся?

Мне и раньше доводилось заблудиться – в каком-нибудь новом городе, где для меня нет никаких ориентиров; я просыпался в незнакомых кроватях, не сразу догоняя, где я и с кем. Но теперь я понимаю, что тогда я не был потерян. Это называлось как-то иначе. А сейчас… я хоть и знаю точно, где нахожусь – в хостеле на центральной площади Мериды, в Мексике, – но я впервые остался без якоря, и меня унесло.

Тишина длится очень долго, я начинаю опасаться, что связь прервалась. Но тут Яэль говорит:

– Прилетай ко мне. Я куплю тебе билет. Приезжай.

Я не это хотел услышать. Я хочу – до боли хочу, – чтобы она сказала: «Возвращайся домой».

Но она не может меня туда позвать, ведь дома больше нет, я не могу туда вернуться. Так что на данный момент это самый лучший вариант.

Двадцать один

ФевральМумбай, Индия

Эмираты 148

13 февр.: 14.40 Амстердам – 00.10 Дубай

Эмираты 504

14 февр.: 03.55 Дубай – 08.20 Мумбай

Хорошо долететь.

Этим письмом, содержащим маршрут моего путешествия, ограничивается вся наша с Яэль переписка с прошлого месяца, когда я вернулся из Мексики. Когда я прилетел из Канкуна, мне позвонил дружелюбный представитель турагентства по имени Мукеш и попросил предоставить копию паспорта. Через неделю я получил от него эту информацию, и на этом она замолчала.

Я стараюсь не приписывать этому никаких лишних значений. То Яэль. А это я. Самое благовидное объяснение – это что она отказалась от пустой болтовни, чтобы нам было о чем говорить предстоящие… две недели, месяц, полтора? Не знаю. Мы это не обсуждали. Мукеш сказал, что билет будет действителен в течение трех месяцев и что, если мне понадобится помощь в том, чтобы организовать перелет до Индии или из нее, надо связаться с ним. Этому я тоже стараюсь никаких значений не приписывать.

В очереди на иммиграционный контроль я начинаю подергиваться от нервов. Я купил в дьюти-фри «Тоблерон» (для Яэль) и съел его, как только самолет сел в Мумбае, но это, кажется, не помогло. Очередь продвигается медленно, какая-то индианка в сари пихает меня сзади своим огромным животом, будто это может ускорить. Я уже готов поменяться с ней местами. Чтобы она не толкалась и чтобы это затянулось как можно дольше.

Зал прилетов в аэропорту похож одновременно на орбитальную станцию и на что-то библейское. Он новый, современный, но в зале полно людей, которые, кажется, все свои жизни погрузили на металлические тележки. Пройдя таможню, я сразу понимаю, что Яэль здесь нет. Дело не только в том, что я ее не вижу, хотя это так и есть. Я просто вдруг запоздало понимаю, что она и не обещала меня встретить. Я просто решил, что это само собой разумеется. А с моей матерью ничего не разумеется.

Мы уже почти три года не виделись. И она сама меня позвала. Я хожу туда-сюда по залу. Люди вокруг кишат, толкаются, пихаются, будто несутся к невидимому финишу. Но Яэль тут нет.

Я, настоящий оптимист, выхожу на улицу, проверить, может, она ждет меня там. Утреннее солнце такое яркое, что глазам больно. Я жду десять минут. Пятнадцать. Моей матерью и не пахнет.

Таксисты и носильщики, как гладиаторы, сражаются за клиентов. На меня они шикают. Я таращусь на увядший листок, на котором напечатан мой маршрут, словно там вдруг появится что-то новое.

– Вас встречают?

Передо мной стоит мужчина. Или мальчик. Нечто среднее. Он вроде бы моего возраста, но глаза такие старые.

Я снова осматриваюсь вокруг.

– Кажется, нет.

– Такси нужно?

– Кажется, да.

– Докуда?

Я вспоминаю адрес, который трижды вписывал в иммиграционные документы.

– «Бомбей Роял». В Колабе. Знаете?

Он то ли кивает, то ли качает головой, не очень-то убедительно.

– Я повезу.

– Вы таксист?

Он снова делает такой же жест головой.

– Где чемодан?

Я показываю на маленький рюкзак за спиной.

Он смеется.

– Как Курма.

– Еда?

– Нет. То корма. Курма – это одна из реинкарнаций бога Вишну, черепаха, которая носит свой дом на спине. Но если хотите корму, могу показать хорошее место.

Парень говорит, что его зовут Пратик, и уверенно выводит меня через толпу, мимо гаража в аэропорту, на пыльную стоянку. С одной стороны – взлетно-посадочная полоса, с другой – высокие здания и еще более высокие краны, качающиеся на ветру. Пратик находит машину – у нас бы ее назвали винтажной, но когда я делаю ей комплимент, он недовольно кривит лицо и говорит, что она дядина и когда-нибудь он купит себе собственную, заграничную, «Рено» или «Форд», а не какую-нибудь «Матури» или «Тату». Он дает тощему пыльному пацаненку, охранявшему тачку, несколько монет и открывает заднюю дверь. Я бросаю туда рюкзак и пытаюсь открыть переднюю. Пратик велит мне подождать и путем шумных и сложных манипуляций открывает ее изнутри, скидывая с пассажирского сиденья кипу журналов.

Машина вздрагивает, оживает, и медная статуэтка, приклеенная к приборной панели – слоник с улыбкой вечного изумления, – начинает свой танец.

– Это бог Ганеша, – поясняет Пратик, – устраняет препятствия.

– Где же ты был в прошлом месяце? – спрашиваю я у фигурки.

– Тут и был, – торжественно отвечает Пратик.

Мы выезжаем из аэропорта, едем мимо горстки полуразвалившихся домишек, потом выбираемся на автомагистраль, построенную на возвышении. Я высовываю голову из окна. Пока жара приятная, но это еще не предел, предупреждает Пратик. Сейчас зима; будет становиться жарче до июня, начала сезона дождей.

Пратик показывает мне достопримечательности. Известный храм. Паукообразный мост над бухтой Махим-бэй.

– Тут живут многие звезды Болливуда. Студии здесь рядом, в районе аэропорта. – Он тычет большим пальцем за спину. – У кого-то дома и в Джуху, и в Малабар-хилл. У кого-то даже в Колабе, там, где вы останавливаетесь. Там расположен отель «Тадж-Махал». Анджелина Джоли, Брэд Питт, Роджер Мур, Агент 007 и все американские президенты там останавливались.

Поток машин растет, мы сбавляем скорость, Ганеша перестает танцевать.

– Какой у вас любимый фильм? – интересуется Пратик.

– Один трудно выбрать.

– Какой смотрели последний?

Во время перелета я начинал штук пять, но из-за нервов не мог сконцентрироваться ни на одном. Наверное, последний фильм, который я посмотрел целиком, это «Ларец Пандоры». С него и началась вся эта потеха, которая вылилась в ту ужасную поездку в Мексику, а она, как ни смешно, привела меня сюда. Лулу. Раньше она была от меня далеко, а теперь еще дальше. Между нами уже не один, а два океана.