– Гэв, я не могу позволить тебе это делать.

– Ты говоришь, что любишь меня больше всего, но даже не уйдешь с этой дурацкой работы. Что мне думать, Грейс?

– Эй, – я подхожу ближе, обхватываю твою талию руками, – я люблю тебя больше всего.

– Да. Конечно.

Ты отстраняешься и идешь к двери.

– Гэвин! Да ладно тебе.

Но ты просто уходишь.

Позже, лежа в постели, я смотрю на планки, поддерживающие двухъярусную кровать надо мной. Несколько светящихся в темноте звездочек все еще приклеены к дереву. Я вспоминаю, как наклеила их, когда мы впервые сюда переехали. Они больше не светятся. Теперь они просто дешевый пластик.

В мое окно стучат. Я медленно откидываю одеяло. Не знаю, хочу ли я разговаривать с тобой прямо сейчас.

Я открываю окно, и ты смотришь на меня с раскаянием. Я отхожу назад, и ты перелезаешь через карниз в комнату.

– Я не должен был уходить от тебя, – шепчешь ты. – Прости. – Мы садимся на кровать, и ты берешь меня за руки.

– Ты подумала… об этом? – спрашиваешь ты.

Я киваю:

– Да.

– И…

– Гэв, я не брошу свою работу. И это отстойно, что ты мне не веришь…

– Как мне верить тебе, когда ты нарушаешь правила, которые мы приняли? Мы сказали, что не будем касаться представителей противоположного пола, а потом ты взяла и поцеловала Кайла…

– В сценке на уроке!

Не могу поверить, что ты снова это вспоминаешь.

– А потом позволила Мэтту, блин, обнимать тебя…

Я прижимаю ладонь к твоим губам.

– Гэвин, мои родители!

Ты закрываешь глаза, и я убираю руку.

– Я не хочу ссориться, – шепчу я.

Ты бросаешь на меня злобный взгляд.

– Тогда перестань там работать.

Я не отвожу взгляд:

– Нет.

Мне так приятно говорить тебе это слово. Кажется, ты собираешься что-то еще сказать, но потом просто качаешь головой.

– Хорошо, Картер. Ты выиграла.

Я наклоняюсь вперед и целую тебя, великодушная в своей победе.

– К тому же что бы ты делал без бесплатных печенек?

– Хороший аргумент, – говоришь ты неохотно. Потом снимаешь ботинки и забираешься на кровать вместе со мной. – Расскажи, почему ты плакала.

И вот так просто мы больше не ссоримся, а снова влюблены. Ты крепко обнимаешь меня, пока я рассказываю тебе о маме. Интересно, прижимается ли она сейчас к Великану или лежит одна с краю кровати с открытыми глазами.

– Мне так жаль ее, – шепчу я.

У нее нет того, кто прогонит все тучи и сделает так, что выйдет солнце. У нее нет тебя. Я обнимаю тебя крепче, покрываю поцелуями твое лицо.

– За что это? – Я слышу улыбку в твоем голосе.

– Просто так, – говорю я.

Ты прижимаешься губами к моему лбу, и вскоре твое дыхание становится ровным и мягким.

Я же лежу долгое время без сна, прислушиваясь к биению твоего сердца.



Глава 27


С тех пор как я отказалась уйти с работы, мы ссоримся каждый раз – отношения с тобой стали ходьбой по туго натянутому канату весь день, каждый день. Я все время готовлюсь к падению. Если я не отвечаю на звонок или СМС сразу же, ты злишься. Я поменяла пароль на телефоне, потому что боялась, что ты увидишь письма от Нат и Лис. Они начали настоящую кампанию, целью которой является мой разрыв с тобой. А также это типа тест, чтобы проверить, так ли ты чрезмерно ревнив, как они говорят. Однажды ночью, когда мы сидим в ресторане, я иду в туалет и специально оставляю телефон на столе. Когда я возвращаюсь, ты кипишь.

– Что ты пытаешься от меня скрыть? – говоришь ты.

– Это была проверка, – отвечаю я. – И ты ее провалил.

Я отказываюсь говорить тебе пароль, мы рано заканчиваем свидание и не разговариваем три дня.

– Покончи с этим дерьмом, – говорят Нат и Лис.

Не могу. Я просто… Не могу. Люди, которые делают друг друга такими несчастными, должны расстаться. Это очевидно. Но каждый раз, когда я думаю, что готова это сделать, происходит что-то хорошее. Что-то, что напоминает мне, почему ты моя родственная душа, например, ты убеждаешь управляющего аудиосистемой торгового центра разрешить тебе спеть мне песню вживую в одну из моих смен в «Медовом горшочке».

– Внимание всем в торговом центре. Эта песня посвящается моей любимой пирожнице.

Мэтт и я смотрим друг на друга. Он говорит одними губами:

– Какого черта?

– Думаю… – Играют первые аккорды «Гимна», и я знаю, что это ты. – Это Гэвин.

– Позволь мне стать твоим гимном, детка, позволь мне стать твоей песней, – поешь ты.

Клиентка в очереди машет в сторону громкоговорителей над нами:

– Знаете этого молодого человека?

Я краснею и киваю:

– Этой мой парень.

– У него красивый голос, – говорит она.

Я улыбаюсь, гордая:

– Да.


На дворе середина февраля – только четыре месяца осталось до выпуска, и теперь, когда репетиции весенней пьесы в полном разгаре, у нас не так много времени на свидания. Я понимаю, что чувствую облегчение, когда не вижу тебя, и знаю, это плохой знак. Но я все еще не могу от тебя отказаться. Я принесла самую большую жертву в своей жизни ради тебя, когда не отправила документы в Университет Нью-Йорка. Это должно чего-то стоить.

В школе мы ставим «Двенадцатую ночь» Шекспира – одну из моих самых любимых пьес. Мама мисс Би заболела, и она часто просит меня заменить ее, раз я помощник режиссера. Я наслаждаюсь каждой секундой: кастинг, репетиции, индивидуальная работа с актерами, встречи с командой и дизайнерами. И я осознаю кое-что важное о себе, чего я раньше не знала, или, может, это раньше не было так: мне нравится быть режиссером, потому что это только мое занятие. И мне нравится иметь что-то, никак не связанное с тобой. Из-за этого я снова чувствую себя… самой собой.

Через несколько недель после начала репетиций я еду в Эшленд в Орегоне. Это специальная поездка для детей из театрального кружка, которая проводится лишь раз в четыре года. Раз вся моя зарплата уходит на оплату ренты, мне пришлось занять деньги на поездку у бабушки. «Я не хочу, чтобы ты мне их возвращала, – говорит она. – Это будет наш маленький секрет». Еще одна причина, по которой бабушка – мой самый любимый член семьи. Целую неделю мы будем погружаться в мир Шекспира, посмотрим несколько спектаклей, примем участие в мастер-классах и – самое лучшее – проведем время в городе, созданном для поклонников театра, особенно британского.

Ты рассержен, что я отправляюсь в эту поездку. Она начинается сразу после Дня святого Валентина, который вместо того, чтобы стать слащавым днем любви, стал годовщиной твоей попытки самоубийства. Ты повел меня ужинать, но все время отвлекался и не был полностью трезв. Я (по глупости) заметила, что у поездки идеальное время, потому что нам хорошо бы немного побыть наедине. Теперь ты уверен, что я хочу расстаться с тобой, когда вернусь. Ты просил меня не ехать, сказал, что отвезешь меня туда после окончания школы. «Мы важнее, чем эта поездка, – сказал ты. – Мне нужно выступать на концертах. Ты нужна мне там». Но я не отступаю.

На следующее утро я хватаю свой чемоданчик и несусь на школьную парковку, опаздывая из-за того, что полночи переживала из-за нас. Так как я прибываю одной из последних, то приходится сесть с Гидеоном Полсоном, а не сзади с Нат и Лис. Я с ним практически не разговаривала до начала репетиций «Двенадцатой ночи», но он играет графа Орсино, одну из главных ролей, так что мы немного лучше познакомились за семестр. По правде говоря, мы стали очень хорошими друзьями, но тебе я об этом не рассказываю. Гидеон поддерживает меня и помогает справляться с остальными, когда мисс Би нет рядом, а также он помогает учить слова актерам, которым сложно дается текст. Раньше он был ботаником из хора, но перешел в театральный кружок в январе, и теперь он – часть нашей маленькой группы. Невероятно, что совместная постановка спектакля так быстро сближает.

Гидеон – свой человек. Нам в целом нравятся одинаковые вещи, кроме того, что он одержим мангой и фильмами про кунг-фу, к которым я равнодушна. Но это нормально, потому что ему нравится Radiohead, он читает еще больше меня и хочет однажды отправиться в путешествие по миру. Когда наш автобус проезжает засушливую Калифорнийскую долину и выезжает на свежую зеленую траву Северной Калифорнии, мы низко сползаем на свои сиденья, склонив головы друг к другу, создавая воображаемый маршрут для кругосветного путешествия.

– Итак, – говорит он, поднимая очки, съезжающие с носа. – Нам нужно принять важное решение. Швейцария или Прага?

– Прага не обсуждается, – говорю я.

– Что, правда? И почему же?

– Во мне есть чешская кровь. В одном из маленьких городов там стоит статуя одного из моих предков.

Гидеон кивает, весь такой деловой, и добавляет Прагу в маршрут.

– Справедливо, – говорит он. – Я не встану на пути открытия своих корней. Но раз ты сделала этот выбор, тогда у меня первый ход в Азии.

– Естественно, – говорю я.

Он смотрит на телефоне хостелы, и мы узнаем, что в Азии дешевле вместе снять комнату в гостинице, так как у них нет хостелов.

– Ты обычно спишь, развалившись на всю кровать? – спрашиваю я.

Он ухмыляется:

– О да. Лучше бы тебе захватить спальный мешок.

И в этот момент я понимаю, что мы флиртуем друг с другом. У меня легкомысленное, похожее на порхающих бабочек чувство, которое обычно возникает рядом с тобой, и внезапно я осознаю, что мое колено касается колена Гидеона, и я обращаю внимание на то, как его волосы завиваются прямо над ухом. На нем футболка, покрытая китайскими иероглифами, и он написал «НА ХРЕН ВОЙНУ» на носках своих кед, и этот наряд так четко его характеризует: ботаник, борющийся с предрассудками. Мне нравится тот факт, что у него с собой большая сумка через плечо, а не рюкзак. Это дополняет образ хипстера/ученого. Мне нравятся стильные парни, ты тому доказательство.