Хезер Димитриос - Токсичный роман

– О боже, мы что, правда едем в Сан-Франциско?

– Да, черт побери, – говоришь ты.

– Ребята! – визжу я. – Это лучший день рождения!

– Ну, совершеннолетними становятся раз в жизни, – говорит Нат.

– Твоя мама заставила меня пообещать, что ты не станешь делать татуировку, – говоришь ты.

– Правда?

Ты смеешься:

– Правда.

Лис передает мне свой телефон.

– Вот. Я составила плей-лист для твоего дня рождения.

Плей-лист от Лис – серьезная вещь. Он проводит над ними часы, находит идеальное сочетание песен, которые расставляет в строго определенном порядке. Иногда она опирается на какую-то тему, но обычно это микс. В последнем составленном ею были блуграс, Рианна и The Beatles, а также немного Radiohead и Yo-Yo Ma для верности.

Я подключаю телефон Лис к нашей звуковой системе. Начинает играть первая песня – «Birthday» от The Beatles. Я смеюсь, когда ты поешь и пританцовываешь на своем сиденье. Мы открываем коробку пончиков, и мне полагается первый выбор: шоколадные с посыпкой, конечно же.

Трехчасовая поездка проходит быстро. На дороге нет пробок, а нас подпитывают сахар и кофеин. Первым делом по приезде мы идем на завтрак в старомодную закусочную в квартале Мишен. Блины, картофельные оладьи, бекон и еще кофе. Через улицу от нас целое здание покрыто стрит-артом: вьющиеся цветы, огромное солнце, океанские волны. Это мои люди.

– Не могу вам сказать, как хорошо находиться почти в двухстах милях от моей семьи, – говорю я, уплетая последний кусочек картофельной оладьи.

Ты обнимаешь меня за плечи и прижимаешь к себе:

– Та же история.

– Подумай об этом так, – говорит Лис. – В это время в следующем году ты уже можешь оказаться в Нью-Йорке, будешь невероятным специалистом по драме.

Я чувствую, как ты напрягаешься рядом со мной. Я еще не сказала Нат и Лис. Я знаю, что они разозлятся. Подумают, что я сумасшедшая. А может, это и так. Но что важнее: город или человек? Любовь всей моей жизни или город, который никогда не засыпает? Я просто не хочу, чтобы они тебя ненавидели. Они не поняли, почему я так и не доехала до вечеринки труппы, почему ты вообще хотел, чтобы я ее пропустила.

– Ошибка номер два, – сказала Нат. Ты определенно потерял их голоса где-то между боулинг-клубом и вечеринкой труппы. Но, думаю, поездка с ними в Сан-Франциско была хорошей идеей. Я вижу, что они начинают смягчаться.

– Кстати, о драме, – говорит Лис, глядя на тебя. – Ты уже сказал ей?

Ты качаешь головой, на твоих губах слабая улыбка.

– Что? Еще секреты? – говорю я, пихая тебя плечом.

Ты опускаешь руку в карман куртки и передаешь мне четыре билета – на «Аренду» сегодня вечером.

– Вы что, черт возьми, серьезно? О боже! – Я обнимаю тебя, и ты смеешься, крепко обнимая меня в ответ. А потом я пихаю тебя. – Ты негодяй! Ты же сказал мне, что они все распроданы.

Ты смеешься:

– Я не хотел испортить сюрприз!

– Ох, ребята, вы такие милые, – говорит Нат, фотографируя нас с тобой.

– Я выставлю это онлайн прямо сейчас, – говорит Лис. – Подпись: выпускник Рузвельт Хай Гэвин Дэвис получает награду «Бойфренд года».

Это идеальный день. До спектакля мы идем в «Рыбацкую пристань» и едим суп с моллюсками из тарелок, вырезанных из буханок хлеба. Мы фотографируемся на фоне моста Золотые Ворота: ветер задувает волосы на лицо. Мы отправляемся в Чайна-таун и Кастро, где я покупаю безумные оранжевые очки.

– Это словно гейский Диснейленд! – говорит Лис, улыбаясь всем этим вещам: тут футболки со слоганами гей-прайда, все в радуге. Она покупает значок с надписью «Рождена такой» радужными буквами.

«Аренда» прекрасна, конечно же. Я пытаюсь не думать об университете, о данном тебе обещании.

– Однажды мы туда доберемся, – бормочешь ты в мои волосы во время антракта. – Обещаю.

Я сжимаю твою руку и киваю.

– Я знаю.

«Нет другого дня, только сегодня», – поют они. Интересно, не сделала ли я самую большую ошибку в своей жизни, не отправив документы? Но потом ты поднимаешь мою руку и целуешь ладонь, и я говорю себе снова, что приняла правильное решение.

Точно.

Я слышу их крики уже с улицы.

Сначала баритон Великана, угрожающий рык. Потом голос мамы, мягкий и неуверенный.

Ты только что высадил меня, я уставшая и счастливая после дня рождения, но как только я слышу их, то замедляюсь и останавливаюсь в метре от двери, сразу же напрягаясь.

– Она уже оплачивает свой телефон, покупает сама себе одежду, – говорит мама. – Она просто ребенок…

– Нет. Ей уже восемнадцать. Я помогал своей семье, когда мне было шестнадцать. Ты ее балуешь.

Я стою на дорожке и не могу сдвинуться с места.

– Она еще в школе. Я не буду заставлять ее платить аренду, Рой, это…

– Кому принадлежит этот дом? – кричит он. – Чье имя в договоре?

– Рой…

– Кто выплачивает ипотеку каждый месяц?

– Дорогой, пожалуйста…

– Так кто, черт побери?

– Ты, – говорит она так тихо, что я едва слышу.

– Сто долларов в неделю, – говорит он. – Ей нужно учиться быть ответственным взрослым человеком.

– Я понимаю, почему ты так говоришь, – отвечает она дрожащим голосом. Я не помню, чтобы мама когда-либо так за меня сражалась. – Но разве ей не нужно откладывать деньги на колледж? Ей понадобится так много вещей…

– Этот разговор окончен.

– Но…

– Убирайся к черту с глаз долой, Джин. У меня был долгий день.

Я слышу звук захлопывающегося шкафа и льда, падающего в стакан. Я облокачиваюсь о дверь гаража и закрываю глаза. Почему у меня не может быть одного дня, хоть одного дня без Великана, растаптывающего мою жизнь?

Я заставляю себя идти по дорожке. Дует холодный ветер, он шевелит большое дерево в переднем дворике, его голые ветки трясутся, словно кулаки в ярости. Я открываю дверь и захожу. Великан уже сидит на диване и смотрит гольф. Мама на кухне, моет посуду. Она оборачивается, когда я захожу.

– Как все прошло? – Улыбка на ее лице не достигает глаз.

– Отлично. Было действительно весело. Спасибо, что отпустила меня.

– Для тебя там на кровати лежит кое-что, – говорит она. – Это немного, но…

– Спасибо.

Я слегка ошеломлена, в некотором оцепенении. Великан действительно ожидает, что я начну платить аренду? Как только начнется постановка следующего спектакля, я буду работать меньше, чем обычно. Я просто не смогу зарабатывать четыреста долларов в месяц.

Я направляюсь в свою комнату, внезапно чувствуя себя очень уставшей. Эх, если бы сейчас снова было утро, ты будил бы меня, чтобы мы отправились в приключение.

Подарок на день рождения от мамы лежит в пакете с цветами. Это тот, который мы используем снова и снова. Не помню, кто первым его купил – думаю, бабушка положила туда подарок маме на день рождения несколько лет назад. Внутри темно-зеленый свитер, практически совпадающий с цветом моих глаз, с деревянными пуговицами. Забавно – мне всегда кажется, что мама не понимает меня, но каждый ее подарок идеален. Я осознаю, что мама знает меня лучше, чем я думаю. Я примеряю его. Он уютный, рукава чуть длиннее моих запястий. Я откладываю свитер и готовлюсь ко сну. Мама засовывает голову в комнату, когда я отворачиваю одеяло.

– Хорошо сидит? – спрашивает она, глядя на свитер, висящий на моем стуле у стола.

Я киваю:

– Он очень красивый. Спасибо.

Кажется, что она хочет еще кое-что сказать, но потом просто качает головой.

– Я так рада, что твой день рождения прошел хорошо. Прости, что не смогли устроить что-то большее.

Великан отмел наши идеи о вечеринке, напомнив нам, что он не состоит из денег и что они не растут на деревьях.

– Мам, – говорю я, когда она уже собирается закрыть дверь. Ее глаза встречаются с моими. – Я слышала ваш разговор. О деньгах.

Она вздыхает:

– Черт. Я не хотела говорить тебе в день рождения. Прости, я ничего не могла сделать.

– Я знаю. Спасибо, что заступалась за меня.

После того как она закрывает дверь, я падаю на кровать и звоню тебе.

– Привет, – говоришь ты тихо. – Я думал, ты уже спишь.

Я рассказываю тебе, что сказал Великан, и ты зол как черт.

– Что, блин, с ним не так? – рычишь ты.

– Не знаю, – говорю я.

Мы разговариваем несколько минут, но я засыпаю, так что говорю тебе, что перезвоню утром. Кажется, прошло всего несколько минут, и мой телефон начинает вибрировать. Два часа ночи. Это ты.

– Открой свое окно, детка.

– Что?

– Я на улице.

Я сажусь, не понимая, где я. И вот вижу тебя, заглядывающего в окно. Я осторожно открываю его, и ты забираешься внутрь и обнимаешь меня. Я растворяюсь в тебе.

– Они убьют меня, если найдут тебя здесь, – бормочу я.

– Они уже давно спят, – говоришь ты практически шепотом. – Все будет хорошо.

Я беру тебя за руку и тяну к кровати, и мы переплетаемся на долгое время, кожа прижата к коже, наши губы соединены.

Нам нужно быть осторожными, потому что кровать скрипит. Мы касаемся друг друга и целуемся в тишине, раздаются только ахи, вздохи и тихие стоны. Когда я на пике наслаждения, ты прижимаешь ладонь к моим губам, потому что сейчас так хорошо, и на секунду я забываю, что мы не одни в твоем доме или на заднем сиденье, и у меня вырывается вскрик. Ты скатываешься с меня и прижимаешь меня к себе. Я вдыхаю тебя: мыло «Ирландская весна» и твой мальчишеский запах. Твои волосы растрепаны, и я невероятно счастлива, проводя пальцами по ним.

– Я всегда буду о тебе заботиться, – шепчешь ты. – Всегда.

Когда я просыпаюсь утром, тебя уже нет. К моему будильнику прислонен конверт. Внутри четыре банкноты по сто долларов. И записка.

Аренда за ноябрь. Пошел Великан к черту. Я тебя люблю.

В от каким ты мне больше всего нравишься.

Ты на сцене, двигаешься по ней, играя на струнах. Ты и электронная гитара двигаетесь в диком экстатическом танце, а потом твои губы оказываются у микрофона, и ты поешь о нас, о том, каково это – заниматься со мной любовью. Здесь слишком темно, и никто не видит, как я краснею, а я горда и смущена одновременно.