Я улыбаюсь и выдаю кое-что из «Аренды» моим не очень-то красивым голосом: «Говорят, что у меня самая лучшая задница за Четырнадцатой улицей, это так?»

– Это не шутка, Грейс. Если я снова это увижу, мне придется принять меры.

Я почти смеюсь:

– Принять меры? Что это, «Вестсайдская история»? Детка. Уверена, ты просто придумываешь…

– Нет.

– Ну тогда рассматривай это как комплимент. Ты же хочешь девушку с красивым задом?

Ты ничего не говоришь, просто хмуришься и ведешь нас к скамейке в центре торгового центра возле огромной рождественской сценки. Я решаю забыть про это, как и почти каждый раз, когда ты излишне ревнив. Не хочу портить несколько свободных минут с тобой дурацкой ссорой. Мы можем выделить друг другу только несколько промежутков времени на неделе. Популярность твоей группы растет, и теперь ты выступаешь несколько раз в неделю в придачу к нагрузке в колледже и работе в «Гитарном центре». У меня безумная нагрузка из-за занятий и «Медового горшочка», уже не говоря о моей работе по дому и сидении с братом, и что там еще мама и Великан решат повесить на меня.

– Здесь так хорошо, – говорю я, присаживаясь. Работать в «Медовом горшочке» словно быть в печи. Духовка никогда не перестает работать.

Ты отстраненно киваешь и теребишь ключи от машины, не глядя на меня.

– Что случилось? – Я быстро вспоминаю день: вроде ничего, чем могла обидеть тебя. Пытаюсь не волноваться, не ощущать холодный узел в животе.

Ты поправляешь шляпу, а потом опускаешь взгляд, сжимая и разжимая руки. Когда ты так ведешь себя, я знаю – что-то случилось. Боже, мне дерьма и дома хватает. Почему все у нас не может быть просто и легко? Нат и Кайл никогда не ссорятся. Они просто веселятся, они милые и нормальные.

– Кто-то запостил фотографию той сцены, которую ты разыгрывала с Кайлом в классе, – говоришь ты. – Я увидел ее этим утром.

– О, да? Мне кажется, мы отлично справились. Сложно ошибиться с «Босиком под дождем»…

Ты фыркаешь:

– Думаешь, я идиот?

– Что?

Я притворяюсь глупой, но знаю, о чем ты. Мои щеки горят, и я отворачиваюсь от тебя и смотрю на Санту и эльфов. Маленькая девочка плачет на его коленях, а один из эльфов пытается рассмешить ее глупым танцем. Почему всем наплевать, что она несчастна и хочет слезть с колен этого жутковатого парня?

– И как это было? Он хорош?

– Гэвин. Нет. Ничего не было. Мы попробовали сценический поцелуй, и все сказали, что он не был похож на настоящий. Даже Нат, а она его девушка.

Ты поднимаешь взгляд, твои глаза пристально смотрят в мои.

– Играть сцену поцелуя с одним из моих лучших друзей – это немного шлюховато, не думаешь?

Мои глаза распахиваются.

– Что? – шепчу я.

– Шлюховато, – повторяешь ты. – Что делает тебя… шлюхой. Не так ли? У тебя есть парень, если ты забыла.

Шлюха. Слово бьет по мне, сильно и быстро. Я сижу еще минуту, глаза направлены на светящиеся рождественские украшения, свисающие с потолка, искусственный снег в витринах. Шлюха. Бинг Кросби поет о белом Рождестве, а в магазинах распродажа, и я не могу поверить в то, что только что случилось. Не могу.

– Как ты мог мне такое сказать? – шепчу я дрожащим голосом.

Ты отворачиваешься, слабая искра стыда появляется в глазах.

– Прости. Я чертовски устал и увидел, как Мэтт смотрит на тебя, и… Это слишком, Грейс. Я не справляюсь.

– Мне нужно идти, – говорю я.

Ты киваешь, губы сжаты в тонкую линию:

– Как всегда.

Я вскидываю руки в раздражении:

– Это моя работа. Я не могу оставить Мэтта там одного.

Ты встаешь:

– Отлично. Я погуляю с ребятами. Увидимся позже.

Я смотрю, как ты уходишь. Ты не оглядываешься. Твои руки висят по бокам, и ты тащишь себя, словно зомби. Не крутая рок-звезда. Что с тобой происходит? Уже много дней у тебя темные круги под глазами. Я просыпаюсь утром и вижу эсэмэски, которые ты отправил в три, четыре, пять утра. Ты говоришь мне, что в депрессии, что тебе нужно выбраться из города, что ненавидишь всех пустышек в колледже. Мне хочется верить, что ты не имел в виду то, что сказал. Но думаю, что это не так.

Когда я возвращаюсь на работу, Мэтт облокачивается о прилавок и пьет ледяное молоко из стакана. Я вообще не люблю молоко, но то, что мы продаем, очень вкусное.

– Выкладывай, – говорит он, глядя на мое удрученное лицо.

И я рассказываю. Несмотря на то что он мой бывший и это, наверное, неправильно, я изливаю все свои переживания, все раздражение. Я забыла, как с ним легко разговаривать. Я рассказываю ему то, что не рассказывала даже тебе или Натали. Но особенно тебе. Например, что я думаю, что ты подговорил Питера шпионить за мной в школе.

– Твой парень ненормальный, – говорит Мэтт словно между прочим.

– Нет!

Может, мне и не стоило ничего рассказывать.

– Знаешь, как долго Гэвин наблюдал за тобой сегодня, прежде чем подойти и поздороваться?

Не думаю, что хочу знать ответ. Ты признал, что иногда приглядываешь за мной, когда я хожу гулять с друзьями, но не говоришь мне, что ты там. Однажды ты спал у нашего дома в машине, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Ты не хотел меня будить, потому что на следующий день у меня была важная контрольная, но тебе приснился кошмарный сон про то, как я погибаю в пожаре, и потому ты сидел в машине на всякий случай. Мы купили пончики и кофе, прежде чем ты высадил меня у школы. Я подумала, это мило, но когда я рассказала Нат и Лис, они закатили глаза и сказали «Сумасшедший!» на нескольких языках.

– Подруга. Он стоял там по крайней мере час, – говорит Мэтт. – Вот там, возле фудкорта.

Я дрожу. Мне не хочется верить ему, но это похоже на тебя в последнее время: у тебя тяга к драматизму.

– И что мне делать?

Я бросаю взгляд через плечо, чтобы убедиться, что ты не вернулся. Если бы ты слышал этот разговор…

– Порви с этим придурком.

– Нет. Я люблю его.

Ты единственный, кто любит меня. Если мы расстанемся, то кто останется? У нас сейчас все сложно, но без тебя моя жизнь будет в десять раз хуже. Иногда единственное, что помогает мне пережить ситуацию дома, – это осознание того, что позже на неделе я пойду с тобой на свидание, или просто понимание, что ты есть в этом мире и скучаешь по мне так же сильно, как и я по тебе. Может, я не много значу для мамы или Великана, но для тебя я – все. И это вызывает привыкание – быть для кого-то всем. Позволяя им быть твоими. Ты единственный наркотик, который я принимаю.

Но все же было бы приятно не ходить с тобой на цыпочках все время, у меня хватает такого и дома. Никогда не знаю, чем я тебя разозлю. И тот комментарий про шлюху действительно меня ранил.

– Слушай, – говорит Мэтт, – я знаю, что я твой бывший и все такое, так что от меня это звучит странно, но… То, что он так за тобой следит, не дает проводить время с другими ребятами… Он прямо настоящий упоротый собственник.

Я рассказала ему, как Эндрю, один из парней из «Сурового испытания», подвез меня на репетицию. Ты пришел ко мне домой, чтобы сделать сюрприз, но мы уже уехали. Ты был так зол, что не разговаривал со мной несколько дней. Только когда я забралась в окно твоей спальни в платье и без нижнего белья, ты простил меня.

Когда я закрываю магазин вместе с Мэттом, то иду на улицу, чтобы дождаться маму у входа в торговый центр. Только минивэна там нет, зато есть ты. Ты облокачиваешься на уличный фонарь и выглядишь несчастным. Когда ты видишь меня, то выпрямляешься и делаешь неуверенный шаг по направлению ко мне.

– Привет. Я попросил твою маму позволить мне забрать тебя. Я чувствовал себя так плохо… Из-за всего.

– Я думала, ты гуляешь с ребятами.

– Да, гулял, но ты была расстроена, и я… Не знаю, я просто не хотел все вот так оставлять. – Ты приближаешься. – Ты не шлюха. И я не могу поверить, что я это сказал. Я буду жалеть об этом до самой смерти.

Я кусаю губу:

– Такое мне сказать было настоящим свинством.

– Знаю. Я самый большой придурок в мире. – Ты хватаешь меня за бедра и тянешь к себе. – Простишь меня? Пожалуйста.

Не могу смотреть на тебя. Я сосредотачиваюсь на машинах, разбросанных по парковке, красном свете светофора на углу. Уличный фонарь разливает флуоресцентный свет на тротуар. Я могу лишь думать: «Я отказалась от Нью-Йорка ради тебя».

– Не знаю, Гэв.

Как ты можешь одновременно быть тем парнем, который дал мне четыреста долларов, когда Великан потребовал арендную плату, и тем парнем, который назвал меня шлюхой?

– Я правда сделаю что угодно, чтобы исправить это, – говоришь ты.

– Вот именно такие вещи Великан говорит моей маме. Это просто отвратительно.

– Знаю, – мямлишь ты тихо. – Я могу быть безумно ревнивым. И мне очень жаль. Я просто так боюсь потерять тебя.

– Называть шлюхой – точно не лучший способ удержать меня.

– Знаю, – ты опускаешь голову, – это не оправдание, но в последнее время я в такой депрессии. Ты единственное, что есть хорошего в моей жизни. – Ты смотришь на меня, глаза блестят. – Не знаю, что бы я делал без тебя.

«Порви с этим придурком», – сказал Мэтт. Я секунду раздумываю над этой идеей. Твоя рука скользит по моему затылку, притягивая меня ближе.

– Грейс, – шепчешь ты мое имя, словно молитву, словно лекарство.

И хотя все во мне говорит уйти, я позволяю тебе прижаться своими губами к моим. Парковка темная, и ты тянешь меня на заднее сиденье.

Нежные поцелуи становятся требовательнее, и впервые я понимаю, что не в настроении.

Твои губы, руки, кожа – я не хочу ничего из этого. Внезапно чувствую клаустрофобию, это слово – шлюха – давит на меня, пока твоя рука скользит мне под юбку и тянет вниз белье. Кто эта девушка, лежащая на заднем сиденье машины, которая пахнет фастфудом и потом? Кто этот парень, от которого пахнет сигаретами и который не смотрит ей в глаза? Это мой великий эпический роман? Вот об этом я мечтала всю свою жизнь?